Глава 1
Эволюционное развитие ребенка

Несколько лет назад Американский музей естественной истории в Нью-Йорке организовал необычную выставку, посвященную нашим далеким предкам. Цель выставки заключалась в том, чтобы продемонстрировать публике подлинные останки людей, иллюстрирующие эволюцию человеческого рода на протяжении четырех миллионов лет. Обычно эти останки хранятся под замком в музейных хранилищах в Африке, Азии и Европе, куда допускаются только квалифицированные специалисты. Однако той весной любой человек получал возможность увидеть своих предков, пусть не во плоти, но в костях. Лично для меня как антрополога это событие ознаменовало осуществление заветной мечты – посмотреть на подлинные останки, которые я столько лет изучала и о которых рассказывала своим студентам. Я отправилась в Нью-Йорк в первые же выходные после открытия выставки, испытывая при этом возбуждение, которое сравнимо только с тем, которое ощущает подросток на первом свидании. Я видела фотографии всех этих останков и не раз держала в руках гипсовые слепки многих из них. А теперь мне предстояло увидеть воочию то, что представало перед глазами Луиса Лики, Дона Йохансона и других ученых, когда они выкапывали из грязи одного из наших древних предков.

Я поднялась по главной лестнице музея, прошла под баннером с информацией об открытии выставки и вошла в здание. Внутри было темно и тихо, и лишь несколько человек бродили по залу. Такая обстановка меня вполне устраивала – она была созвучна охватившему меня чувству благоговейного трепета. Прямо перед собой я увидела высокую стеклянную витрину, освещенную сверху. Внутри был череп ребенка, размещенный на уровне глаз взрослого человека, так что наши «взгляды» встретились. На этом черепе не было ни плоти, ни глаз, ни рта – только пустое лицо ребенка с набором поврежденных зубов. Я застыла на месте, сделала глубокий вдох и приступила к осмотру.

Это был «Ребенок из Таунга», австралопитек африканский, который был обнаружен в 1925 году и когда-то считался недостающим звеном между людьми и обезьянами. Очень давно, когда этот маленький ребенок умер, он каким-то образом попал в известковый карьер, где костная ткань постепенно исчезла и была замещена камнем. Через два миллиона лет работники каменоломни бросили этот обломок известняка в ящик с окаменелостями, которые они периодически передавали Раймонду Дарту, британскому профессору анатомии, который в то время преподавал в одном из университетов Южной Африки. Воспользовавшись вязальной спицей своей жены, Дарт начал откалывать сцементированную из обломков породу и делал это до тех пор, пока его взору не предстало маленькое лицо. Дарт часто находил в ящиках с окаменелостями останки бабуинов, но это не была обезьяна – мозг имел слишком большой размер, а лицо было слишком плоским. Дарт был убежден, что перед ним первое доказательство разделения обезьяны и человека. Сегодня мы знаем, что ребенок из Таунга и его родственники представляли собой похожих на человека существ, которые ходили на двух ногах, но все еще имели маленький мозг, и что они были возможными предками нашего вида, человека разумного (Homo sapiens). Так череп ребенка проложил путь к пониманию нашего прошлого.

И вот передо мной было то же самое лицо, на которое Раймонд Дарт смотрел шестьдесят лет назад. Лицо вогнуто вертикально ото лба до подбородка, однако нос плоский. Глаза, если бы они были в глазницах, смотрели бы прямо вперед. Правая сторона внутренней части черепа заполнена сверкающими кристаллами камня жеода, придающими ему алмазный блеск. И это символично. Данный череп и каменный слепок мозга ребенка, тоже найденный Дартом, так же драгоценны для тех, кто пытается понять эволюционный путь человека, как бриллианты.

Пока я рассматривала череп, меня посетила мысль о том, что много лет назад этот древний малыш был чьим-то ребенком. Возможно, он болел, или просто был невезучим, или стал ужином для какого-нибудь хищника. Стоя перед витриной, я представляла, как давным-давно он улыбался, смеялся и тянул руки к груди матери. Это была самая прекрасная вещь из всего, что я когда-либо видела.

