На нас никто не смотрел, и мы смешались с толпой прохожих – два человека возвращаются после трудового дня в доках, а может, просто усталые путники в поисках постоялого двора. В брюках и шапках мы походили на тщедушных пареньков. Разглядывая город, о котором столько слышала от Паулины, я невольно улыбалась, но улыбка сошла с лица, стоило мне заметить троих конных гвардейцев, ехавших нам навстречу. Паулина тоже увидела опасность и натянула было поводья, но я прошипела: «Езжай как ехала. Только опусти голову».

Ни живы, ни мертвы, мы продолжили путь. Солдаты хохотали, шутили друг с другом, их кони двигались спокойным шагом. Позади катилась повозка с еще одним гвардейцем на козлах.

Солдаты проехали, не взглянув на нас, и у Паулины вырвался облегченный вздох:

– Уф, я забыла. Вяленая и копченая рыба. Каждый месяц они приезжают, чтобы пополнить запасы для восточного гарнизона.

– Только один раз в месяц? – уточнила я.

– Так мне помнится.

– Это удачно для нас. Теперь мы долго о них не услышим. Да к тому же никто из них не знает меня в лицо.

Паулина бросила на меня взгляд и поморщила нос:

– В таком виде вас все равно никто не признает, ну разве что морриганские поросята.

Словно поняв, о чем идет речь, Отто вдруг решительно свернул к морю, и мы, хохоча, наперегонки побежали купаться.

* * *

Паулина постучала, и низкая дверь постоялого двора распахнулась настежь, женщина приветственно махнула пухлой рукой и тут же скрылась в доме, крикнув через плечо: «Положите там! На сундук!» Сама она уже хлопотала у огромной каменной печи, деревянной лопатой вынимая испеченные караваи. Мы с Паулиной замерли на пороге, и это, наконец, привлекло внимание женщины.

– Я же сказала… – начала она. – Гм. Вы разве не рыбу принесли? Побирушки, что ли?

Женщина ткнула в сторону корзины.

– Берите по яблоку и по лепешке, да идите своей дорогой. А как схлынет народ, зайдите. Оставлю вам горячей похлебки.

Она тут же на что-то отвлеклась, громко позвала кого-то. Вошел высокий угловатый парнишка. В руках у него был сверток из мешковины, из которого торчал хвост крупной живой рыбины.

– Голова садовая! Где моя треска? Прикажешь мне готовить похлебку из костлявого окуня?

Она вырвала рыбину из рук подростка, бросила ее на колоду для рубки мяса и одним решительным движением топора отсекла ей голову. Видимо, решила я, окунь все-таки пойдет в дело.

Так вот она какая, Берди. Амита Паулины. Ее тетушка. Но не по крови – эта женщина дала матери Паулины работу и кров, когда та, овдовев, осталась без гроша с младенцем на руках.

В считаные секунды рыбина была искусно выпотрошена, избавлена от костей и брошена в кипящий котел. Вытирая о передник сырые руки, Берди снова обратила внимание на нас и вопросительно вздернула одну бровь. Смахнув со лба седой – соль с перцем – завиток, она проворчала:

– Вы еще здесь? Я ведь, кажется, сказала…

Паулина шагнула вперед, сдернула с голову картуз, и ее длинные золотистые волосы рассыпались по плечам.

– Амита?

Женщина застыла. Потом сделала неуверенный шажок и прошептала:

– Малышка Полли?

Паулина кивнула.

Берди распахнула объятия и крепко прижала Паулину к груди. После долгих причитаний и восклицаний Паулина, наконец, высвободилась и повернулась ко мне.

– А это моя подруга, Лия. Боюсь, мы с ней попали в переплет.

Берди округлила глаза, усмехнулась.

– Что бы там ни было, а горячая ванна и сытный обед вам не повредят.

Она пулей устремилась к откидной дверце, рывком распахнула ее и, сунув голову, прокричала: «Гвинет! Я ушла ненадолго. Пусть Энцо тебе поможет!»

Раньше, чем дверца закрылась, я успела увидеть женщину неопределенного возраста, изрядно располневшую от собственной готовки, но шуструю и проворную. Из зала за кухней доносился гул голосов и звон тарелок. Не обращая на это внимания, Берди проводила нас к черному выходу.

– Что за неслух этот Энцо – и ведь способный парень, но уж такой ленивый, ему бы только спать целый день. Весь в своего малахольного папашу. Но мы с Гвинет его воспитываем. Выправится. А то ведь помощников нынче днем с огнем не найти.

Следом за ней мы поднялись по щербатым каменным ступенькам, вырубленным в скале прямо за постоялым двором, а потом спустились по извилистой, устланной листьями тропке к темному дому, стоявшему поодаль. Сразу за ним начинался лес. Берди взмахом указала на большую металлическую бочку, стоявшую на сложенном из кирпичей очаге.

