Глава 10. Исчезновение

Когда Роберт Одли проснулся, то удивился, увидев, что удочка лежит на берегу, леска свисает в воду, а поплавок безобидно покачивается на воде в полуденном солнце. Молодой адвокат долго потягивался, вытягивая руки и ноги в разных направлениях, дабы убедиться, что они еще действуют; затем, одним могучим усилием усевшись на траву, он свернул коврик, чтобы его удобно было нести на плече, и побрел искать Джорджа Толбойса.

Раз или два он, все еще сонный, позвал своего друга, но его негромкий зов не испугал даже птиц над его головой, и форель в ручье у его ног; не получив ответа, уставший от затраченных усилий, он поплелся дальше, зевая и все еще высматривая Джорджа Толбойса.

Взглянув на часы, он был удивлен, что уже четверть пятого.

– Этот жалкий бродяга, должно быть, ушел домой обедать! – размышлял он вслух. – И все же это не похоже на него, он редко вспоминает о еде, пока я сам не напомню ему.

Ни хороший аппетит, ни мысль о том, что обед остынет, не могли заставить мистера Роберта Одли ускорить свой прогулочный шаг, и когда он наконец добрел до дверей таверны «Солнце», часы пробили пять. Он был уверен, что Джордж уже ожидает его в маленькой гостиной, но комната была пуста, выглядела мрачной, и Роберт громко застонал.

– Как вам это понравится! – произнес он. – Холодный обед, который не с кем разделить!

Вошел хозяин таверны, чтобы самому извиниться за испорченный обед.

– Такая прекрасная пара уточек, мистер Одли, вы таких не видали, и подгорели, такая жалость, пока их держали в печи, чтоб не остыли.

– Да бог с ними, с этими утками, – в нетерпении сказал Роберт. – Где мистер Толбойс?

– Он не приходил, сэр, с тех пор, как вы вместе ушли утром.

– Что! – воскликнул Роберт. – Куда же он подевался?

Он подошел к окну и посмотрел на широкий белый тракт. Тележка, груженная снопами сена, медленно тащилась по дороге, ленивые лошади и ленивый возница клевали носом под полуденным солнцем. Стадо овец разбрелось вдоль дороги, и собачка сбилась с ног, следя, чтобы ни одна не отстала. Несколько каменщиков возвращались с работы, у дороги лудильщик чинил кастрюли, по дороге во весь опор мчалась двуколка: дюжина привычных деревенских звуков слились в один разноголосый гул и сутолоку, но нигде не было видно Джорджа Толбойса.

– Из всего необычного, что случалось со мной за всю жизнь, это самое загадочное происшествие, – промолвил Роберт Одли.

Хозяин, все еще находившийся в комнате, в удивлении взглянул на Роберта, услышав эти слова. Что же такого необычного в том, что джентльмен опаздывает к обеду?

– Пойду поищу его, – решил Роберт, схватив шляпу и выходя из дома.

Но вопрос в том, где же его искать. У ручья его наверняка не было, поэтому туда не стоило возвращаться. Роберт стоял у гостиницы, размышляя, что же ему делать, когда следом за ним вышел хозяин.

– Забыл сказать вам, мистер Одли, что ваш дядя заходил через пять минут после вашего ухода и просил передать, что ждет вас и другого джентльмена к обеду в Корте.

– Тогда Джордж, должно быть, пошел в Корт, навестить моего дядю, – решил Роберт. – Правда, это не похоже на него, но вполне возможно.

Было уже шесть часов, когда Роберт постучал у дверей своего дядюшки. Он сразу же спросил о своем друге.

– Да, – ответил слуга, – мистер Толбойс был здесь около двух часов.

– А с тех пор?

– Не появлялся.

Уверен ли он, что именно в два часа заходил мистер Толбойс, спросил Роберт. Да, совершенно уверен. Он запомнил час, потому что в это время слуги обедают и ему пришлось встать из-за стола, чтобы открыть мистеру Толбойсу дверь.