С биологической точки зрения ребенок из Таунга представляет определенный этап развития австралопитеков, наших предков, которые жили от четырех до двух миллионов лет назад. Внимание палеонтологов, как правило, сконцентрировано на взрослых представителях любого вида, потому что взрослое состояние – это полноценный конечный результат развития; однако окаменелые останки младенцев и детей также могут многое рассказать с точки зрения анатомии и психологии, скорости развития и роста. Дети – это не просто миниатюрные версии взрослых. Существуют веские эволюционные причины, объясняющие, почему младенцы и дети старшего возраста выглядят и ведут себе определенным образом, – детство представляет собой особый эволюционный этап развития в жизни человека. Ребенок из Таунга подчеркивает тот факт, что мы не рождаемся взрослыми, а переживаем долгий период роста и изменения. В этом ребенке, как и во всех детях, скрыты некоторые наиболее важные секреты нашей анатомии и поведения. Не случайно же мыши рождаются слепыми, а человеческие дети не могут держать голову. Естественный отбор сделал так, чтобы оленята стояли самостоятельно почти сразу после появления на свет, младенцы автоматически улыбались, а детеныши шимпанзе цеплялись за шерсть матери. И все это имеет некий биологический смысл. Реализация модели рождения, младенчества и детства у любого вида происходит в определенной последовательности, которая в конечном счете формирует биологическую природу и поведение взрослой особи.

Строение тела у детей раннего возраста

Летом 1990 года я путешествовала по Африке, и во время той поездки мне представилась возможность подержать на руках детеныша шимпанзе. Его мать и все родственники были убиты браконьером. Его успели поймать, прежде чем детеныш был отправлен в какой-нибудь европейский зоопарк, и теперь малыша поселили в отеле, менеджер которого взял за правило забирать к себе брошенных животных. Качая детеныша обезьяны на руках, я испытывала удивительные чувства – он был совсем как маленький ребенок, только более волосатый. Он слегка ерзал, смотрел на меня напуганными карими глазами и, вытянув вперед губы, издавал тихие непонятные звуки. После нескольких минут беспокойства он протянул свои длинные руки через мое плечо в сторону женщины, которая за ним обычно ухаживала, пытаясь дотянуться до единственной матери, которая у него теперь была.

Неудивительно, что этот детеныш обезьяны был так похож на ребенка – около 98 процентов генетического материала человека и шимпанзе идентичны. На самом деле между нами и шимпанзе существует более тесная связь, чем между шимпанзе и гориллами. Я сообщаю этот факт, чтобы подчеркнуть одну мысль: все люди – как дети, так и взрослые, если уж на то пошло, – животные. Мы принадлежим к приматам, одному из отрядов млекопитающих, и наших детей можно считать детенышами. Несмотря на то что людям нравится считать себя единственными в своем роде, у нас есть много общего с другими приматами в области психологии и поведения. Так, форма нашей головы является частью континуума, распространяющегося на других приматов, для которого характерны уменьшенный нос и увеличенная черепная коробка с широким лбом и впередсмотрящими глазами. Наши зубы имеют больше сходства с зубами приматов, а не собаки или аллигатора. Наши глаза видят так же, как глаза обезьяны, которые обладают способностью к цветовому и глубинному (пространственному) зрению, помогающему им передвигаться по ветвям деревьев. Наши гибкие руки – которые могут сорвать фрукт с дерева, напечатать эти слова, завязать шнурки, держать цветок или собрать модель самолета – отличают нас и всех приматов от других млекопитающих, у которых есть лапы. Вся верхняя часть нашего скелета свидетельствует о еще более тесной связи с другими приматами, в особенности человекообразными обезьянами. Взяв в руки учебник по анатомии человека, можно провести анализ строения тела шимпанзе или гориллы и обнаружить, что все их кости и органы находятся на тех же самых местах, что и у человека. У нас верхняя часть тела – человекообразных обезьян с длинными руками. Единственное различие – в широком анатомическом смысле – заключается в том, что человеческий таз, ноги и ступни адаптированы к прямохождению. Значительная часть наших физиологических особенностей совпадает с теми, которые есть у прямоходящих приматов.

Дело в том, что человеческие младенцы, как и все другие, являются животными определенного вида, которые от рождения обладают определенными физическими и психическими способностями и не имеют некоторых других. Как будет видно из этой книги, лучше всего можно понять значительную часть животного контекста развития новорожденных и детей, взглянув на него через призму биологической эволюции.

Взяв на вооружение такой подход, уже невозможно думать о детях как о начальных несформировавшихся организмах или слабом подобии взрослых, которыми им предстоит стать. Дети – это только то, чем они были созданы быть.