– Он хотя бы не забывает поддерживать огонь, чтобы гости могли помыться в горячей воде, а вам это сейчас нужнее всего, с дороги-то.

Я услышала доносящееся откуда-то из лесу нежное журчание и вспомнила ручей, который описывала Паулина. На его берегах она резвилась и играла с матерью, бросая камушки в прозрачную воду.

Берди отвела нас в дом, извинилась за пыль и беспорядок, объяснив, что протекает крыша, так что комната сдается в крайних случаях, при наплыве постояльцев – а сейчас как раз такой случай. Постоялый двор полон, остается только сарай. Берди зажгла светильник и вытащила из угла на середину комнаты большую медную лохань. Подолом передника она утерла пот со лба – впервые выдав свою усталость.

– Ну, что же за неприятности у вас, таких молоденьких? – внимательный глаз ощупал наши животы. – Уж не от парней ли?

Паулина вспыхнула.

– Нет, Амита, ничего подобного. Да это и не неприятность, вообще-то. Во всяком случае, ничего страшного.

– Собственно говоря, неприятность у меня, – я выступила вперед и впервые подала голос. – А Паулина мне помогает.

– О. Надо же, ты все-таки умеешь говорить.

– Может, вам лучше присесть…

– Давай, Лия. Лия, верно? Говори смелее – чего я только не слыхала на своем веку.

Берди присела на край лохани, с ведром в руке, готовая услышать мои скорые объяснения. Я решила дать их ей.

– Все верно, Лия. Принцесса Арабелла Селестина Идрис Джезелия, Первая дочь дома Морриган, если быть точной.

– Ее королевское высочество, – пискнула Паулина.

– Была ее королевским высочеством, – поправила я.

Берди склонила голову набок, словно не была уверена, что расслышала правильно. Потом краска сбежала с ее лица. Не сводя с меня глаз, она нащупала кроватный столбик и грузно опустилась на матрас.

– Что все это значит?

Мы с Паулиной принялись сбивчиво рассказывать. Берди не произнесла ни слова, что, как мне показалось, было ей несвойственно, и было заметно, как от ее молчания усиливается тревога Паулины.

Когда все было сказано, я шагнула к Берди.

– Мы уверены, погони за нами не было. Я немного умею заметать следы. Мой брат – опытный лазутчик в королевской гвардии. Но если мое присутствие доставляет вам неудобства, я уйду.

Берди продолжала сидеть молча, как будто пытаясь до конца осознать услышанное, одна ее бровь вопросительно выгнулась. Наконец, женщина поднялась.

– Прялки-моталки, да уж конечно, ваше присутствие доставляет мне неудобство! Но разве я сказала хоть слово о том, что вам надо уйти? Вы останетесь, прямо в этой комнате. Обе. Но я не могу обещать…

Я оборвала ее на полуслове, догадавшись, о чем пойдет речь.

– Мне не нужно никакого особого внимания. Я пришла сюда, потому что хотела настоящей жизни. А это подразумевает, что я собираюсь зарабатывать на жизнь, сама. Дайте мне любую работу, я с радостью возьмусь за нее.

Берди кивнула.

– Это мы обсудим позже. А сейчас вам обеим нужно искупаться и поесть. – Она поморщилась. – Именно в таком порядке.

– Еще одно, – я расстегнула рубашку и, повернувшись, спустила ее до пояса. При виде моей изысканной свадебной кавы Берди сдавленно ахнула. – Мне нужно вывести это со спины как можно скорее.

Я услышала сзади шаги и почувствовала осторожное прикосновение.

– Обычные кавы держатся две-три недели, но такая… это может занять больше времени.

– Они пригласили лучших мастеров и использовали лучшие красители.

– Нужно каждый день принимать ванну, – посоветовала Берди. – А я дам тебе жесткую щетку и хорошее мыло.

Я поблагодарила ее и натянула рубашку. Обнявшись с Берди на прощание, Паулина затворила дверь и подняла ведро с пола.

– Вначале вы, ваше высочество…

– Прекрати! – Я вырвала у нее ведро. – С этого дня я больше не «ваше высочество». Эта часть моей жизни ушла навеки. Отныне я просто Лия, и ты говоришь мне «ты». Ты поняла, Паулина?

Наши глаза встретились. Вот оно. Мы обе поняли, что сейчас задуманный нами план начал приходить в действие. На этот план мы обе возлагали надежды, но никогда до конца не верили, что сможем его осуществить. И вот – свершилось. Паулина улыбнулась и кивнула.

– И ты идешь купаться первая, – прибавила я.

