5

Мистрисс Вестфорд выздоравливала чрезвычайно медленно. Виолетта Вестфорд все прекрасные летние дни терпеливо просидела у постели своей больной матери. Несколько раз в чудесные июньские вечера Лионель настаивал на том, чтобы она вышла подышать свежим воздухом, обещая заменить ее у постели больной.

– Ты напрасно все со мной споришь, – говорил он, – если ты после длинного дня, проведенного у постели больной, не хочешь прогуляться вечером, то ты непременно захвораешь сама, и у нас вместо одной больной будут две.

Если бы молодой человек был наблюдателен, он непременно заметил бы яркий румянец, покрывавший каждый раз щеки девушки, когда речь заходила о вечерних прогулках.

Несколько минут спустя она оставила дом, направилась по зеленой площадке в густую аллею, вышла из сада через маленькие ворота, ведущие прямо в лес.

Лицо ее было бледно, несмотря на яркий румянец, покрывавший его еще несколько минут тому назад. По узкой тропинке среди высоких старых деревьев она вышла на широкую поляну, окруженную со всех сторон величественными соснами.

Место это было восхитительно. На этой поляне перед расставленным мольбертом сидел молодой человек и смотрел на тропинку. Наружность его показывала в нем с первого же взгляда вполне светского человека. Как только белое платье Виолетты мелькнуло среди зелени, он встал и пошел к ней навстречу.

– Как долго я ждал тебя, – сказал он ей, – и как тяжело было мне это ожидание!

– Я не могла прийти раньше, Рафаэль, – отвечала молодая девушка, – и почти упрекаю себя в том, что теперь пришла. О, если бы только моя мать могла скорее выздороветь, и я представила бы тебя ей! Ты не знаешь ее и потому думаешь совершенно несправедливо, что твоя бедность вызовет с ее стороны сопротивление. Она знает, что я не способна искать в супружестве только денежные выгоды.

Молодой человек вздохнул и отвечал немного помедля:

– Твоя мама, может быть, действительно благородная женщина, но не все такие: некоторые любят только золото и готовы принести ему в жертву даже счастье своих детей. Ты не знаешь света, как я его знаю, иначе ты бы не уверяла, что бедность не станет препятствием к нашему браку.

– Но ни отец, ни мама не поклоняются золотому тельцу. Отец мой – лучший из людей, и мне стоит только сказать ему о моей любви к тебе, чтобы получить его согласие на эту любовь.

– Дорогая моя Виолетта! – воскликнул молодой человек.

– Да разве моя мама не пришла в восторг от тебя, когда мы встретились с тобой в Винчестере?

Только она тогда воображала тебя богатым человеком, а не бедным живописцем. В осанке твоей так много величия, как будто у тебя по крайней мере 10 тысяч фунтов годового дохода.

Лицо молодого человека стало грустным.

– Будь у меня только 500 фунтов дохода, – возразил он, – я бы явился к отцу твоему до его отъезда и попросил бы у него твоей руки, но я беден и, что всего хуже, завишу от человека, которого не уважаю.

Виолетта взглянула на него с удивлением и маленькой досадой.

– Но так будет не всегда, Рафаэль. Ты станешь известным художником, и тебя будет уважать свет.

Печальное лицо молодого человека прояснилось.

– Милая моя мечтательница, – сказал он, – я не ищу величия и славы, а только пытаюсь приобрести себе имя, при помощи которого я бы достиг самостоятельности. Я работаю только для достижения этой цели, и ты можешь сознаться, что меня нельзя упрекнуть в недостатке стремления достигнуть ее.

– Я знаю это, – отвечала она, – и только боюсь, что твое здоровье не выдержит этих усилий.

– Твои опасения совершенно напрасны. Но взгляни на мою работу!

Он подвел Виолетту к своей картине, и хотя она не имела познаний в живописи, поняла, что эта картина обнаруживала большого художника. Полотно изображало только лесную поляну, на которой они находились теперь, и зеркальную поверхность воды, в которой отражалось заходящее солнце. Но душа поэта, видимо, водила рукой художника и придала поразительную прелесть картине. «Ты будешь великим художником, я это чувствую», – девушка устремила на него свои большие голубые глаза.