«Что же с ним сталось? – подумал Роберт, уходя из Корта. – От двух до шести – целых четыре часа – и никаких следов!»

Если бы кто-нибудь осмелился сказать мистеру Роберту Одли, что он может испытывать сильную привязанность к человеку, сей циничный джентльмен только презрительно поднял бы брови, услышав это нелепое замечание. И вот он, возбужденный и взволнованный, ломал голову, строя самые невероятные предположения о своем исчезнувшем друге, и, вопреки своей привычке, быстро шагая вперед.

– Я не ходил так быстро с тех пор, как учился в Итоне, – пробормотал он, спеша через луга к деревне. – И что хуже всего, я не имею ни малейшего понятия, куда иду.

Он пересек еще один луг и, усевшись на ступеньки у изгороди, поставил локти на колени, и, положив подбородок на ладони, настроился серьезно обо всем поразмыслить.

– Нашел! – сказал он спустя несколько минут. – Железнодорожная станция!

Он вскочил и направился к небольшому строению из красного кирпича.

В течение ближайшего получаса поезда не ожидалось, и служащий пил чай в помещении, на двери которого было написано большими белыми буквами: «Посторонним вход воспрещен».

Но мистер Одли был слишком поглощен поисками своего друга, чтобы обращать внимание на подобное предупреждение. Он сразу же пошел к двери, постучал в нее тростью и вытащил служащего из его убежища в испарине от горячего чая и доедавшего бутерброд с маслом.

– Вы помните джентльмена, который приехал со мной в Одли, Смитерс? – спросил Роберт.

– Сказать по правде, мистер Одли, не могу сказать, что помню. Вы приехали в четыре, а в это время всегда полно народа.

– Значит, вы его совсем не помните?

– Не вполне, сэр.

– Какая досада! Я хочу знать, Смитерс, не брал ли он сегодня билет до Лондона после двух часов дня. Это высокий, широкоплечий молодой человек, с большой темной бородой. Его нельзя не узнать.

– Четыре или пять джентльменов брали билеты на три тридцать, – неопределенно сказал служащий, бросая беспокойный взгляд через плечо на свою жену, которая отнюдь не была в восторге от того, что прервали их чаепитие.

– Четыре или пять человек! Но подходит кто-либо из них под описание моего друга?

– Ну, я думаю, что у одного из них была борода, сэр.

– Темная?

– Не знаю, но вроде бы да.

– Он был одет в серое?

– Думаю, да, многие господа носят серое. Он грубовато спросил билет и сразу же ушел на платформу, посвистывая.

– Это Джордж! – сказал Роберт. – Спасибо, Смитерс, не буду больше вас беспокоить… Ясно как день, – бормотал он, покидая станцию, – что на него опять напала хандра, и он поехал в Лондон, ни словом не обмолвившись об этом. Завтра утром я тоже уеду, но сегодня вечером я, пожалуй, могу сходить в Корт и познакомиться с молодой супругой дядюшки. Они не обедают раньше семи: если я пойду через поле, то как раз успею. Боб, то есть Роберт Одли, это никуда не годится: ты по уши влюбляешься в свою тетушку.

Глава 11. Синяк на руке госпожи

Роберт нашел сэра Майкла и леди Одли в гостиной. Госпожа сидела у рояля на вращающемся табурете и просматривала новые ноты. Она кружилась на своем сиденье, шурша шелковыми оборками, когда доложили о мистере Роберте Одли; поднявшись, она сделала перед племянником немного церемонный реверанс.

– Премного вам благодарна за соболя, – произнесла она, протягивая ему свою маленькую ручку, унизанную сверкающими бриллиантами. – Благодарю вас за такие чудесные меха. Так любезно было с вашей стороны привезти их для меня!

Роберт успел уже забыть о поручении, которое он выполнил для леди Одли во время поездки в Россию. Его голова была настолько занята Джорджем Толбойсом, что он только кивнул в ответ.

