Глава VIII
Вспомни, как она плакала, прощаясь с тобою

Прошло, однако, несколько времени, прежде чем мистер Вальгрев забыл то, что слышал в саду о болезни сердца и о смерти матери Грации. На следующий день он нашел случай расспросить мистрис Джемс о подробностях этого события и заставил ее повторить слова доктора о Грации. Оказалось, что невинное молодое сердце никогда не подвергалось исследованию; доктор сказал только однажды мистрис Джемс, что замечает в наружности ее племянницы нечто не совсем хорошее и опасается, что в ней разовьется та же болезнь, которая и была причиной смерти ее матери. В то время, когда это было сказано, Ричард Редмайн был еще в Англии, но его невестка не сочла нужным пугать его словами доктора.

– Если это болезнь сердца, – сказала мистрис Джемс, – она неизлечима; если же доктор ошибся, жестоко было бы пугать бедного Ричарда, у которого в то время было и без того много неприятностей.

– Вы совершенно правы, мистрис Редмайн. – Доктору просто хотелось приобрести лишнюю практику. В таком благодатном климате его профессия не выгодна. Болезнь сердца! Я никогда не поверю, что у вашей племянницы болезнь сердца. В ее годы это невероятно.

– И мне так кажется, мистер Вальгри, но ее матери было только двадцать семь лет, когда она умерла. Норбиты вообще недолговечны. Мать Грации была из семейства Норбитов.

Но мистер Вальгрев не хотел отказаться от своей точки зрения, не хотел допустить, чтобы такое милое существо, как Грация Редмайн, было обречено исчезнуть из мира преждевременно и мгновенно. Он смеялся над мнением доктора, пока не освободился от тревоги, которую оно ему внушало.

Несколько дней спустя после пикника, случилось событие, отвлекшее его внимание в другую сторону. Он почти решился покинуть Брайервуд и провести остаток своей длинной вакации где-нибудь в другом месте. Он сознавал опасность своего положения в Брайервуде. Здоровье его уже поправилось, и во всех отношениях благоразумнее было уехать.

Однажды вечером он уложил свой чемодан, отыскал свой путеводитель и начал внимательно изучать дороги. Почему не провести осень за границей? В Испании, например? Ему давно хотелось побывать в Испании, чтоб увидать Альгамбру, но в этот вечер черноокие девушки и бой быков не имели ничего привлекательного для него, и он с досадой бросил свой путеводитель в дальний угол.

«Почему мне бежать от нее, когда я люблю ее так сильно? – спросил он себя. – Разве не может человек жить двумя жизнями – отдать свое внешнее существо и труд свету, а сердцем жить для самого себя? Другие поступают не так. Есть ли на свете человек, который отказался бы от такого сокровища, как эта девушка?»

И мистер Вальгрев впал в глубокую задумчивость, и лег в постель на рассвете, чтобы провести три мучительных часа, ворочаясь с боку на бок, терзаемый самыми тревожными мыслями, какие когда-либо приходили ему в голову. Он старался примирить вещи непримиримые. План его будущности был уже давно составлен и составлен очень умно, как он думал. Он не хотел допустить в нем никаких изменений, и все новое, что могло возникнуть в его жизни, должно было подчиниться этому плану. Он был не такой человек, чтобы свернуть с дороги, которую сам проложил для себя, с широкой дороги к славе и к богатству. Он ни от чего не хотел отказаться.

Но если бы можно было сохранить все, чем он так дорожил и вместе с тем не отказаться от счастья, которое было так возможно и близко. Слава и богатство придут в будущем, он не сделает ничего, что могло бы преградить дорогу к ним. Но почему не воспользоваться счастием, которое дается в настоящем и не предоставить будущему, насколько оно касается Грации Редмайн, устроиться по воле судьбы? Если зловещее предсказание доктора оправдается, и она действительно проживет недолго, тем легче будет обеспечить ее счастие в будущем. Не было жертвы, кроме полного отречения от своих планов, которой он не принес бы для нее, и он строил план за планом, разрушая их один за другим, и, встав утром с постели, сказал решительно:

«Я ставлю себе долгом забыть ее. Таким шагом люди всегда губят себя. Рано или поздно приходится пожалеть о своей неосмотрительности. Я прожил до сих пор, не сделав ни одной ошибки. Глупо было бы начинать теперь».

