Глава 1

Гектор

Под звуки оглушительной музыки я опрокидываю в себя рюмку текилы и крепче сжимаю в руках холодное стекло, смакуя жидкое тепло и жжение, что постепенно растекается внутри.

Я не приверженец алкоголя. По крайней мере, не был им. Так же, как и не был влюбленным идиотом. Однако не все вещи нам подвластны, тем более те, что мы не в силах держать на привязи вечность. Даже цепной пес порой срывается. А в моем случае это дикий израненный волк.

Я сорвался, мой контроль утерян. Шрамы горят, кровоточат, вновь разрушая меня вернувшимися кошмарами войны.

С каждым днем чувство, что ты не ты, расползается внутри как лесной пожар, захватывая целые гектары моего тела уничтожающим огнем прошлого.

Я был рожден для одиночества. Одиночества, сука. Столько лет работы над собой. Никаких отношений и прочих сложностей. Я просто не имел права поддаваться этой слабости. Не имел, но поддался, нарушив главное правило: никогда и никого к себе не подпускать. Подпустил. И так близко, что теперь просто подыхаю. Я даже не понял, когда привычный самоконтроль стал ускользать от меня. Время потеряло ход. Спроси, какой сегодня день, – не отвечу. Потому что жизнь уподобилась бессмысленному существованию. А та, что пробила в моей груди сокрушительную брешь, теперь с другим.

Но мне это больше не интересно, как и то, сыт я или голоден, спал или неделю уже сижу в этом баре. И вроде бы все есть: свобода, фирма, квартиры, машины, женщины… Вот только если бы сейчас она появилась здесь и шепотом назвала мое имя, это мне заменило бы все, что я имею. Ведь все пустое. Деньги никогда не влекли меня так, как привлекла она.

И единственное, что облегчает гребаную одержимость, – беспорядочный образ жизни. Тяжелую потребность в ней я убиваю алкоголем. И сексом. Словно сам себе доказываю, что она ничто. Но трезвым не прикоснусь ни к одной. Я просто позволяю играть своей воспаленной фантазии в танце алкоголя и дыма. Самообман. Именно так я провел этот год. Запивая кошмары и зеленоглазую ведьму жгучим спиртом. Не знаю, насколько меня еще хватит. И самое опасное – я сам не хочу просвета. Лучше подыхать физически в компании пагубных привычек, чем от мыслей, которые ежедневно всаживают иглы в мозг, напоминая о ней.

Опершись локтями на барную стойку, смотрю пустым взглядом на представительницу прекрасного пола, что в течение всего вечера так яро вертит передо мной своей задницей. Соблазнительные изгибы тела, приоткрытые пухлые губы, манящие бедра и два зеленых факела глаз. На месте любой я представляю ее.

Затаив дыхание, слежу за кошкой на сцене, взгляд которой прикован ко мне. Никому из присутствующих она не подарила и взмаха ресниц. Только для меня. Этот танец для меня. Ее тело для меня. И я не отвожу глаз лишь потому, что перед ними стоит пелена иллюзий. Не хочу думать, что это обман зрения или затуманенного разума. Я вижу ее. И мне этого достаточно, чтобы дышать. Въелась ведьма в самое сердце. И выдрать ее я смогу только вместе с ним.

Опрокидываю еще одну рюмку и, с грохотом стукнув по барной стойке, рывком поднимаюсь с места. Вот только приходится дать себе пару минут, чтобы овладеть собственным телом. Ненавижу это состояние.

С ноги открываю дверь черного хода и буквально вываливаюсь на улицу. Похлопав ладонями по карманам, вытаскиваю помятую пачку, но едва успеваю прикурить гребаную сигарету, как из темноты раздается женский визг. Тряхнув головой, я провожу фильтром между губ и опираюсь спиной о кирпичную стену, тут же ударяясь об нее затылком. Перед глазами все плывет, и я усердней зажимаю сигарету зубами, прикуривая только раза с третьего. Докатился, блядь.

– Помогите! Прошу! Помогите! Пожалуйста! Господи! Отпустите! – не прекращает свою мольбу о помощи очередная жертва темных переулков.

«Пора бы вмешаться», – твердит моя затравленная совесть.

– Не вздумай! – рычу сам на себя, зная уже наперед, что не смогу пройти мимо. – Идиот!