Почему младенец не может сидеть

Не все малыши одинаковы. Дети, рождающиеся у людей, совершенно беспомощны, их интересует главным образом пища, сон, процесс еды, дефекация и комфорт. Сравните наших грудничков с новорожденным оленем. Олененок сразу же после рождения встает на ноги и через некоторое время уже готов убежать от опасности. Ученые называют эти два типа новорожденных, встречающихся в живом мире, «незрелорождающимися» и «зрелорождающимися». Незрелорождающиеся малыши появляются на свет беспомощными, как правило, после короткого периода созревания или беременности, и формирование их мозга обычно завершено не полностью. Зрелорождающиеся детеныши проводят больше времени в утробе матери, более подготовлены к появлению на свет, куда они приходят зрячими и с хорошо развитым мозгом, позволяющим им контролировать свои конечности и двигаться должным образом; их центральная нервная система более совершенна в сравнении с их ровесниками незрелорождающегося типа. Незрелорождающиеся детеныши, как правило, имеют маленькое тело, отличаются небольшим мозгом и быстро растут, например мыши. Зрелорождающиеся малыши имеют большое тело и большой мозг, но растут медленно, например гориллы.

В обоих случаях мы имеем дело с рациональными альтернативными путями к выживанию: незрелорождающийся детеныш после рождения растет быстрее, а у зрелорождающегося значительная часть его развития происходит, пока он находится внутри матери. Так, размер мозга типичных зрелорождающихся малышей при рождении в 4,5 раза больше, чем у их незрелорождающихся ровесников с таким же весом тела. Однако впоследствии это различие исчезает. С момента рождения мозг незрелорождающегося детеныша увеличивается в размере в 7,5 раза, в то время как у зрелорождающегося только в 2,5 раза; другими словами, после появления на свет из утробы матери мозг меньшего размера растет почти в три раза быстрее^[3]. Эта общая физическая и экологическая концепция необходима нам, чтобы представить в более широком контексте наш собственный вид. Что определяет стратегию развития зрелорождающегося или незрелорождающегося ребенка, и почему у людей дети рождаются такими зависимыми? Без сомнения, есть серьезные биологические основания для того, чтобы плод человека рождался в определенное время и определенного размера.

Большинство приматов можно отчасти отнести к зрелорождающемуся типу животных. Обезьяны и человекоподобные обезьяны, к примеру, рождаются зрячими, в отличие от мышей, и сразу же могут держаться за шерсть матери. Они не могут убежать от хищника или прокормить себя, но почти сразу после рождения способны без посторонней помощи найти грудь матери и сосать молоко, а также изучать окружающий мир с помощью глаз и рук. Приматы также выделяются среди других млекопитающих большим размером мозга на любой стадии развития. У всех приматов мозг плода составляет 12 % от его общего веса, в то время как у других млекопитающих (за исключением китов и дельфинов, которые также обладают достаточно большим мозгом) вес мозга плода соответствует только 6 % от веса тела^[4]. Но если большинство приматов – зрелорождающихся животных с большим мозгом – способно взаимодействовать с окружающим миром, то почему человеческие дети рождаются такими беспомощными?

Люди отличаются от других приматов, поэтому их считают «вторично незрелорождающимися»^[5]. Это означает, что у нас были предки, адаптировавшиеся к существованию в качестве зрелорождающегося вида, а затем по какой-то причине у нас развились некоторые черты, присущие незрелорождающемуся виду, которые в настоящее время накладываются на эту базовую модель. Ключом к пониманию нашего достаточно нового статуса незрелорождающегося вида служит наш огромный мозг; в процессе естественного отбора человеческие дети приспособились к этому выбору в пользу большого размера мозга. Мы являемся частью последовательности видов, обладающих крупным мозгом, и были отобраны для того, чтобы развить эту особенность в большей степени, чем любой другой вид приматов. По какой-то причине миллионы лет назад, когда у нас с обезьянами был общий предок, одна из разновидностей обезьян, обладавшая чуть большим мозгом, преуспевала – например, в вопросах выживания и произведения большего потомства – больше, чем какой-либо другой вид обезьян. Таким образом, начал происходить активный сдвиг в пользу увеличенного объема мозговой ткани, который привел к выбору большого мозга. Однако за большой мозг приходится расплачиваться. Природе пришлось придумывать разнообразные решения для адаптации к такому выбору. Так, для обеспечения функционирования мозговой ткани требуется больше калорий, чем для какой-либо другой ткани, поэтому значительная часть съедаемой нами пищи обеспечивает питание и тепло для клеток мозга. Еще более важным является то, что наши дети вынуждены появляться на свет раньше, чем это могло бы происходить в ином случае, имея из-за этого недостаточно развитый мозг. В результате у новорожденных отсутствует оформившаяся центральная нервная система, что объясняет причины их неспособности ходить и разговаривать в течение длительного времени; для этого у них нет соответствующей нейронной сети. Младенец не может сидеть, потому что формирование его нервной системы – а самое главное, мозга – не завершено. Следовательно, высокая зависимость наших новорожденных и их постоянная потребность в заботе – это главная расплата за обладание большим мозгом.

