Скоростной поезд подкатил к современному, возведенному из дерева и стали зданию вокзала в Эксе с четырехчасовым опозданием, в четверть десятого вечера. Вздох облегчения прокатился по рядам усталых пассажиров, все потянулись за своими пальто и сумками.
– Ну, всем хорошего вечера, – пошутил мужчина средних лет, засовывая ноутбук в кейс.
– Ага, было круто, – отозвался какой-то студент и запихнул наушники и айпод в обшарпанный рюкзак. Женщина, сидевшая позади Верлака, опять позвонила домой и продолжала говорить, пока шла по проходу: видимо, малыш Шарль все-таки съел овощи, но теперь наотрез отказывался ложиться спать без мамы.
Верлак с улыбкой переглянулся с пожилой женщиной, сидевшей через проход от него, и пропустил ее вперед.
– Нам причинили неудобство, – заговорила незнакомка, глядя на симпатичного попутчика темными печальными глазами. – Но оно не идет ни в какое сравнение с трагедией несчастного или несчастной, чья жизнь сегодня оборвалась.
Верлак кивнул.
– Да, мадам, несмотря на все неудобства, нам повезло. – Он не стал объяснять, что за сегодняшний день столкнулся уже со вторым самоубийством. – Помочь вам донести чемодан? – предложил он, увидев, что на багажной полке рядом с сумкой женщины лежит большой коричневый чемодан.
– Очень любезно с вашей стороны, – откликнулась дама. – Да, будьте добры. Мой зять скорее всего ждет меня на перроне.
Верлак поднял чемодан незнакомки и последовал за ней на освещенный перрон. Женщину встретил с распростертыми объятиями мужчина лет сорока. Она обняла зятя, поблагодарила Верлака, и они обменялись пожеланиями всего наилучшего. Верлаку еще не случалось знакомиться во время поездок на скоростном поезде. Видимо, причиной необычной разговорчивости стало самоубийство, которое потрясло его.
Подняв глаза к ночному небу, Верлак увидел над Эксом полную луну. Несколько секунд он стоял в нерешительности, не зная, то ли пройти через станцию и вниз по лестнице, к остановке маршрутного автобуса, или не ждать его, а просто выйти в ближайшую дверь и взять такси – вереница машин выстроилась всего в нескольких метрах. Но принять решение он не успел: в автоматические двери со стороны парковки быстро вошел Бруно Полик.
– Простите за опоздание, – произнес комиссар.
– Я только что приехал. Напрасно вы все-таки приехали за мной, Бруно. Когда я отправлял вам сообщение о том, что прибытие задерживается, то думал, вы просто уедете домой.
– Я и уехал – правда, только около восьми вечера. А потом позвонили из Дворца правосудия и вызвали меня в Эгюий, – объяснил Полик. – Садитесь, – добавил он, распахивая перед Верлаком дверцу своего «Ренджровера» старой модели. – Спасибо, что съездили в Париж и поговорили с экспертом по винам, – продолжал Полик, подъезжая к шлагбауму парковки и расплачиваясь. – Элен и Оливье тоже вам благодарны. И передают привет.
– Сегодня утром мне надо было заняться бумагами вместе с родителями, а наш эксперт по винам, Ипполит Тебо, живет недалеко от них, буквально за углом, – ответил Верлак. – Он сообщил мне ценные сведения и к тому же заявил, что уверен, вор еще вернется.
Полик застонал:
– Этого я и боялся. Ладно, предупрежу Оливье. – Он выехал на шоссе и бросил быстрый взгляд на судью: – Есть хотите?
Бруно Полик часто думал о еде.
– Вообще-то нет, спасибо. Когда мы пересаживались на другой поезд в Валансе, нам раздали сухой паек. Я уж думал, что найду в своей коробке игрушку.
Полик рассмеялся:
– Так вам пришлось сменить поезд?
– Да. Наш был сильно разбит спереди и для дальних перегонов непригоден. До Валанса мы еле дотащились.
– Бедняга, – тихонько выговорил Полик.
Верлак кивнул, а потом вдруг сообразил, что комиссара вызвали обратно во Дворец правосудия, едва тот успел прибыть домой в Пертюи, всего двадцать минут назад.
– Расскажите же мне, зачем вас вызвали в Экс и испортили вам вечер?
– Отчасти поэтому я и встретил вас на станции, шеф, – сообщил Полик. – Решил ввести вас в курс дела, опередив Русселя.
Верлак промолчал. Ничего говорить и не требовалось. Ивом Русселем звали не в меру деятельного прокурора Экса.
– Что стряслось в Эгюийе? – помолчав, спросил он.
– Ранним вечером изнасиловали молодую женщину, – ответил Полик. – Ее сильно избили и пытались задушить, но она чудом осталась жива. Сейчас она в больнице, между жизнью и смертью.