– Поверите ли, сэр Майкл, – сказал он. – Этот мой глупый приятель вернулся в Лондон, покинул меня.

– Мистер Джордж Толбойс вернулся в город! – воскликнула госпожа, подняв брови.

– Какая ужасная катастрофа! – заметила Алисия. – Пифиас в лице мистера Роберта Одли не может и минуты прожить без Дамона, известного как Джордж Толбойс.

– Он отличный парень, – вступился Роберт за друга. – И, говоря откровенно, я беспокоюсь о нем.

Беспокоится о нем! Госпоже стало интересно, почему Роберт так волнуется о своем друге.

– Я скажу вам почему, леди Одли, – ответил молодой адвокат. – Смерть его жены год назад явилась сильным потрясением для Джорджа. Он так и не смог пережить это горе. Внешне он спокоен, но часто говорит странные вещи, и временами мне кажется, что эта беда доконает его и он на что-нибудь решится.

Роберт Одли говорил намеками, но его собеседники догадывались, что он имеет в виду.

Последовало молчание, во время которого леди Одли поправила свои золотистые локоны, глядясь в трюмо напротив стола.

– Боже мой! – сказала она. – Это так странно. Никогда не думала, что мужчины способны на такие поступки и чувства. Я всегда полагала, что им все равно, было бы хорошенькое личико, и когда номер один – блондинка с голубыми глазами, умирает, им нужно только подыскать себе номер два – брюнетку с карими глазами, для разнообразия.

– Джордж Толбойс не из таких. Я убежден, что смерть жены разбила его сердце.

– Как печально! – негромко заметила леди Одли. – Со стороны миссис Толбойс было жестоко умереть и заставить так страдать своего бедного мужа.

«Алисия была права, она и вправду еще ребенок», – подумал Роберт, глядя на хорошенькое лицо своей тетки.

За обедом госпожа была само очарование, она мило призналась, что не способна разрезать фазана, установленного перед ней, и призвала на помощь Роберта.

– Я могла разрезать баранью ножку у мистера Доусона, – смеялась она, – но это было так легко, и я обычно вставала.

Сэр Майкл с гордостью наблюдал за впечатлением, которое госпожа производила на его племянника, и сам восхищался ее красотой и очарованием.

– Я так рад, что моя маленькая женушка снова в хорошем настроении, – заметил он. – Вчера она была очень подавлена после неудачной поездки в Лондон.

– Неудачной!

– Да, мистер Одли, – ответила госпожа. – Вчера утром я получила телеграфное послание от моего старого доброго друга и наставницы о том, что она при смерти, и если я хотела повидать ее, то должна была немедленно поспешить к ней. В послании не было адреса, и конечно же я решила, что она живет там же, что и три года назад. Сэр Майкл и я сразу же поспешили в город и поехали по старому адресу. Но дом снимали какие-то странные люди, которые ничего не могли сообщить мне о моем друге. Это очень уединенное место, где живут лишь несколько торговцев. Сэр Майкл расспрашивал в магазинах поблизости, но несмотря на столько затраченных усилий, мы так ничего и не смогли выяснить. У меня нет друзей в Лондоне, и некому было помочь, кроме моего дорогого, великодушного мужа, который сделал все, что в его власти, чтобы найти новое место жительства моего друга, но напрасно.

– Очень неразумно не сообщить адрес в телеграфном послании, – заметил Роберт.

– Когда люди умирают, как-то не думается о таких вещах, – тихо произнесла госпожа, с упреком взглянув на мистера Одли своими голубыми глазами.

Несмотря на все очарование леди Одли и то, что Роберт откровенно восхищался ею, адвокат не мог избавиться от смутного чувства беспокойства в этот тихий сентябрьский вечер.