Выплюнув недокуренную сигарету, отталкиваюсь от стены, но тут же врезаюсь обратно. Штормит неслабо, и геройствовать сейчас – явно не лучшая идея, но я нуждаюсь в хорошей встряске. Давно не разминал кости. Целых шесть дней, сегодня юбилейный.

В этом баре меня уже все знают. За год моего алкогольного турне изучили. Ни один человек не суется мне под кулак и другим не советует. Не раз я хорошенько докучал владельцам заведения, но также успешно и пополнял их кошельки. Поэтому, несмотря на мой скверный характер, здесь я желанный гость. И здесь мне комфортней, чем в пустой квартире.

Мысли за секунду раскалываются в щепки, когда взгляд роясняется, и я вижу следующую картину: девушка, рыдая, брыкается в руках ублюдков, которые уже стянули с нее трусы, а один приставил дуло пистолета к ее голове.

Привлекаю к себе внимание тихим свистом.

– Катись отсюда, выблядок, – небрежно бросает один из них.

Ну зачем же так грубо?

Прочищаю горло и лениво двигаюсь вперед, ловя на себе непонимающие взгляды этих уродов. Огромные измученные глазищи девушки, полные слез, смотрят сквозь меня, точно перед ней призрак. Внутри начинает щемить, и ярость, которая разъедала меня долгое время, бесконтрольно вырывается наружу.

Достаю пистолет и, направив на одного из них, хладнокровно нажимаю на курок. Только вот попадаю в металлический бак. Сука. В глазах двоится, но кулак в челюсть быстро отрезвляет меня. Рывком сокращаю расстояние и сразу выношу одного ударом в висок. Второй не заставляет долго ждать и наносит ответный в голову. Падаю, с грохотом врезаясь в баки. Как так-то?! Черт!

Рык слетает с пересохших губ. Злюсь уже сам на себя, вскакиваю и, сгруппировавшись, с ноги бью его в солнечное сплетение, отправляя в нокаут, но внезапно меня останавливает острая боль. До ярких вспышек в глазах. Сдавленный крик сливается с шипением, которое я выпускаю сквозь стиснутые зубы. Девчонка уже валяется на асфальте. Мысленно матерю ее, потому что она не собирается уносить свою голую задницу подальше. Туман боли и алкоголя лишает ориентации, однако каким-то чудом в моих руках оказывается пистолет, и, не раздумывая, я всаживаю пулю в лоб третьему ублюдку.

– Твою мать, – рычу я, нащупав в боку ножевое.

От резко пронзившей боли оружие выскальзывает из рук. Скалюсь от противного жжения в попытке перевести дыхание. Но лишнее телодвижение привлекает мое внимание. Хрипящее тело тянется к пистолету. Как бы не так. На автомате обхватываю голову мужика и сворачиваю ему шею, ощущая, как ломаются позвонки. Его тело обмякает, и я позволяю трупу выскользнуть из моих рук.

Облизываю разбитую губу и прикрываю глаза. Ощущение легкости наполняет меня до предела, но, несмотря на это, я готов рухнуть на землю, как многотонный баул. В последний раз перевожу затуманенный взгляд на девушку: красивая… В мозгу мелькает мысль помочь ей подняться, спросить, не ранена ли. Только, когда я понимаю, чем вызван столь повышенный интерес к незнакомке, тело в момент каменеет и разу, словно взрывается землетрясением.

Проклятье! Какого хрена? В два шага сокращаю до нее расстояние, отчего дрожащее тельце рывком отскакивает и врезается в стену, но я хватаю ее за предплечья и, дернув на себя, заглядываю в глаза. Которые сейчас уничтожают меня золотым огнем. Не она. Помутнение медленно отступает, только руки все так же крепко сжимают хрупкую плоть незнакомки, и я не могу перестать смотреть на нее. Почему, мать твою? Пора завязывать с алкоголем.

– Вы делаете мне больно… – Сорванный голос девушки окончательно возвращает меня в мутную реальность, и я отшатываюсь от нее как от огня.

– Прости… – Вцепляюсь пятерней в затылок и тяжело сглатываю. – Я… Я… обознался.

Тишина затягивается, обжигает, и ее нарушает лишь наше частое дыхание. Пока спутанное сознание не захватывает в плен мелодичный голос:

– Вам нужна помощь… У вас кровь.