Он сошел вниз и вышел в сад. Было еще рано. В доме, молочне и в ферме веселая суета фермерской жизни была во всем разгаре. Грация, с корзиной на руке и прекрасная как Теннисонова дочь садовника, срезала в саду большими садовыми ножницами поблекшие розы.

Яркий румянец, ожививший ее бледное лицо, взгляд радостного удивления, – как все это было хорошо!

«А я должен отказаться от всего этого», – подумал мистер Вальгрев с мучительною болью. К этому времени он уже окончательно решился уехать, но не мог собраться с духом сказать это ей. «Лучше отложить до последней минуты и тогда одним отчаянным усилием покончить все», – подумал он.

Они пошли бродить по саду. Грация продолжала срезать розы, делая свое дело не так старательно, как сделала бы его, если бы с ней не было ее спутника. Он говорил с ней, его глаза следили за ней. Он не сказал ей ни слова о своей любви после того дня, который они провели в Клеведоне, не сказал ей вообще ничего такого, чего не мог бы повторить при ее тетке или дяде, но она была вполне счастлива. Она не забыла, что он помолвлен с другою, что он уедет и оставит ее одну, но она не могла горевать, пока он был с ней.

Они провели в саду около часу. Грация завтракала полчаса тому назад, завтрак мистера Вальгрева ждал его в прохладной гостиной. Он, наконец, медленно повернулся к дому. Грация продолжала идти рядом с ним. В это время, когда тетушка Ганна была занята в молочне, некому было следить за ними. Они разговаривали о книгах, которые Грация прочла в последнее время, о книгах, которые открыли ей новый мир, и мистер Вальгрев восхищался ее меткими суждениями.

– Если все воспитанницы мисс Тульмин похожи на вас, Грация, я во что бы то ни стало отдам моих дочерей в ее пансион, – сказал он.

Она посмотрела на него с минуту и побледнела. «Моих дочерей». Он говорит о том времени, когда будет женат на другой, когда она, Грация, не будет существовать для него. Его беспечные слова резко напомнили ей, что он для нее чужой и всегда будет чужим.

– Вы забудете о моем существовании к тому времени, когда надо будет выдать в пансион ваших дочерей, – сказала она.

– Забуду о вашем существовании, Грация! Никогда. Судьба управляет нашими жизнями, но не нашими сердцами. Я никогда не забуду вас. Я поступил очень неблагоразумно, сказав вам о впечатлении, которое вы произвели на меня. Это было оскорблением как для вас, так и для… для другой особы. Но надеюсь, что вы простите меня.

Он говорил так спокойно, как только мог, но чувства его были далеко неспокойны. Она молчала. Хладнокровный тон его извинения задел ее за живое. Она сама не знала, на что надеялась, о чем мечтала в последние дни, но дни эти были так полны счастия, что образ ее соперницы, женщины, на которой он должен был жениться, казался ей смутным и неопределенным.

– Мне нечего прощать вам, – сказала она холодно. – Оскорблена не я, а она… другая особа.

– Другая особа, конечно, очень оскорбилась бы, если б я сознался ей во всех моих прегрешениях. Но я не имею ни малейшего намерения сознаваться. Другая особа умрет, не узнав ничего. Но я хочу быть уверен, что вы простите меня, Грация. Поднимите глаза и скажите: я прощаю вам, что вы так горячо любите меня.

Грация улыбнулась горькою улыбкой.

– Так горячо что вы… что вы уедете и женитесь на другой, – сказала она.

– Дорогая моя! – воскликнул мистер Вальгрев, которому вовсе не нравился неожиданный оборот разговора, – в нашем мире мало людей, которые могут жить как им нравится. Я уже давно избрал себе дорогу. Я не могу поступать, как мне угодно. Если б я мог…

– Если бы вы могли, – перебила его Грация с отчаянною решимостью, столь же неожиданною для нее самой, как и для него, – если бы вы могли поступать как вам угодно, вы женились бы на бедной дочери фермера.