Через недолгое время Виолетта заспешила к больной матери. Он проводил ее и решился проститься с ней у садовых ворот. Чисто было это молодое и искреннее чувство, но Виолетта чувствовала что-то тяжелое на совести в ту минуту, когда вошла в комнату и заняла место у постели больной.

История любви Виолетты и молодого художника была очень проста. Они встретились на балу в Винчестере. Мистер Станмор произвел с первого же раза самое благоприятное впечатление на мать и дочь. После Лионель и сестра его столкнулись с ним случайно в этом самом лесу. Он не стал скрывать от них, что он художник по призванию и по ремеслу и поселился в лесу ради возможности ближе изучить природу. Они видели его несколько раз сидящим под навесом походной палатки и рисующим старые обнаженные дубы. Мало-помалу молодые люди сблизились с Рафаэлем Станмором. Лионель в особенности был от него в восторге, но он должен был уехать на лето в университет, и Виолетта совершала уже одна свои привычные лесные прогулки. Остальное расскажется в коротких словах. Они увидели и полюбили друг друга. Виолетта Вестфорд готова была, невзирая на бедность Рафаэля Станмора, выйти за него замуж. Но молодого человека удерживала мысль о тяжести этой бедности для Виолетты.

6

Клара Вестфорд медленно поправлялась. На ее бледных щеках заиграл слабый румянец, а в глазах появились проблески сознания. Первый вопрос ее был о муже и о том, нет ли писем от него. Ответ был отрицательный. От капитана не было получено ни строчки. Это молчание не беспокоило ни Лионеля, ни Виолетту. Они просто думали, что ему не представилось случая переслать письмо. Но сердце Клары не разделяло спокойствия детей. Муж обещал ей при прощании переслать немедленно квитанцию на капитал, который намеревался вручить банкиру. Вопрос о деньгах стоял для нее на втором плане: но она поняла, как серьезно смотрел на это дело муж, и его молчание удивляло ее не без причины. Ее тревога была так сильна, что она не могла скрыть ее, и дети, заметив это, старались успокоить ее.

– Если бы была действительно какая-нибудь причина к беспокойству, – говорил ей Лионель, – я не был бы так весел, каким ты меня видишь. Ты, вероятно, забыла пословицу, что у дурных вестей есть крылья? Если бы с отцом нашим случилось что-нибудь неприятное до выхода «Лили Кин» в море, то Жильбер Торплей не замедлил бы уведомить нас. Ты знаешь, как он предан отцу и всем нам, – сказал молодой человек, выразительно посмотрев на Виолетту, которая, краснея, отвернулась к окну.

Лето прошло для обоих любящих безмятежно и счастливо. Приближалась осень: дни становились короче, и маленькое семейство уже проводило вечера в ярко освещенном салоне. Ни писем от Гарлея Вестфорда, ни известий о счастливом плавании «Лили Кин» не было. У мистрисс Вестфорд и ее детей было много друзей и знакомых по соседству, но все знали, что Клара в отсутствии мужа избегает общества.

Как-то раз Клара Вестфорд отправила своих детей в Винчестер за покупками – она любила видеть их занятыми и веселыми. Она сидела в салоне, большие окна которого выходили на веранду. День был теплый и приятный, чистый вечерний воздух и ароматы цветов проникали в открытое окно. Возле Клары стоял маленький столик с книгами, но ни одна из них не была открыта. Она не могла читать, мысли ее унеслись далеко, они плыли по широкому морю за «Лили Кин». Никогда еще, даже в молодости, Клара Вестфорд не была так хороша, как в эту минуту. Шум поднявшейся портьеры заставил ее поднять голову, и в комнату вошел человек, при виде которого невольный крик ужаса вырвался из ее груди. Вошедший был не кто иной, как Руперт Гудвин, банкир с Ломбард-стрит.

– Вы здесь! – воскликнула она. – Вы здесь?!

– Да, это я, Клара Вестфорд, – сказал он совершенно спокойно. – Ровно через двадцать лет я вижу ту женщину, которой суждено было иметь такое губительное влияние на всю мою жизнь!