Несомненно, наши дети быстро наверстывают упущенное. После рождения мозг человека растет быстрее, чем у любого другого млекопитающего, и этот темп развития сохраняется на протяжении двенадцати месяцев, после чего мы переходим к более типичной для млекопитающих модели роста мозга. Р. Д. Мартин, специалист по анатомии приматов и палеонтолог, утверждает, что у людей период беременности в действительности составляет двадцать один месяц – девять месяцев в утробе матери, а затем двенадцать месяцев за ее пределами^[6].

Однако причины, по которым наши дети появляются на свет до того, как завершится их неврологическое развитие, не ограничиваются размером мозга. Наши новорожденные имеют достаточно крупный размер, учитывая вес тела матери, и это усложняет работу всей репродуктивной системы человека. Самую важную роль в ней играет плацента, которая функционирует как система передачи кислорода от матери к плоду. Когда ребенок достигает определенного веса, плацента утрачивает возможность выполнять свою работу должным образом^[7]. В случае запоздалых родов родители часто думают, что акушер рекомендует проведение кесарева сечения, потому что ребенок стал слишком большим, чтобы пройти через материнский таз. На самом деле врачей больше беспокоит то, что плацента может дать сбой, в результате чего не сможет доставлять ребенку кислород и удалять отходы жизнедеятельности. При рождении размер ребенка относительно плаценты является более важным фактором, определяющим продолжительность родов, чем размер мозга.

Все эти три стратегия появления на свет – незрелорождающимися, зрелорождающимися и вторично незрелорождающимися – связаны с целым комплексом ограничений и адаптаций, которые формируют тот или иной вид. Экологи рассматривают эти стратегии в виде континуума. На одном конце находятся виды, которые при высокой скорости размножения производят многочисленное потомство, но вкладывают в его воспитание мало сил, такие как насекомые (их называют r-видами или r-стратегами). На другом конце спектра располагаются виды, которые размножаются только эпизодически и вкладывают очень много в воспитание каждого малыша (называемые К-видами, или К-стратегами)^[8]. Например, мыши проявляют в этом вопросе максимум энергии, принося многочисленные пометы с большим количеством незрелорождающихся детенышей, которые остаются в гнезде до завершения своего развития. В случае с большинством копытных эволюция сделала выбор в пользу крупных животных с осторожными, быстрыми зрелорождающимися детенышами. А линия человека определяется детьми с большим мозгом, которые рождаются окончательно не сформировавшимися. Ответить на вопрос, от чего зависит выбор того или иного пути, непросто. Иногда речь идет о случайности, которая подталкивает развитие какого-либо вида в определенном направлении. Но чаще модель размножения можно объяснить как адаптацию к конкретному набору условий окружающей среды, которые благоприятствуют тому или иному физическому изменению. Таким образом, нам известно только то, что эволюционная история человечества двигалась в направлении поддержки большого мозга, что, в свою очередь, неизбежно влекло за собой биологические и психологические последствия в плане процесса рождения и развития ребенка в младенческом возрасте.

Осложнения от прямохождения

Возможно, мы могли бы и дальше продолжать разговор о детях, мозг которых развит наполовину, если бы эволюция не добавила в процесс раннего развития ребенка еще один осложняющий фактор – прямохождение. Как минимум четыре миллиона лет назад, когда род человека, или семейство гоминиды, откололся от шимпанзе, с которыми у нас был общий предок, его представители перешли к новому способу передвижения. В отличие от человекообразных обезьян, которые передвигаются по деревьям, цепляясь длинными руками за ветви, и ходят по земле, балансируя для устойчивости на костяшках пальцев, особи, принадлежащие к эволюционной линии человека, встали на ноги. Другие приматы также проводят некоторое время на задних лапах; они стоят навытяжку, когда напуганы или осматривают окрестности. Различие заключается в том, что люди – и наши предки – использовали хождение на двух ногах как основной способ передвижения. Этот переход к прямохождению в конечном итоге «подарил» нам боль, испытываемую во время родов.