– Да, Грация, я женился бы на вас, если бы был обладателем Клеведона и имел пять тысяч годового дохода. Но мне приходится прокладывать себе дорогу в жизни, и я так малодушен, что дорожу успехом. Я помолвлен с женщиной, состояние которой поможет мне приобрести и поддержать положение в свете. Я как будто продаю себя, не правда ли?

– Да, похоже на то.

– Мужчины поступают так часто, так же часто, по крайней мере, как женщины, и в десяти случаях из двадцати спекуляция оказывается удачною. Я надеюсь быть очень удовлетворительным мужем. Я не промотаю состояния моей жены и буду сопровождать ее на званые обеды. Я, может быть, даже дам ей такое же место в моем сердце, какое она даст мне в своем, но я любил только одну женщину, и женщина эта Грация Редмайн.

Девушка молчала. Он был жесток, он был низок, ко ей тем не менее приятно было слышать, что он любит ее. Она верила ему всем сердцем и всею душой.

– Я не ожидал, что разговор наш примет такой оборот, – продолжал он после довольно долгой паузы. Я хотел проститься с вами и уехать, не сказав ни одного лишнего слова.

Она подняла на него глаза с внезапным ужасом в лице.

– Вы уезжаете! – воскликнула она. – Скоро?

– Очень скоро, сегодня, если будет возможно. Что мне делать здесь? Разлука необходима, чем скорее, тем лучше.

Она хотела отвечать ему, но ее губы только задрожали, и слезы выступили на глазах. Никакое красноречие не тронуло бы его так, как этот безмолвный взгляд, как эти детские слезы. Она любила его, может быть, только безотчетною детскою любовью, но как чиста и прекрасна была эта любовь!

Они бессознательно удалялись от дома с тех пор, как разговор их принял более нежный оборот и медленно приближались к фруктовому саду, где никто не мог видеть их. Мистер Вальгрев обнял рукой талию Грации и прижимал ее к себе, утешая ее, пока ее голова не опустилась на его плечо. Он нагнулся и поцеловал ее чистый молодой лоб.

Вот как он начал забывать ее!

– Дорогая моя, – сказал он умоляющим тоном, – ваши слезы терзают мое сердце. Я хочу поступить благоразумно и справедливо. Клянусь моею душою, Грация, что я отказался бы от всех светских расчетов, в эту минуту он полагал, что говорил правду, – если бы честь моя не была связана с браком, о котором я говорю. Но честь моя обязывает меня исполнить обещания. Я был бы самым низким из обманщиков, если бы не исполнил его. Так будем же благоразумны, моя милая. Я хочу поступить так, как будет лучше для вас, для нас обоих. Разве вы не согласны со мной, что я поступлю благоразумно, уехав отсюда?

– Не знаю, будет ли это благоразумно или глупо, отвечала она рыдая, – но я знаю, что сердце мое разобьется, если вы уедете.

Он крепче прижал ее к себе. Боже, почему нет у него пяти тысяч годового дохода, почему не имеет он возможности жениться на этой провинциальной девушке!

– Но подумайте, дорогая моя, – сказал он, всеми силами стараясь не выйти из границ благоразумия, – подумайте, что разница только в неделе или около того. Мне очень приятно быть с вами. Я не знал, что такое счастье, пока не знал вас, но не могу же я остаться здесь навсегда. Рано или поздно надо будет расстаться, и каждый лишний час, который мы проведем вместе только усилит горечь разлуки. Не лучше ли было бы расстаться немедленно? Скажите да, Грация, ради наг обоих.

– Не могу, – отвечала она. – Я не могу желать, чтобы вы уехали. Если вы счастливы здесь, для чего спешить? Я знаю, что никогда не буду для вас чем-нибудь больше того, что я теперь, что вы рано или поздно должны уехать к той, к другой.

– И вы все-таки желаете, чтобы я остался?

– Да, да.

