Писатель Ефремов о товарище Сталине

Антисоветчики добрались до умницы Ивана Ефремова. Оказывается, любимый с детства писатель был ярым ненавистником Сталина. Либеральные «учёные» кропают обширные статьи о плохом Сталине в изложении фантаста Ефремова (хочется верить, что хотя бы не от души, а на западные гранты). Почитаешь и закачаешься – главный певец светлого коммунистического завтра, якобы, держал в кармане фигу! Впрочем, стоило потыкать в эти разоблачения палочкой и никакой научный аппарат не спасает болтунов от политологии. Опять враньё.

Расползлось во множестве вариантов, что Иван Ефремов, якобы, считал Сталина тираном. Всю Сталинскую эпоху – контрреволюцией и предательством Ленинских идеалов. И вообще, в «Часе Быка» бичевал Сталинские расправы.

Поразился – откуда они берут и полез искать. Представляете – нашел! Вполне фундаментальная работа полного профессора политологии Сергея Сергеева «Мечтая об антиимперии. Иван Ефремов в поисках третьего пути». Надёрганы эти откровения ровно оттуда.

На первый взгляд выглядит солидно. Много буковок, одних примечаний и ссылок на источники за полторы сотни. Давайте разбираться. Профессор политологии Сергеев нам сообщает удивительное:

«Крайне редко давая прямые политические оценки, в одном из писем (в 1968 году) Ефремов охарактеризовал Сталинский период как контрреволюционный, а Сталинское правление как тиранию».

Обвинение серьёзное, нашёл я это письмо. Якобы в переписке с Портнягиным Ефремов пишет:

«Куда проще сказать, что психологическое кондиционирование в духе Мао, да и всех прочих тираний, от Гитлера до Сталина, может быть насильственным, а может быть и произвольным, по собственному желанию».

Можете поверить, что участник Гражданской, глубоко Советский учёный, путешественник и писатель ставит в один ряд Сталина и Мао с Гитлером. Вы серьёзно? Но вот, же топором не вырубить, написано, вроде.

Тут же найдём и вторую цитату. Действительно, лауреат Сталинской премии за создание науки тафономии, Ефремов бичует Сталина – врагом Революции:

«Тут Вы сбиваетесь на вколоченную Вам в мозги за Сталинские годы привычку рассматривать процесс развития нашего общества как революционный (весь, от начала и до конца, между тем при Сталине он стал контрреволюционным и вот тут уж принял размах в истории невиданный (теперь повторяется в Китае)».

Казалось бы, как спорить с самим Ефремовым? Одна беда – снова посмертные мемуары. Впервые это письмо увидело свет, внимание, через сорок четыре года после ухода Ефремова! В 2016 году. Кем и когда оно написано не знает вообще никто!

Больше того, Ефремов написал подлинные горы текстов. Это письмо – единственное место, где он критикует Сталина. Единственное за богатейшую писательскую и публицистическую биографию. Даже в этом посмертном сборнике писем их больше тысячи. И только в одном вот такой неожиданный, прямо по геббельсовской методичке, плевок на вождя. Позвольте усомниться.

Впрочем, профессор торопится отвлечь нас от крамольных мыслей. Ненавидел-ненавидел Иван Антонович товарища Сталина. Даже в известном романе так и пишет:

«В Сталинском СССР вопрос о наказании за реальный или мнимый проступок решался однозначно – беспощадная расправа за каждую ошибку (Ефремов. Час Быка)».

Эх, а мы-то усомнились. Вот же, Ефремов сам писал. Не самая удачная книга, на мой вкус, но издано миллионными тиражами, любой может убедиться. А вот давайте убедимся – простейший поиск доказывает – ничего про Сталинский СССР в этой книге нет. Просто нет таких слов и всё!

Зато полная цитата, приведённая профессоров Сергеевым, легко обнаруживается только в одном месте. В фундаментальной антисоветской (ну так мне показалось) статье… профессора Сергеева. И больше нигде.

Сергеев вообще очень любит коммунистов, например, коммуниста Горбачёва. Так и говорит в одном из интервью:

«Горбачев сделал для нас, для моего поколения шестидесятых годов очень много. Он ввел гласность, которая перешла в свободу слова и печати, освободил политических заключенных, возобновил реабилитацию тех, кто был несправедливо осужден в Сталинские времена. Горбачев ввел свободу совести…»

Да уж, свобода от совести – великая вещь для иных либеральных исследователей. Как тут не похвалить душку Горбачёва. Если Вы не знали, дедушка Горби ещё и планету спас:

«Может быть, самое главное достижение Горбачева, о чем не говорят, – он, вероятно, предотвратил ядерную войну».