– О Боже! – содрогнулась Клара. – Думала ли я, что после двадцати лет счастья услышу опять этот голос?

– Да, Клара, в продолжении двадцати лет между нами было перемирие; теперь же опять начинается война, и кончится только тогда, когда я одержу победу!

Жена капитана закрыла лицо руками.

– Вы все еще прекрасны, Клара, но не так горды, как прежде, – сказал банкир. – Жена капитана уже не высокомерная дочь баронета.

– Вы ошибаетесь! – она устремила глаза на Гудвина. – Я горда теперь более чем когда-либо, потому что теперь я должна защитить честь мужа моего, как свою собственную!

– Хорошо сказано, Клара! Я вижу, вы все еще та же гордая королева, но тем более славы принесет мне победа, которая непременно будет за мной!

– Чего вы хотите здесь? Как нашли вы это скромное убежище?

– С помощью вашего мужа. Вы сейчас узнаете это подробнее!

– С помощью моего мужа?! Не может быть, чтобы он был у вас!

– Да, я его видел!

– Теперь вспоминаю, – сказала мистрисс Вестфорд. – Он хотел вручить вам значительную сумму на сохранение?

– Вы ошибаетесь, Клара, – ответил банкир, – ваш муж не вручал мне никаких денег. Он отыскал меня, чтобы взять у меня денег на оплату загрузки его корабля и оставил мне в залог законные акты на владение этим имением.

– Он у вас занял деньги? – удивилась Клара. – Он говорил мне, что намерен вручить вам 20 тысяч фунтов.

– Он говорил вам неправду; он потерял все свое состояние во внешних спекуляциях, и только с помощью занятых у меня денег ему было возможно отправиться в путь для новых предприятий. Но я требую, Клара, чтобы вы мне верили на слово: у меня есть бумаги за подписью вашего мужа, которые я не замедлю представить вам.

– О Боже! – воскликнула несчастная женщина, – Гарлей ваш должник? Должник последнего человека, к которому он должен был обратиться!

– И в самом деле, – ответил банкир, – это довольно странно, не правда ли, Клара, даже очень странно?

Устремив неподвижные глаза на банкира, Клара думала молча о последних минутах, пробытых с мужем и вспоминала каждое его слово. Возможно ли, чтобы он обманул ее насчет настоящего положения своих дел?

– Покажите мне подпись Гарлея Вестфорда, – сказала она, – иначе я вам не верю!

– Ни к чему торопиться узнавать неизбежное, – возразил банкир, – а вспомним лучше прошлое. Теперь, когда после двадцатилетнего перемирия, снова начинается сражение – и на этот раз сражение не на жизнь, а на смерть!

– О нет, нет! – воскликнула жена капитана умоляюще. – Оставьте прошлое!

– Я хочу только показать вам, как хороша моя память, и потому позвольте мне рассказать вам всю историю нашего знакомства.

Ответа не было. Мистрисс Вестфорд опять отвернулась от Гудвина и закрыла лицо руками, как будто не желая ничего более ни слышать, ни видеть. Но банкир начал говорить:

– Двадцать лет прошло с той осени, которую я провели в приморском городке, славившемся своими целительными водами. Все, что было нарядного, знатного и принадлежащего к аристократии, назначало там свидание во время сезона. Среди этих людей высшего происхождения я, однако, не был незаметным человеком – слава богатства отца моего сопровождала меня. Я тогда закончил свое образование в столичных городах и мог назваться в полном смысле этого слова светским человеком. Много красивых женщин посетили тогда этот приморский городок, но прекраснее всех была дочь сэра Джона Понсонби, богатого баронета из Йоркшира. В театре, на балу ли, на прогулке, в библиотеке ли везде встречал я ее в обществе старика-отца. Я влюбился в нее безумной, дикой страстью и решился жениться на ней.

Клара Вестфорд посмотрела на банкира с презрительной улыбкой.

– О! Я понимаю смысл этой улыбки, Клара, – сказал Гудвин, – я требовал невозможного, не правда ли, когда решился назвать эту девушку моей? Но вспомните, что эта девушка сама подала к этому повод: она своими ласковыми и нежными улыбками довела меня до этого решения. Ее окружала толпа поклонников, но меня она предпочитала им всем: в разговоре со мной она находила более удовольствия, чем с кем-либо другим.