Она подгибает ноги, натягивая кофту ниже, и вся трясется, но взгляд… Чертов взгляд прожигает насквозь.

Тут же разворачиваюсь и на нетвердых ногах устремляюсь прочь. Надо уйти. Я должен уйти. Философ прав. Мне нужно перестать жить прошлым. Искать в каждой зеленые глаза ведьмы. Но у этой они другие. Большие, обжигающие, как горячая карамель, с золотым вкраплением солнца.

– Подождите! – врезается в спину ее голос. – Вы ранены. Нужно вызвать скорую.

Поворачиваюсь, из последних сил удерживая шаткое равновесие.

С прищуром наблюдаю, как девчонка судорожно натягивает трусы, а за ними и штаны, стыдливо пряча свою наготу.

– Я вызову скорую, – сбивчиво шепчет незнакомка, с трудом передвигая ногами. – Подождите, – тараторит, на ходу ища в карманах телефон. Но не успевает его разблокировать: я выхватываю гаджет из ее холодных рук.

– Мне не нужна помощь. А ты давай, – сканирую ее, отрицательно качая головой, – ноги в руки – и домой.

– Вы ранены, – ее голос звучит агрессивнее, а женское лицо с выразительными скулами наполняется мужеством, – и вам нужна помощь. Если так хотите, чтобы я отстала, верните мой телефон и позвольте вызвать бригаду специалистов.

– Очень хочу, – цежу, часто дыша сквозь зубы, и разворачиваюсь, оставляя позади себя источник бед.

Вот только с каждым новым шагом в глазах становится темнее. И голос я уже слышу через слой ваты, а затем чувствую столкновение с чем-то твердым и… тишина. Никто не жужжит, так спокойно и легко… Кайф.

Глава 2

Мерф

Обхватив себя за плечи, я стою у окна, полностью погруженная в невеселые мысли.

Жизнь в семье мафиози далека от сказки. Я родилась в мире, где правит месть, кровь и мужчины. Не лучшая перспектива для женщины.

Вначале ты еще питаешь иллюзии о светлом будущем, но в какой-то момент все меняется.

Обычно для девушек этот период наступает к совершеннолетию, когда приходит время долга и чести. Однако в моем случае отец предоставил мне срок больше дозволенного, но все равно приближение неизбежного оказалось слишко быстрым.

А месяц назад жизнь окончательно и бесповоротно превратилась в сущий ад.

Отец, не сказав мне, договорился о моей свадьбе с незнакомым мужчиной. Которого, мать вашу, я даже ни разу не видела. Этот брак должен был стать чем-то вроде мирного договора между двумя синдикатами.

Но все, слава богу, отменилось.

Я не знаю истинной причины расторжения договора, но то, что она кроется не в моих капризах, это точно.

Папа жуткий консерватор и никогда не допускал «революций», которые я ему исправно пыталась устраивать уже на протяжении двадцати восьми лет. А плюс ко всему у него еще и синдром гиперопеки в комплекте с параноидальными замашками. Немудрено. Ведь я – единственное, что у него осталось. И он хранит меня как сокровище ЮНЭСКО.

Безусловно, я заслужила всю его строгость своим взрывным характером.

Удивительно, как он меня еще в монастырь не сослал. Хотя в моем случае Азкабан, магическая тюрьма из книжки, – более подходящий вариант.

Мысленно усмехаюсь, вспоминая, как я в девятнадцать лет случайно услышала разговор в кабинете отца, где обсуждалась моя девственность и то, что на нее претендуют несколько влиятельных семей.

В тот же вечер я сбежала и переспала с первым встречным.

Точнее, попыталась.

Я никогда не питала иллюзий насчет противоположного пола и прекрасно знала их природу, даже будучи невинной особой. Потому что жила среди тестостероновых яиц двадцать четыре на семь, и от моих ушей не ускользала ни одна пошлая шуточка или байка.

Но я была готова пойти на такой шаг и закрыть глаза на свои принципы, лишь бы «испачкать себя» и не достаться никому в качестве приза.

Вот только мне даже поцеловаться не позволили, притащили домой как котенка за шкирку, а пацана…

В общем, мне повезло больше. А моя девственность была взята под ожесточенную охрану.

Правда, она все же покинула меня на одной вечеринке через четыре года Но отец наивно полагает, что я все еще храню целомудрие для своего единственного долга.