– Господи… – Верлак обхватил голову крупными ладонями и тяжело вздохнул. Потом поднял голову и вгляделся в огни Экса вдалеке. – Еще сегодня утром мир казался розовым, – признался он, по-прежнему глядя в окно. – Впрочем, я всегда об этом думаю, сидя на скамейке в парижском парке.
– Ее зовут Сюзанна Монмори, – продолжал Полик. – Ей двадцать восемь лет, она живет одна в квартире в Эгюийе. Ближайшие соседи не слышали ничего, кроме звуков ее телевизора, завтра утром мы допросим остальных.
– Взлом был? – заинтересованно спросил Верлак.
– Замок не поврежден.
– Может, она знала напавшего?
– Похоже на то. Как и большинство женщин в подобной ситуации. В квартире разгром. Видимо, мадемуазель Монмори боролась за свою жизнь.
– В какое время это произошло?
– Между десятью минутами пятого и половиной восьмого вечера. Коллеги мадемуазель Монмори – она работает в филиале «Банка Прованса» в Эгюийе – сообщили, что она пожаловалась на боль в горле и ушла с работы пораньше. Банк она покинула около четырех, а оттуда десять минут ходьбы до ее квартиры.
– Кто нашел ее в половине восьмого? – спросил Верлак.
– Один из коллег забеспокоился и решил ее проведать. Он постучал несколько раз, ответа не дождался, решил попробовать дверь и обнаружил, что она не заперта. Он нашел пострадавшую и сразу же вызвал «скорую».
– Проверьте его.
Полик кивнул.
– Вот и Руссель так сказал, а когда я оставил их вдвоем, устроил бедному парню допрос с пристрастием.
– Хорошо.
Полик удивленно вскинул голову. Обычно судья проявлял больше сочувствия и склонности думать о картине в целом.
– У меня выдался день смертей, – пояснил Верлак, обернувшись к комиссару. – Зачем вообще этому парню взбрело в голову навещать коллегу, у которой всего лишь заболело горло? У всех время от времени болит горло. Я ему не верю.
– Он говорит, что неравнодушен к ней, а больным горлом воспользовался как предлогом, чтобы зайти в гости. И собирался пригласить ее на ужин.
– Вот это уже правдоподобнее. А вы как думаете?
– Я ему верю. – Полик свернул с шоссе и въехал в Экс. – Он не мог сдержать слезы. Прямо рыдал. А потом вдруг разозлился, страшно разозлился. Словом, был не в себе. Он выпускник Института изучения политики, это место работы у него всего лишь второе.
– Если он учился в престижном учебном заведении, это еще не значит, что он не способен на убийство. Но вы правы: судя по эмоциональной реакции, он не убийца, – рассудил Верлак, пока они ехали через центр города и узкую улицу Мюль-Нуар. Верлак засмотрелся в окно на золотистый отсвет каменных фасадов. В опоздании поезда есть лишь один положительный момент, думал он: ему всегда нравилось возвращаться домой, в Экс, поздно вечером, когда город казался особенно живописным.
– А эта женщина… – снова заговорил он.
– Мадемуазель Монмори, – подсказал Полик.
– Благодарю. Если она выживет, то сможет опознать того, кто на нее напал.
– Вот именно. Я поставил двоих полицейских охранять ее в больнице и еще двоих отправил следить за ее квартирой.
– Правильно.
– Отвезти вас домой, шеф? – спросил Полик.
Они подъехали к развилке: дорога справа вела к дому судьи, точнее, к его квартире на четвертом этаже, с видом на собор Экса, а дорога слева – к Дворцу правосудия.
Верлак повернулся к комиссару и спросил:
– А вы как думаете?
– Фламан собирает информацию по мадемуазель Монмори. Мы могли бы с ней ознакомиться. Но если вы устали, закончим на этом, а завтра утром начнем пораньше.
– Во дворце найдется холодное пиво? – спросил Верлак.
Полик засмеялся:
– Да, кажется, кое-что осталось – Фламан угощал.
– По какому случаю? – спросил Верлак. Ни о чем подобном он не слышал – но, наверное, получил известие по электронной почте, прочитал и забыл напрочь.
– Это было как раз вчера вечером. У него помолвка. – Полик смущенно кашлянул, не зная точно, входил ли Антуан Верлак в число приглашенных. Наверное, следовало сообщить ему заранее, но он так и не мог понять, как относятся другие полицейские к его боссу. Повернув налево, он сказал: – В таком случае немного поработаем. Лично я не прочь.
– Я тоже. Почему-то после того, как мы задержались в пути, у меня открылось второе дыхание или, по крайней мере, дорога не вымотала меня настолько, как я предполагал.