– Это была просто слабая девушка, – сказала Клара, – но она не имела никаких дурных намерений!

– Она не имела дурных намерений, – повторил банкир, – но она испытывала меня. И когда я пришел к ней в надежде найти сочувствие, она холодно посмотрела на меня и отвечала, что она уже обещалась другому. – Банкир замолчал, но минуту спустя продолжил дрожащим от волнения голосом: – Я был не таков, Клара Вестфорд, чтобы спокойно выслушать подобный ответ. Я не принадлежу к тем слабым созданиям, которые могут прощать и забывать. Я тогда оставил Клару Понсонби и поклялся себе отомстить за унижение; я клялся, что Клара Понсонби рано или поздно будет моей. На следующее утро я увиделся с ней и познакомил ее с моей клятвой. Но она происходила от гордых предков и ответила мне с привычной надменностью. Шесть месяцев продолжалось сражение – шесть месяцев мы молча вели войну. Везде, где показывалась Клара Понсонби, видели и меня в ее обществе: я преследовал ее всюду. Отец ее любил меня и доверял мне, она не могла исключить меня из его общества, не рассказав ему о любви к человеку, который по своему положению в свете стоял гораздо ниже ее и которому отец ее отказал бы наотрез в ее руке. Клара молчала и, как бы ни было ей неприятно мое общество, была вынуждена сносить его. В театре я стоял за ее креслом, на прогулке я верхом сопровождал ее карету. У меня было много друзей, которые всячески старались услужить мне. Простая шутка с моей стороны, легкое пожатие плечами – и репутация Клары Понсонби была запятнана еще до окончания сезона. Подозрительные слухи дошли и до ее отца, и слабый старик, поверив им, выгнал ее из дому, запретив являться на глаза. Тогда я думал восторжествовать, – продолжал Руперт Гудвин, – опозоренной, изгнанной, какой она была тогда, я надеялся ее увидеть в прекрасном жилище, которое я ей приготовил. Страстные письма мои говорили, что я готов принять ее с открытыми объятиями. Агенты мои наблюдали за ней, когда она оставила дом своего отца, но я ошибся – она направилась не в мой дом. Она поехала в Саутгемптон, откуда вскоре отправилась на Мальту, и месяц спустя я уже прочел в газетах объявление о ее бракосочетании с Гарлеем Вестфордом, капитаном торгового корабля «Приключение». На Мальте она соединилась с человеком, которому давно дала слово. Она теперь была далеко от своего общества, и скандальные слухи, изгнавшие ее из родительского дома, до нее больше не доходили. Этим кончилось первое действие. Три месяца тому назад началось второе – появление Гарлея Вестфорда, вашего мужа, по милости которого вы меня обидели, в моей конторе на Ломбард-стритс.

Клара Вестфорд внезапно поднялась и сделала гордый жест.

– Оставьте этот дом, – сказала она банкиру, указывая на дверь, – ваше присутствие в нем неуместно! Двадцать лет назад, когда вы мне навязывали ваше общество, мы были в доме моего отца, где я не имела власти выгнать вас. Но этот дом принадлежит мне, и я приказываю вам сию же минуту оставить его и не переступать более его порога!

– Это жестокие слова, Клара, тем не менее я не могу не повиноваться им. Я ухожу, но только ненадолго. Настанет день, когда я буду иметь большее право войти сюда. Но прежде чем я оставлю вас, позвольте обратить ваше внимание на один абзац этой газеты, который может иметь для вас некоторый интерес. – Гудвин подал мистрисс Вестфорд газету, в которой было обозначено одно место: «Председатели Ллойда начинают беспокоиться об участи корабля „Лили Кин“, который 27 июня этого года отправился в Китай и о котором до сих пор нет нигде никаких известий».

Пронзительный крик вырвался из груди Клары Вестфорд, и она без чувств упала на пол.

– Не прав ли я, Клара, – банкир со злобной улыбкой взглянул на ее бездыханное тело, – не прав ли я, сказав, что началось второе действие драмы?