Глава первая
Мир детства

Я сижу на синем пластмассовом стульчике, втиснув коленки под низенький столик. Мои руки прилежно сложены одна на одной, чтобы я не крутилась по сторонам, потому что скоро нам принесут завтрак: крекеры, сок и йогурт. В комнате полно детей; пахнет мелками и клеем ПВА.

Раз уж книга моя целиком посвящена детям, я решила, что для начала мне нужно самой побыть ребенком – хотя бы пару часов. Я надеялась, что смогу вспомнить, как это было – когда мне еще не нужно было зарабатывать себе на жизнь. Я хотела найти точку отсчета, с которой можно начать рассматривать жизнь детей в нашем обществе – не с точки зрения родителей, но с точки зрения самих малышей: каково это – быть ребенком в Америке или в Западной Европе? Как проходит твой день? Как ты видишь мир? Что изменилось с тех пор, как я сама была маленькой? И поэтому я пришла в детский сад в городке Саммит, штат Нью-Джерси, чтобы вновь почувствовать, что значит быть ребенком.

Этот частный детский сад развивающего типа ориентирован на детей трех и четырех лет из семей со средним достатком. Его директор Сьюзен Меррик объясняет, чем их детский сад отличается от обычного садика: «У нас есть учебный план, есть программа, дети не просто целыми днями играют, как им вздумается». Программа этого садика, как написано в их брошюре, задумана как развивающее пространство, в котором дети могут выражать свои творческие способности и учиться быть «уверенными в себе, самостоятельными учениками». Детей в нем с раннего возраста приучают к формату школьных занятий, к отношениям между учениками и учителями, к тому, как уживаться в группе и как делиться с другими детьми. У многих из них в семьях говорят на испанском, так что программа садика призвана помочь им как следует освоить английский, прежде чем они пойдут в нулевой класс школы. Ну и главное – это то, что в садике детям просто весело.

На стенах в коридоре на высоте метра от земли сделаны крючочки для одежды и над каждым на разноцветной нитке повешена фотография ребенка – чтобы каждый малыш мог с легкостью найти, где ему вешать свою курточку. В здании две классные комнаты: одна для детей трех лет, другая – для четырех. Какая из них где, можно сразу понять по поделкам, украшающим стены: у трехлеток висят листы бумаги с разноцветными отпечатками ладошек, а вот у детей постарше – более трудоемкая аппликация из цветной бумаги. В обеих комнатах есть множество материалов для творчества: пластилин и мелки, краски и бумага, кубики всех цветов и размеров. Все аккуратно расставлено по местам и подписано рукой учительницы: наглядный пример детям, что такое порядок и чем классная комната отличается от игровой.

Первый свой урок я сижу вместе с четырехлетками. Я вижу: им кажется довольно странным, что в классе сидит еще какой-то взрослый кроме учительницы. Поначалу, входя в класс, они украдкой поглядывают на меня, но потом быстро переключаются на воспитательницу. Воспитательница здесь – не просто один из старших, дети явно воспринимают ее как близкого друга. Кое-кто из детей держится от меня в стороне, другие подходят и интересуются, как меня зовут, а некоторые шепотом спрашивают у воспитательницы, кто я такая. Но их воспитательница, Молли Литл, говорит детям, что все в порядке, и они успокаиваются.

Час спустя обо мне уже и думать забыли – дети заняты делом, ужасно заняты, как умеют быть заняты одни только дети. День начинается с часа свободной игры. Если б спросили меня, я бы пошла к столу, уложенному шишками и листьями, взяла бы гигантскую лупу и принялась бы в нее все рассматривать. Но эти дети лучше меня знают, что еще тут есть интересного. В дальнем конце класса три девочки надевают фартучки и накрывают стол с тарелками, приборами и игрушечной едой. Несколько мальчиков и девочек играют с деревянной железной дорогой, не забывая вовремя озвучивать происходящее: «Чух-чух-чух!»

Скоро миссис Литл собирает детей и предлагает им на выбор один из пунктов учебной программы: сделать нарядную оберточную бумагу для упаковки подарков или послушать книжку. Потом по плану перекус и небольшой отдых. Ближе к полудню они идут на игровую площадку, где будут носиться, пока за ними не придут и не заберут на обед родители.

В другом классе трехлетние малыши сидят за столиками с головоломками и кубиками или, натянув специальные пластиковые переднички с рукавами, рисуют кисточками и красками на мольбертах. Их учительница Алексис Стаатс обсуждает с ними то, что они делают, задает вопросы, отвечает, помогает. Как и ее ассистент Дина, она болтает с детишками об их произведениях или о готовящемся празднике. Она пытается заинтересовать игрой мальчика, который бегает по комнате. Кажется, что миссис Стаатс обладает неисчерпаемым терпением, а заодно и талантом целиком уделять свое внимание сначала одному ребенку, потом другому, и так далее – словно мама с целым выводком детей, которые у нее все почему-то одного возраста. Я и здесь не отказываюсь перекусить вместе с детьми, и они не мешкают заметить, что это нечестно, потому что я уже позавтракала со старшими.