Вот тут явно профессор путает фантастику с реальностью. Ну да, оставим либеральное либералам. В доказательство антисталинской сущности Ефремова Сергеев ссылается ещё на одного видного специалиста по фантастике.

Под железную пяту попадает вполне невинная историческая повесть «Путешествие Баурджеда». Это чисто приключенческий роман про Древний Египет. Опять же, дело вкуса, но мне больше нравится продолжение «На краю Ойкумены» о приключениях древнегреческого художника и его товарищей.

В детстве оно так и читается, какая там политика? Речь про дела двух тысяч лет назад. Оказалось, даже в недружественной ныне википедии «Великая дуга» припечатана как антисталинский памфлет. Да Вы чего, ребята?

Леонид Геллер, которого повторяет Сергеев, пишет так:

«В образе мудреца Джосера можно угадать Ленина, а в его помощниках, жрецах Тота, бога науки, знания и искусства, старых большевиков, ленинскую гвардию, почти поголовно ликвидированную в годы великой чистки… И очевидна ненависть писателя к жрецам Ра, презирающим знания, злоупотребляющим безграничной властью. Это – переодетые приспешники Сталина, извратившие ленинские идеи».

Товарищ Берия с пёсьей головой это – сильно. Неловко даже говорить, но ничего удивительного. Лёня Геллер – почётный профессор университета Лозанны. Ровно потому, что таким же точно почётным профессором был его папа Михаил Геллер, известный диссидент, бежавший из СССР и кропавший всю жизнь антисоветские пасквили.

При такой биографии недолго и Горбачёва в добром фараоне углядеть. Одна беда, сохранились слова писателя Ефремова про что на самом деле его книга. Вот послушайте:

«Повесть «На краю Ойкумены» написана в 1945 году, когда у нас полностью отсутствовали книги, художественно излагавшие древнюю историю или рассказывавшие о дальних, тропических странах. Я объединил в повести обе задачи и попытался их решить на основе марксистского анализа истории и социалистического гуманизма».

По-моему, исчерпывающе сказано. Дальние страны, древняя история, марксистское понимание истории. Зачем придумывать то, чего и в помине нет в этих двух повестях?

Не менее коварно и название сей фундаментальной статьи. Сергеев пишет про поиски Ефремовым «третьего пути». Понятно, это отсылка к известным словам Сталина, что никакого третьего пути нет. Или вперёд к социализму, или назад в капиталистическое рабство и неизбежный империализм. Вот Вам и весь третий путь.

Правда в том, что нигде, кроме оговорки в одном крайне сомнительного происхождения письме, Ефремов не сказал о товарище Сталине дурного слова. Книги его – великая мечта о лучшем, более справедливом обществе. Никогда наш народ не был ближе к правильной дороге, чем в «Сталинские времена».

Любые попытки либеральных деятелей потоптаться на нашей истории, наших замечательных писателях ведут ровно к одному. Не сказать об этом лучше самого Ивана Антоновича:

«Прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за Родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастает любовь к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести. Забыв о своём славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!»

Рабочих на фронт, фабрику закрыть

Бастующих работников отправили на мобилизацию. А мастера – подпевалы Прохорова пытались остановить фабрику назло рабочим. Совершенно ядерные мемуары Сталинского наркома финансов Арсения Зверева.

Зверев – могучая фигура, два десятка лет командовал финансами нашей страны. Уволился со скандалом за год до Хрущевской реформы 1961 года. Прямо заявил, что это не реформа, а грабёж, маскирующий банальный подъём цен.

Есть даже история, что в ходе горячего обсуждения реформы революционный нарком порылся в портфеле и вытащил верный наган ещё времён Гражданской. Чуть не застрелил тогда Никитку.

Звучит, конечно, как байка, но характер у Зверева и правда был крутой. Если и не наганом, то словом Хрущёва припечатал, наверняка, крепко.

Зверев пишет очень просто чем была Россия при царе и чем стала при Ленине и Сталине. Не для буржуя или дворянина, с позиции самого простого человека. Да он сам ровно таким простым рабочим ткацкой фабрики и был.

Родился в деревушке под Москвой, родители простые – рабочий и крестьянка. В семье тринадцать детей.