– Хорошо, я останусь, но помните. Грация, что я остаюсь по вашей просьбе. Когда придет время расстаться, вы будете благоразумны. Мы погребем нашу любовь в глубокую, глубокую могилу, и вы забудете о моем существовании.

– Мы погребем нашу любовь, – отвечала она покорно.

Мистер Вальгрев вернулся к своему завтраку с очень плохим аппетитом и с смутным сознанием, что в конце концов он все же остался в глупом положении. Все колебания из стороны в сторону, все принятые и отброшенные намерения и окончательные решения уехать не привели ни к чему. Он обещал остаться.

«Да поможет Бог всякому тридцатипятилетнему человеку, имевшему несчастие приобрести любовь восемнадцатилетней девушки!» – сказал он себе. «Милая Грация, какой она еще ребенок»!

Грация возвратилась в гостиную, набрав только четверть корзинки поблекших роз, хотя их было немало на кустах. Из полуотворенной двери кухни, выходившей в коридор, слышался громкий говор и протестующий голос мистрис Джемс.

– Ничто не могло быть несвоевременнее, – восклицала она. – Добрых два месяца прежде, чем можно было ожидать. А я все обдумала, все устроила и все было бы как следует, если бы только младенец родился в свое время.

Грация слушала с недоумением, но через несколько минут мистрис Джемс вбежала в комнату и объяснила ей, в чем дело.

– Вообразите, Грация! Присцилла Спроутер родила вчера ночью.

Присцилла Спроутер, дочь мистрис Джемс, была замужем за богатым кондитером небольшого городка Чикфильда, в сорока милях от Брайервуда. Преждевременно родившийся младенец был вторым внуком мистрис Джемс, с которой было взято торжественное обещание быть в Чикфильде во время этого события и прогостить у дочери две недели, чтобы позаботиться об ее здоровье и об ее хозяйстве.

Но событие это должно было случиться в октябре и, соображаясь с этим, мистрис Джемс сделала все свои распоряжения и пригласила благонадежную женщину принять бразды правления в Брайервуде во время ее отсутствия. И вдруг является нарочный верхом, на нечищенной лошади и привозит письмо, объявляющее о несвоевременном рождении прекрасного мальчика.

– Прекрасного, нечего сказать! – воскликнула мистрис Джемс с досадой. – И требуют, что б я ехала к ним немедленно, потому что отец Вильям Спроутер очень беспокоится.

– Я думаю, что вам следует ехать, тетушка, – сказала Грация нерешительно.

– Вы думаете? А полтора решета орлеанских слив в кухне. Кто сварит их?

– Разве мистрис Буш не может сварить варенье, если вам необходимо ехать?

– Конечно, может. Всякий, кто может держать таз на огне, скажет вам, что он может сварить варенье. Но какое это будет варенье? Испортится, не простояв месяца. Нет. Грация, я не привыкла так обращаться с собственностью вашего отца. Я сварю варенье, и тогда уж поеду в Чикфильд. Но желала бы я знать, кто будет заботиться об обедах мистера Вальгрева без меня.

– Поручите это мне, тетушка. Мистер Вальгрев, кажется, не прихотлив.

– Не прихотлив! Пока все подается ему как следует, мужчина всегда не прихотлив, но попробуйте покормить его недожаренною телятиной или переваренною лососиной, и тогда посмотрите что он скажет. Но как бы то ни было, а мне необходимо съездить хоть на несколько дней к Присцилле. Я послала Джека сказать мистрис Буш, чтоб она пришла немедленно. И надеюсь, Грация, что вы хоть раз в жизни выйдете из своей апатии и присмотрите, чтобы не расхищалось добро вашего отца. Если бы мистер Вальгрев был не такой степенный джентльмен, я ни за что не решилась бы оставить вас одну. Но он не похож на большинство холостых людей. От него нельзя ожидать никакой глупости.

Грация сильно покраснела и быстро повернулась к окну. Но мистрис Джемс была слишком занята, чтобы заметить смущение племянницы. Она хлопотала у большого буфета в углу близ камина, наполняя чайницу и сахарницу и рассчитывая, какое количество колониальных продуктов будет истреблено во время ее отсутствия.