Спустя какое-то время я оставляю другие занятия и начинаю осматриваться внимательнее, стараясь понять и почувствовать атмосферу в этом заведении. Поразительно, но все это мне кажется до странного привычным, словно я сама еще буквально пару недель назад точно так же вырезала ножницами со скругленными концами фигурки из цветной бумаги или укладывалась на полу с одеялом отдохнуть. Мне кажется естественным следовать учебному плану, я соглашаюсь, что тогда-то и тогда-то должна делать то-то и то-то, что кто-то должен мною руководить, а я – слушаться. Что еще любопытнее, происходящее между детьми мне тоже кажется знакомым. Приходится признать, что подноготная процесса социализации четырехлеток немногим отличается от того же у сорокалетних. Вон те три девочки, рисующие за одним столом и сплетничающие о ком-то еще, вполне могли бы быть моими подружками и мной, сидящими в баре и болтающими по сути о том же самом. А эти двое мальчиков помладше, пытающиеся вдвоем играть одним набором кубиков, напоминают мне взрослых коллег, делящих рабочий кабинет или вместе составляющих служебную записку. Пусть мне малы эти стульчики и столики, но я чувствую себя как дома.

Но при этом я пытаюсь посмотреть на все это взглядом антрополога, и для этого мне приходится заглянуть глубже, чем просто получить впечатление о том, что класс в садике – это комната, где дети весело проводят время, и взглянуть на него как на фрагмент культурного поля. Не важно, как живут эти дети у себя дома – у всех у них разные расы, национальности и вероисповедание, – здесь их однозначно учат смотреть на всё через призму западной культуры, культуры индустриализованной и экономически обеспеченной страны, культуры с конкретными ритуалами, имеющими конкретное историческое значение. К примеру, праздник, к которому они все готовятся, – это Рождество, и поэтому они занимаются украшением елки, готовят подарки и делают своим родителям приглашения на праздничный утренник. Украшения и сам утренник лишены конфессиональных признаков, но все равно для нас на Западе Рождество – праздник и так или иначе поучаствовать в его праздновании предлагается всем детям. Игрушки их – это, естественно, те игрушки, с которыми привыкли играть дети в западных странах: машинки, поезда и всевозможные игрушечные товары народного потребления, о полноразмерных оригиналах которых они, когда вырастут, будут мечтать или которые будут приобретать. И изъясняются они, конечно же, на американском английском, со всеми его идиомами, диалектами и правилами обращения к учителям и к друзьям.

На более глубоком уровне здесь также можно видеть те ценности, которые в почете в западной культуре, то, как у нас принято поступать и что считается правильным. К примеру, самой идеи школы, где главный – учитель, а дети сидят за партами, во многих странах третьего мира вы попросту не найдете. Идея, чтобы совершенно чужие им по рождению взрослые указывали детям, что тем делать в течение дня, во многих культурах была бы совершенно неприемлемой. Да и сама идея класса как социальной среды отчетливо западная: идея о том, что нужно общаться с людьми, не являющимися твоими родичами, что нужно учиться все делать вместе, осваивать новые умения и, самое главное, учиться быть независимыми и самодостаточными индивидами.

В этом смысле детский сад – миниатюрная версия того посыла, который западная цивилизация внушает всем нам как гарантию успешной жизни общества: нужно быть независимым, самодостаточным и при этом уметь работать совместно с другими, делиться, слушаться и подчиняться властям. И все эти цели имеют свое историческое и экономическое обоснование – люди в Америке и Западной Европе верят, что успеха в жизни достигают индивидуумы.

Акцент на детстве как особой поре с особыми игрушками, одеждой, мебелью и развлечениями появился лишь недавно (фото К. Лоффлера)

Конечно, подобной культурной формации в той или иной форме подвергаются все дети во всех странах мира. Это может происходить в их собственных домах, в дошкольных клубах или на общинных встречах, но у всех детей во все времена всегда была некая площадка, в рамках которой им транслировались ценности, традиции и нормы их культуры. Нас интересует содержимое конкретных уроков, те различные цели культур и различные методики, которыми учителя и родители прививают детям представления о «нормальном» поведении. На Западе одна из главных ролей в обучении детей тому, что значит быть хорошими гражданами, закреплена за школой и всем, что за ней стоит. Таков диктат нашей культуры.

Но то, что я видела за время своего пребывания в детском саду, можно анализировать не только на уровне культурных традиций. Как антрополог и биолог, интересующийся природой человека, я также подметила, что все эти дети находятся на определенной стадии развития. К примеру, несомненно, все они – мыслящие существа, умеющие хорошо выражать свои мысли и эмоции, но им с очевидностью недостает глубины понимания взрослого человека, да от них этого никто и не ждет. Их тела также подвержены физическим ограничениям, и не только в плане роста. Эти дети полны энергии, они радостно носятся и прыгают, но часто оступаются и падают. Их руки могут удержать большой фломастер, но они точно не владеют мелкой моторикой, необходимой для вышивки иглой. Я смотрела на этих детей, и мне постоянно бросалась в глаза не только культурная схема, в которую они встраиваются, но и фаза биологического развития, в которой они находятся.

Под конец пребывания в детском саду я поняла, что больше всего меня поразило именно то, что в детях по сути сталкиваются природа и культура; детство представилось мне накатанной тысячелетиями эволюции биологической колеей, по которой дети движутся к физическому и умственному взрослению и которую регулярно пересекают дороги культуры.

Именно эти встающие на пути ребенка перекрестки природы и культуры и составили схему, по которой строится моя книга. И я начинаю заполнять ее со сравнительно-культурологического вопроса: а как выглядит детство за пределами знакомой нам культуры?