Машину Полика поставили в подземный гараж Дворца правосудия и сразу направились в общий офис, поискать что-нибудь перекусить. Как и предсказывал Полик, в холодильнике осталось несколько банок пива, не слишком залежалые чипсы и соленые крендельки, пересыпанные в миски. Забрав четыре банки, чипсы и крендельки, судья и комиссар направились наверх, в кабинет Верлака. Первым делом Верлак позвонил Марин и извинился, а затем открыл папку, которую Фламан подготовил и оставил на столе босса.
Надев очки для чтения, Верлак склонился над столом, поставив локти на полированную поверхность.
– Рассказывайте, чем мы располагаем.
Полик придвинул папку к себе и принялся перебирать бумаги, собранные Фламаном.
– Мадемуазель Сюзанна-Мари Монмори. Родилась в Авиньоне восемнадцатого июля семьдесят восьмого года, значит, двадцать восемь лет ей стукнуло совсем недавно. Не замужем и никогда не была. Живет одна, домашних питомцев не держит.
Верлак кивнул:
– Продолжайте.
– Работала в «Банке Прованса» с тех пор, как восемь лет назад окончила муниципальный колледж. На работу ее принимал ее нынешний босс – директор Камиль Иакелья. Он женат, имеет четверых детей и живет в Эгюийе. Здесь Фламан сделал пометку, что Иакелья был «в шоке», узнав, что на его сотрудницу напали.
– И неудивительно, если благодаря ему мадемуазель Монмори получила свою первую работу, – заметил Верлак. – Они, наверное, были достаточно близки.
– Было уже поздно, поэтому мы условились, что завтра утром приедем в Эгюий и побеседуем с ее коллегами в банке, – продолжал Полик. – До обеда банк будет закрыт.
Верлак глотнул пива.
– А что насчет этого парня, которому она нравилась?
Полик перевернул страницу, наклонился над папкой и прочел:
– Гюстав Лапьер, двадцать пять лет, окончил Институт изучения политики в Лионе три года назад. Это место работы у него уже второе, первым тоже был банк. Видимо, он хочет быть инвестиционным банкиром.
– Значит, прокладывает себе путь на вершину? – уточнил Верлак. – Если он окончил одно из лучших учебных заведений, что он тогда делает в заштатном филиале банка средней руки?
– Хороший вопрос, – отозвался Полик, отхлебывая пиво. – Один из моих кузенов окончил этот институт и сразу же переселился в Париж, где получил отличную работу в Министерстве культуры.
– Бруно, сколько же у вас кузенов? – спросил Верлак. Бруно Полик вырос на ферме в Любероне в кругу на редкость большой семьи.
Полик сгреб пригоршню крендельков и принялся жевать.
– Двоюродных? Всего лишь сорок два. А троюродных – больше двухсот.
Верлак улыбнулся:
– Больше никакой информации?
Полик перевернул страницу и увидел, что больше бумаг в папке нет.
– Никакой.
– В таком случае сегодня на этом и закончим. Встретимся завтра утром у банка?
– Хорошо. Он находится в центре Эгюийя, рядом с мэрией. Значит, без нескольких минут девять?
– Отлично.
Пустые банки из-под пива они выбросили возле кабинета Верлака в контейнер для мусора, идущего в переработку.
– Кстати, – спохватился Верлак, – от той пропавшей женщины нет вестей?
– Мадам Даррас! Да, я как раз собирался вам сказать. Все вышло именно так, как вы предсказывали. Она и вправду задержалась в «Монопри», а потом решила зайти в парикмахерскую. После этого визита она выглядела растерянной, поэтому один из парикмахеров проводил ее домой, где ждал месье Даррас. Простите, что отнял у вас время, шеф.
– Ничего страшного, Бруно, – успокоил Верлак, вспомнив его деда Жана. Одеваясь, он решил, что сегодня заночует у себя, а Марин отправит сообщение и пообещает, что они увидятся следующим вечером и что он приготовит ужин. Ему вспомнились его кузены – их было двое, – с которыми он не виделся, пожалуй, больше десяти лет. Отец Верлака вырос единственным ребенком в семье, а у его матери было двое братьев, один из которых так и не женился, другой был вдовцом с двумя сыновьями. Старший кузен Верлака работал кардиохирургом в Женеве, а последнее, что он слышал о младшем, – что тот бросил работу учителя истории в старших классах, переселился куда-то в Центральный массив и занялся овцеводством.
– Все в порядке?
Марин постаралась скрыть разочарование, узнав, что сегодня вечером они с Антуаном не увидятся. Но оказалось, что скрывать что-либо от родного отца она так и не научилась.
– Антуан вернулся из Парижа, но будет работать допоздна, – сказала она, повесив трубку. Из-за дождя отец сам отвез ее мать на репетицию хора в церковь Святого Иоанна Мальтийского, поэтому его визит получился неожиданным, но очень приятным. Марин жалела, что такое случается нечасто.