– Вы дадите мистрис Буш четверку чаю и полфунта сахару на неделю, и ни зерна более. Помните это, Грация. И пожалуйста, не давайте прислуге купленного мяса более двух раз в неделю. Если не хотят есть свежую, здоровую солонину, пусть едят что угодно. Сара знает, какие обеды я готовила для мистера Вальгрева, а мистрис Буш будет стряпать для него. Но смотрите за всем собственными глазами и отдавайте сами приказания мяснику. Пусть варят бобы и чтобы не было разговоров, по вкусу они или нет. Ваш дядя снял их не для ворон. И не допустите истребить все сливы на пудинги для Джека и Чарли; если они хотят есть до расстройств желудка, пусть едят падаль. И желательно было бы, чтобы наволоки были хорошенько починены к моему приезду. Мисс Тульмин гораздо лучше сделала бы, если бы выучила вас чинить белье вместо parlez vous Français. Все, что ни дашь вам починить валяется так долго, что противно смотреть.

– Я сделаю все, что могу, – отвечала Грация покорно. – Долго думаете вы пробыть в отсутствии?

– Могу ли я это знать, душа моя? Если не случится ничего особенного с Присциллой и с младенцем, я не пробуду там более недели. Но она женщина деликатная, и Бог знает что может случиться. Теперь я пойду в лучшую гостиную проститься с мистером Вальгра.

Грация села к отворенному окну, сильно взволнованная. Тетка уедет и целую неделю не будет следить своими проницательными глазами. В эту неделю полнейшей свободы можно будет чаще видеться с любимым человеком. Грация знала, что он принужден был хитрить, чтобы провести с ней несколько минут, не возбуждая подозрения. Теперь все изменится. Целую счастливую неделю можно будет видеться без помехи. А потом? Потом настанет конец всему, и надо будет расстаться. Ужасный день разлуки придет рано или поздно, он сказал ей это прямо, и она старалась представить себе этот день, но не могла. Она была еще очень молода, и неделя казалась ей целою вечностью блаженства!

«Будет ли он рад, – спросила она себя. – Желала бы я знать, будет ли он рад?»

Если б она заглянула в сердце своего возлюбленного в ту минуту, когда мистрис Джемс Редмайн объявила ему о своем отъезде, она увидала бы, что он не был рад.

«Жаль, что я не уехал сегодня без всяких прощаний, – сказал он себе. – Уехать теперь, когда она просила меня остаться, было бы грубостью. Но остаться, когда наш дракон уезжает и мы будем иметь возможность проводить целые дни вместе, значит обречь себя на лишние страдания в будущем. Я не считал себя способным страдать из-за женщины, но теперь вижу, что эту девушку нелегко будет забыть. Жаль, что я встретил ее, жаль, что мне пришло в голову приехать сюда! Вздор! Можно ли тревожиться из-за такой сентиментальной глупости! Почему не насладиться неделей невинного ухаживания за хорошенькою девушкой? Затем я возвращусь в мой круг общества и забуду ее».

С таким похвальным намерением мистер Вальгрев вышел опять в сад в надежде встретиться с Грацией.

В этот раз его ожидания, однако, не оправдались. Мистрис Джемс варила в кухне варенье и держала возле себя Грацию, снабжая ее полезными хозяйственными советами. Тяжело было провести в жаркой кухне чудный летний день, полоская банки, вырезая и надписывая ярлыки и стараясь быть каким-нибудь образом полезною, но Грация покорилась этому охотно. На следующий день ее ожидала полнейшая свобода.

Мистер Вальгрев обошел раза три сад, потом лег на траве в фруктовом саду и задремал, поддавшись усыпительному влиянию августовского полудня. Но сновидения его были не совсем приятны, и он встал, не освежившись, и медленно вернулся к дому. Проходя мимо решетчатого окна кухни, полузаросшего плющом, он увидал мельком Грацию, потерял надежду повидаться с ней, вооружился удочкой и пошел состязаться со старою, опытною щукой, с которою воевал уже шесть недель. Неучтивая тварь никак не хотела проглотить крючок, но очень искусно, вследствие долгой практики, портила его удочки.