Долг – ненавижу это слово. В моей жизни оно встречается слишком часто.

Всегда было интересно, как реагировала бы мама на мои выходки. Ругала? А может, понимала и защищала?

Мне не хватает женских секретов и задушевных разговоров с ней, как это могут позволить себе все мои сверстницы. Но, к сожалению, мне это недоступно: матери не стало очень рано, и я даже не помню ее. Знаю только, что было заказное убийство.

Та же участь постигла и моего старшего брата.

Я любила его, очень любила, и для меня это стало тяжелой потерей. Тогда моя жизнь дала первую трещину, а у старшего О’Доннелла пошатнулась психика.

Было непросто.

Нашу семью громили в щепки со всех сторон. А вдобавок еще и весь чемодан моей взбалмошности прилетел на папенькины плечи. Но и он не пальцем деланный и для отца-одиночки справлялся весьма недурно.

Я даже спорить с ним практически не рисковала. Да никто не рисковал. Все его боятся и уважают. Однако мне все же удавалось находить пути обхождения правил. До определенного времени.

Вообще, папа очень сложный человек, ирландец до мозга костей: чтит семейные связи, обожает лошадей, темное пиво и предпочитает исключительно ирландскую форму имени.

А еще для него имеет вес только одно мнение – его.

Он прожил непростую и долгую жизнь в бедности, надрывая свою задницу на заводе с тринадцати лет, прежде чем многого достиг и стал тем, кем сейчас является.

И я даже могу оправдать ход с моим браком. Отец просто хочет обеспечить мне надежное будущее. Но что-то его остановило.

Однако мне это только на руку.

Никогда не смирюсь с тем, что за меня будут решать. Это моя жизнь, и плевать, что я живу в том мире, где на вершине иерархии мужчины. В мире, где желания женщины – ничто.

Иногда я жалею, что заключена в женское тело. Роди меня мать мужчиной, жизнь была бы совсем другой.

Я никогда не могла понять, почему то, что позволено мужчинам, непозволительно для женщин?

Парень, перетрахавший весь бордель, не лишается и капли чести, а девушке достаточно неправильно посмотреть, чтобы на ней поставили клеймо шлюхи.

Абсурд.

Снова начинаю заводиться, мысленно рассуждая на малоприятную тему. И мне требуется пара секунд, чтобы перевести дыхание.

Если я и выйду замуж, то только по любви. И ничто не изменит моих убеждений.

Хотя вероятность любви – единственное, что пугает меня в этом мире.

Достаточно иронично, не правда ли?

Но я всего лишь мечтаю выбраться за пределы прогнившего мира, в котором прожила всю сознательную жизнь.

С каждым годом мне становилось все теснее в установленных рамках. Слишком много запретов. Слишком много правил. А я не люблю ни то, ни другое. Не люблю быть жертвой. Возможно, тому причиной горячая ирландская кровь.

А еще я наивно полагала, что готова к любым опасностям, но так было ровно до тех пор, пока на меня не открылась охота.

Да. Мой несостоявшийся муж пришел в дикое бешенство, когда получил внезапный отказ. И тем, что не сдержал свое слово, отец развязал войну.

Вот только охотиться на меня стали все, кто хоть что-то имел против нашей семьи. Ведь я являюсь мощным рычагом в руках недоброжелателей. И теперь каждый падальщик желает урвать лакомый кусочек.

И вчера грязным ублюдкам это почти удалось.

Сквозь жалюзи уже пробиваются первые лучи утреннего солнца, а я так и не смогла заснуть.

В голове вновь мелькают ужасающие кадры прошедшей ночи. Даже горячий душ и натертое жесткой мочалкой тело не помогли забыть омерзительные прикосновения.

Я уже потеряла надежду на благоприятный исход, когда появился он.

В темноте мне не удалось разглядеть его, но зато сейчас я в полной мере изучаю своего спасителя.

Длинное мускулистое тело едва помещается на больничной койке. Каштановые взъерошенные волосы. Из-за щетины я с трудом могу рассмотреть красивое, несмотря на увечья, мужественное лицо. С таким же интересом мой взгляд перемещается на орнамент татуировок, выглядывающих из-под больничного халата. А затем и на широкую грудь, размеренно вздымающуюся во сне.

Но даже в таком уязвимом состоянии его облик не теряет налета хищности.