Цитаты из книги «SPQR. История Древнего Рима»

Рим не был лишь напористым младшим братом классической Греции, увлекавшимся инженерным делом, строительством армии и утверждением абсолютизма, в то время как греки предпочитали интеллектуальные изыскания, театр и демократию.

«SPQR» — аббревиатура еще одной крылатой латинской фразы «Senatus PopulusQue Romanus»

Если попытаться обобщить, что же превратило относительно простой мир «Двенадцати таблиц» в сложный порядок, характерный для 300 г. до н.э., то из всех факторов, безусловно, выделяются размер территории, охваченной властью и влиянием Рима, и организационные задачи, продиктованные все возрастающим масштабом военных действий. Грубо говоря, программы логистики, необходимые для обеспечения транспортом, вооружением и расходными материа­лами для подготовки наступления с участием 16 000 римлян (по Ливию) и такого же количества союзников, предполагали развитие такой инфраструктуры, какая и не снилась еще в середине V в. до н.э. Я все время старалась не использовать такие современные термины, как «альянс» и «договор», применительно к римской действительности V в. до н.э. Но к концу следующего века паутина связей Рима со всеми частями полуострова и разнообразные схемы взаимоотношений с разными сообществами Италии сделали употребление этих терминов более уместным. Римская сложность выросла из военной экспансии.

другой стороны, расширение власти над все более отдаленными народами и запросы армии спровоцировали нововведения, которые в корне изменили жизнь в самом Риме. Один из важнейших примеров — чеканка монет. С древних времен в городе существовала стандартная система определения денежной стоимости в зависимости от веса металла. В статьях «Двенадцати таблиц» предлагалось оценивать штрафы в весовых единицах бронзы. Однако чеканки монет как таковой в Риме не было до конца IV в. до н.э. Первые «римские» монеты были изготовлены в южной Италии, возможно, для выплат по военным расходам и строительству дорог.

К 367 г. до н.э. борьба сословий имела гораздо более существенные по масштабу последствия, чем прекращение политической дискриминации плебеев. К управлению государством отныне допускались не по праву рождения, а по богатству и достижениям. Это как раз и нашло отражение в эпитафии Барбату: хоть и принадлежал он к патрицианскому роду Сципионов, выделены его должности, личные качества и выигранные битвы. Никакие достижения не могли сравниться с ратными победами, которые охотно предъявлялись и громко праздновались. Желание представителей новой элиты выделиться победами в битвах не могло не повлиять на усиление военной активности и развитие военного дела.

Нет более яркого символа изменений отношений Рима с окружающим миром, чем возведенная в начале IV в. до н.э. огромная стена вокруг города. Построенная после ухода галлов, она имела периметр 11 км и толщину, достигавшую в некоторых местах 4 м. Это одновременно был и гигантский строительный проект (по одним подсчетам, трудозатраты составили 5 млн человеко-часов), и горделивая заявка на выдающееся положение в мире. Античные историки, поддерживаемые современными исследователями, не сомневались в том, что именно в это время Рим развивает военную активность вне круга ближайших соседей. Нет сомнений также и в том, что, однажды начавшись, экспансия подпитывалась силами все новых народов, вступавших в союз с победоносным Римом. Но что являлось первопричиной изменений — вопрос непростой. Что произошло в IV в. до н.э., что подняло военную активность римлян на новую ступень? Ни один античный автор не отважился ответить на этот вопрос, не считая сомнительной идеи: мол, семя господства над миром каким-то образом упало в подходящую почву. Не исключено, что после вторжения галлов римляне, страшась вновь оказаться в подобной ловушке, предпочли на будущее вынужденной самозащите превентивную агрессию. Возможно также, что несколько случайных побед на региональном уровне, позволивших получить приток живой силы от новых союзников, запустили механизм дальнейших завоеваний. Так или иначе, не последнюю роль могли сыграть кардинальные изменения во внутренней политике Рима.

Последствия вновь оказались революционными. Римляне, распространяя гражданство на людей, которые никогда не имели прямого отношения к городу Риму, разрушали вековую жесткую связь между понятиями «быть гражданином» и «быть жителем» конкретного города, которая казалась сама собой разумевшейся для людей классической эпохи. Был запущен беспрецедентный процесс, в результате которого появилась возможность не только стать римлянином, но и быть гражданином одновременно двух городов: своего родного и Рима. Создание новых латинских колоний по всей Италии изменило значение слова «латинский», этническая принадлежность была заменена на политический статус, не связанный с национальностью или территорией. Все это подготовило почву для выработки модели гражданства и «приобщенности», которая легла в основу римских идей о принципах управления страной, политических правах, национальной принадлежности и государственности. Эта модель быстро распространилась на соседние территории и послужила фундаментом для Римской империи.

На некоторые сообщества в центральной Италии римляне распространили римское гражданство, причем иногда полное, включая право голосовать и баллотироваться на выборах, сохраняя при этом гражданство и своего города, или же «гражданство без права голоса» (cives sine suffragio). Были люди, проживавшие на захваченных территориях в колониях (coloniae), которые не надо сравнивать с современным понятием «колонии». Это были новые (или разросшиеся) города со смешанным населением, как правило, из местных народностей и переселенцев из Рима. Статусом полного римского гражданства обладали немногие. У большинства были так называемые латинские права. Это не было гражданством как таковым, скорее это был пакет прав, которым обладали латинские города с незапамятных времен. Позднее эти права были более точно сформулированы как право вступать в брак с римскими гражданами, право на заключение сделок с римлянами, на свободное перемещение и т.д. Обладатели латинских прав занимали промежуточное положение между полными римскими гражданами и иностранцами, или hostis.

Подобная система «альянсов» стала эффективным механизмом, превращающим вчерашних врагов Рима в деталь растущей военной машины. В то же время союзники получали акции в успешном предприятии, разделяя трофеи и славу с римлянами в случае побед. Однажды стартовав, успешность римских военных кампаний сама себя поддерживала уникальным для античного города образом. Надо учесть, что единственным фактором, обеспечивающим победу в те времена, была потенциальная численность личного состава, а не тактика, вооружение, умения или мотивация. К концу IV в. до н.э. римляне располагали почти полумиллионом «резервистов» (для сравнения: в армии Александра Македонского было около 50 000 солдат во время его восточных походов; у персов во время вторжения в Грецию в 481 г. до н.э. — не более 100 000). Это делало римлян непобедимыми в Италии: они могли про­играть битву, но не войну. Или, как выразился римский поэт Гай Луцилий в 130-х гг. до н.э.: «Часто римляне в сраженьях были побеждаемы, но ни разу — в целых войнах; ну, а это главное»

Римляне налагали единое обязательство на все сообщества, попавшие под контроль: поставлять войска для римской армии. Похоже, для народов, потерпевших поражение и вынужденных или приглашенных войти в союз с римлянами, существовало одно неизменное обязательство: поставлять и содержать солдат. Рим не подавлял покоренные народы. Не вводились оккупационные войска, не навязывалось марионеточное правительство.