Он сидел у окна, разговаривая с госпожой, но мысли его уносились далеко, на тенистую Фигтри-Корт, и он думал о Джордже, который сидел в комнате с собаками и канарейками и курил в одиночестве свою сигару. «Лучше б я никогда не встречал этого парня, – думал он. – Я чувствую себя как отец, потерявший своего единственного сына. Если бы я мог вернуть ему жену и поселить его в Вентноре, где бы он жил в мире и спокойствии до конца своих дней».

Госпожа продолжала что-то говорить, ее голосок звучал как журчание ручейка, а мысли Роберта, против его воли, все время возвращались к Джорджу Толбойсу.

Он вспомнил, как его друг спешил в Саутгемптон почтовым поездом, чтобы навестить своего мальчика; как часто он сидел над объявлениями в «Таймс» в поисках корабля, который отвез бы его обратно в Австралию. И вдруг с содроганием он представил его, холодного и бездыханного, на дне протоки с лицом, обращенным к темнеющим небесам.

Леди Одли заметила его рассеянность и спросила, о чем он думает.

– О Джордже Толбойсе, – коротко ответил он.

Она нервно вздрогнула.

– Честное слово, – промолвила она, – вы так говорите об этом мистере Толбойсе, что можно подумать, с ним что-нибудь случилось.

– Боже сохрани! Но я не могу не беспокоиться о нем.

Позже вечером сэр Майкл попросил госпожу сыграть что-нибудь, и она села за рояль. Роберт Одли тоже подошел к инструменту, чтобы помочь переворачивать ноты, но она играла по памяти, и он был избавлен от беспокойства, к которому его обязывала учтивость.

Он принес две зажженные свечи и установил их на рояле для хорошенькой музыкантши. Она взяла несколько аккордов, затем начала мечтательную сонату Бетховена. Одной из странностей ее характера была эта любовь к мрачным и меланхоличным мелодиям в противоположность ее веселой, легкомысленной натуре.

Роберт Одли оставался рядом с ней, и поскольку ему не нужно было переворачивать страницы нот, то он начал с интересом разглядывать ее унизанные драгоценностями белые руки, которые легко скользили по клавишам, и ее изящные запястья под кружевными рукавами. Он рассматривал ее пальчики один за другим: на этом сверкает рубин; тот украшен изумрудом; и меж ними всеми звездное сияние бриллиантов. От пальцев его взор скользнул к округлым запястьям: широкий плоский золотой браслет упал с ее правой руки, когда она играла бурный пассаж. Она резко остановилась, чтобы надеть его, но прежде этого Роберт Одли успел заметить синяк на ее нежной коже.

– Вы поранили руку, леди Одли, – воскликнул он.

Она быстро вернула браслет на место.

– Это пустяки, – сказала она. – К несчастью у меня такая кожа, что малейшее прикосновение оставляет следы.

Она продолжала играть, но сэр Майкл пересек комнату, чтобы самому взглянуть на запястье жены.

– Что это, Люси? – спросил он. – Как это случилось?

– Как глупы вы оба, беспокоясь о таких пустяках! – засмеялась леди Одли. – Я довольно рассеянна и несколько дней назад повязала кусочек ленты вокруг руки так туго, что остался синяк.

«Гм! – подумал Роберт. – Госпожа явно лжет, синяк появился совсем недавно, а не несколько дней назад, цвет кожи только начал изменяться».

Сэр Майкл взял хрупкую кисть в свои сильные руки.

– Подержи свечу, Роберт, – попросил он, – и давай-ка посмотрим на эту бедную маленькую ручку.

Это был не один синяк, а четыре четкие багровые отметины, как будто оставленные четырьмя пальцами какой-то мощной руки, которая грубо схватила тонкое запястье. Узкая ленточка, туго повязанная, могла бы, наверно, оставить такие следы, и госпожа продолжала уверять, что насколько она помнит, это именно так и произошло.

Поперек одной из багровых отметин пролегала более темная полоска, как будто кольцо, надетое на один из этих сильных и безжалостных пальцев, отпечаталось на нежной плоти.

«Я уверен, что она лжет, – подумал Роберт, – как можно верить этой истории о ленточке».