Паулина распаковывала наши вещи, а я тем временем бегала с ведром за водой и наполняла медную лохань. Потом я терла спину Паулине так же, как она столько раз терла мою. Когда, наконец, она опустилась в воду, глаза у нее слипались от усталости. Я решила, что лучше схожу искупаться на ручей – пусть Паулина не торопится и наслаждается мытьем, сколько хочет. Мне никогда не отблагодарить сполна ее за все, что она для меня сделала. Этот небольшой знак внимания – единственное, что я могла предложить ей сейчас.

После слабой попытки воспротивиться Паулина все же рассказала мне, как пройти к ручью, велев держаться на мелководье. Она объяснила, как отыскать маленькую укромную заводь в зарослях кустарника. Я дважды повторила, что обещаю быть очень осмотрительной – хотя, по словам самой же Паулины, она ни разу не видела там ни души. Я не сомневалась, что в час обеда буду там одна.

Найдя заводь, я не мешкая сбросила грязную одежду на траву, рядом с чистой сменой. Окунулась, слегка поежившись, хотя вода была не в пример теплее, чем в реках Сивики. Окунувшись с головой, я вынырнула и набрала полную грудь воздуха – воздуха свободы, каким никогда не дышала прежде.

Отныне я просто Лия. С этого дня и навсегда.

Это было сродни крещению – очищение, глубокое, полное. Вода стекала по лицу, капала с подбородка. Терравин был не просто новым домом. Это мог предложить мне и Дальбрек, но к нему я испытывала бы простой интерес, как к любой незнакомой стране, никак и ничем не отозвавшейся в моей собственной судьбе. Терравин же сулил мне новую жизнь. Это было захватывающе интересно и вместе с тем страшило. Что если я никогда больше не увижу братьев? Что если и эта жизнь не сложится? Но все, что я видела вокруг, вдохновляло меня, даже ворчунья Берди. Так или иначе, я добьюсь, чтобы эта новая жизнь принесла мне счастье.

Ручей оказался шире, чем я представляла, но, помня о своем обещании Паулине, я послушно держалась на мелководье. Заводь была тихая и чистая, с дном из крупной речной гальки, вода едва доходила мне до плеч. Я, покачиваясь, лежала на спине, рассеянно блуждая взглядом по филигранному пологу из дубовых и сосновых ветвей. Опускались сумерки, тени становились все глубже. В домах на склоне горы загорались огни, теплый золотистый свет пробивался меж стволов, Терравин готовился к вечернему поминанию. Я с удивлением поймала себя на том, что напряженно прислушиваюсь, ожидая услышать песнопения, которые вечером поются по всему Морригану. Впрочем, вечерний ветерок доносил издалека лишь обрывки мелодии.

 
Я тебя разыщу…
В самом дальнем краю…
 

Я замерла, склонив голову набок, вслушиваясь. Слова обжигали, они звучали пылко, напористо, совсем не так, как священные поминовения там, дома. Я не могла определить, откуда этот текст, но Священное писание велико.

Мелодия затихла, унесенная порывом прохладного ветра, теперь был слышен только звук, с которым я ожесточенно скребла себе спину полученной от Берди щеткой. Левое плечо там, где на рисунок попало мыло, сильно щипало – словно между мылом и свадебной кавой разыгралось сражение. Я представляла себе, как с каждым движением щетки дальбрекский лев в ужасе съеживается, чтобы вскоре исчезнуть из моей жизни навек.

Я наскоро окунулась еще раз, смывая мыльные хлопья, покрутилась, пытаясь рассмотреть униженного льва, но тот малый участок кавы, который мне удалось увидеть в тусклом свете – лоза, обвивающая львиные когти у меня на плече – ничуть не поблек и предстал в прежнем великолепии. Десять дней назад я похвалила мастеров. Сегодня я была готова их убить.

Вдруг послышался треск.

Я бросилась в воду и резко обернулась, готовая встретить незваного гостя лицом к лицу.

– Кто здесь? – окрикнула я.

Никто не ответил, только шелестела листва на деревьях. Может, это голубь? Но куда же он делся так быстро? Я пригляделась к теням, но не увидела движения.

– Наверное, просто хрустнула ветка, – успокаивала я себя. – Какой-нибудь мелкий зверек мог ее задеть.

Или, может быть, просто наш постоялец, выйдя прогуляться, случайно набрел на меня? Я заулыбалась при мысли, что он и сам, должно быть, испугался не меньше моего (и не успел рассмотреть мою спину, как я надеялась). Кавы – знак высокого положения и власти, а эта, если хорошенько приглядеться, явно принадлежала особе монаршей крови.

Я робко выбралась на берег, поскорее натянула чистую одежду и тут заметила небольшого серого кролика, бросившегося удирать в заросли. У меня вырвался облегченный вздох.

Всего лишь зверек. Как я и думала.