– По бокалу вина? – спросила она. – Или травяного чая? Я же знаю, вы с мамой его обожаете.
– Да, верно, я на старости лет пристрастился к травяному чаю, – ответил дочери Анатоль Бонне. – Но за компанию с тобой с удовольствием выпью вина.
– У меня в холодильнике есть сыр и оливки. – Марин ушла на кухню и вернулась в гостиную с сырной тарелкой: пирамидка шевра из Луары, кусок стилтона, и сен-марселен – настолько мягкий, что к нему была подана ложечка. В следующий рейс на кухню Марин направилась за вином и бокалами, а когда принесла их, ее отец уже склонился над журнальным столом с ножом в руке, спеша нарезать сырную пирамидку.
– «Пулиньи Сен-Пьер», – с удовольствием произнес он название сыра, разрезая его, гладкий и белый внутри, как мрамор. – Давненько я его не пробовал!
Марин улыбнулась, глядя, как отец отрезает толстый ломтик ее любимого сыра.
– На улице д’Итали открылась новая сырная лавка, – сообщила она. – Ее хозяин двадцать лет проработал в сфере высоких технологий, а потом все бросил и посвятил себя единственной страсти.
Она подумала, что, если сказать отцу, где находится эта лавка, он сможет пойти и купить сыр для себя. Закупкой продуктов, а точнее, их выбором в зависимости от цены и удобства приготовления, но не от вкуса и качества, всегда занималась мать, хотя и строила карьеру наравне с отцом. Но гурманом в семье был именно отец, врач общей практики. Это роднило его с Антуаном Верлаком.
Словно по сигналу, доктор Бонне спросил:
– Кстати, как там Антуан?
Марин не удивилась тому, что отец спросил о Верлаке в тот самый момент, когда и она думала о нем. Нечто вроде телепатии между ней и отцом существовало всегда.
– В делах, – ответила она. – Из поместья Боклер украли вина. Да еще сегодняшний случай – пока не знаю, что стряслось, но, судя по голосу Антуана, дело серьезное.
Ее отец поспешно положил в рот ломтик хлеба, намазанный сен-марселеном, стараясь, чтобы сыр не стекал с хлеба.
– Антуан мне нравится, – сообщил он невзначай, таким же тоном, как если бы говорил, что любит сыр.
Марин показалось, что ее сердце вот-вот разорвется от переполняющих чувств. Мнением отца она всегда дорожила.
– Приятно слышать, – в тон ему откликнулась она.
– Человек, способный рассмешить твою maman так, как он сумел в тот раз, наверняка хороший.
Марин засмеялась, вспомнив свои опасения, что семейный ужин на прошлой неделе вызовет у всех мучительную неловкость. Роль хозяина взял на себя Антуан, они вместе с Марин приготовили баранью ногу, и вечер прошел успешно. Нет, не произвел фурор, но выдался приятным.
– Не знаю, как мама восприняла бы шутки на тему религии, – заметила Марин. До выхода на пенсию мадам Бонне преподавала теологию.
– О, твоей маме нравится анекдот про христианского священника, раввина и имама, оказавшихся вместе в самолете. – Отец глотнул вина и издал довольный возглас. – Что это мы пьем?
– Бургундское из Живри, – ответила Марин. – Тебе нравится?
Анатоль Бонне сделал еще глоток.
– Проверяю на всякий случай, – с улыбкой объяснил он. – Отличное вино. Где ты его купила?
– Антуан заказывает его оптом у винодела.
– Вот оно что! – отозвался отец. – Как думаешь, он согласится в следующий раз заказать ящик и на мою долю?
– Конечно! – Марин восприняла этот новый интерес к хорошим винам как знак того, что ее родители – или по крайней мере отец – одобрили Антуана.
– Как твоя подруга Сильви? – осведомился доктор Бонне.
– Отлично. Недавно звонила из Межева – там уже похолодало, они возвращаются перед самым началом школьных занятий.
– Перед самым началом? Бедная малышка Шарлотта даже не успеет толком освоиться в другом климате…
– Папа, – перебила Марин, – они всегда так делают. Стараются как можно дольше пробыть с родителями Сильвии и ее братьями и сестрами в Альпах…
– Без отца.
– Папа! – Марин прикусила губу, чтобы не разозлиться. Ее лучшая подруга Сильви, искусствовед и фотограф, в одиночку растила девятилетнюю Шарлотту, крестницу Марин.
Анатоль Бонне понял, что сказал лишнее, и указал на стилтон.
– А это что за сыр? Не похож ни на один голубой, которые я видел.
– Стилтон, – ответила Марин и вскинула руку, не давая отцу возразить: – Просто попробуй!
О проекте
О подписке