В цветущем царском двенадцатом году Арсений вынужден идти на ткацкую фабрику, чтобы прокормить семью. Рабочий Зверев – ровесник века, ему всего двенадцать!

Никаких скидок ребенку не делали, выполнял ту же взрослую работу. Впрочем, одна скидка была – платили ребёнку вдвое меньше, чем обычному рабочему, по 34 копейки в день.

Условия труда жесточайшие, целый день в испарениях ядовитых анилиновых красителей для ткани. Зверев вспоминает своего первого наставника – рабочего – проборщика Якова Чудесова. Тот был гордостью цеха, умелый и ловкий специалист. Но через несколько лет от ядовитых испарений потерял зрение и работать уже больше не мог.

Работал ребёнок по десять часов в день. Жили в рабочем общежитии – грязный и тесный барак с жесткими нарами. Про жизнь основной массы рабочих в цветущие царские годы тоже пишет:

«Жизнь их сломлена, подавлены мечты. Что видят они, кроме тупой, изнуряющей и однообразной работы? Кто просвещает их? Кто о них заботится? Тяни из себя жилы, обогащай хозяев! И никто не мешает тебе оставить в кабаке свои трудовые».

Кстати, за людей рабочих не считали. Даже по улице работник должен идти по грязной и слякотной проезжей части. Тротуар только для господ.

Ничуть не шучу. Зверев вспоминал, что назначались особые жандармы «хожалые». У них была только одна задача – гонять рабочих с тротуаров.

Прозвища были соответствующие – «Баран», «Волк». Всегда ходили с тяжёлыми палками и нещадно избивали нарушителей.

«Жаловаться было бесполезно – выгонят с фабрики, и свисти в кулак».

После очередных выступлений рабочих фабрикой был построен «Народный дом». Такой простенький клуб, в нём были: библиотека, бильярд и буфет.

Но продержалось это недолго. Скоро фабричное руководство «наказало» рабочих. Доступ в «Народный дом» был для рабочих закрыт. Нарком пишет так:

«Много мы натерпелись хозяйского хамства и своеволия: не вовремя снял шапку, не так взглянул на начальство, осмелился высказать свое мнение».

В шестнадцатом году фабрика поднялась, бастовать вышли больше пяти тысяч человек. Терпеть невыносимые условия и копеечные зарплаты было невозможно. Опять же, цены во время Первой Мировой росли, обгоняя друг друга.

Фабрикант особо не переживал. Вызвал полицию для усмирения и спокойно ждал, когда голод пригонит рабочих обратно к станкам. Запасов, чтобы пересидеть забастовку ни у кого не было, жили от зарплаты до зарплаты.

Рабочие держались стойко. Тогда хозяин фабрики приказал лишить рабочих отсрочки от призыва и отправить всех бастующих на фронт. Многие рабочие были вынуждены уступить угрозам и прекратить забастовку.

На Прохоровской Трёхгорной мануфактуре было не лучше. После февральской рабочие больше не потерпели хамства и рукоприкладства от приказчиков. Холуёв хозяина Прохорова смыло как «грязь весенним дождём».

С Революцией старый хозяин боролся как мог. Фабриканты стремились остановить все заводы, чтобы рабочая власть захлебнулась без продукции.

В середине весны Прохоров приказал остановить все работы. Якобы, кончились запасы сырья на складах. Нужно пару месяцев «переждать». Видимо, капиталисты надеялись, что через пару месяцев власть вернётся в их руки.

Понятно, для рабочих это не только саботаж производства. Люди просто-напросто окажутся без зарплаты, выживай как хочешь.

Фабричный комитет из эсеров и меньшевиков немедленно с хозяином согласился. Вот такие были после февраля «защитнички» рабочего дела. Фабрику спасли большевики.

Рабочие-коммунисты собрали митинг и потребовали открыть склады для проверки. Созданная комиссия через пару дней отчиталась, что сырьё никуда не делось. Никакой нужды останавливать фабрику нет!

Скоро рабочие потребовали и ограничить рабочий день восемью часами. У Прохорова случилась натуральная истерика – работа на фабрике рухнет, где это видано! Остро напомнило другого капиталиста Прохорова, который, через сто лет, выдвигаясь в президенты, предлагал планку рабочего дня поднять часов хотя бы до двенадцати.

Несмотря на категорический запрет Прохорова, рабочие установили нормальный рабочий день явочным порядком. И ничего, работа продолжалась, объёмы выпуска даже выросли.

Зверев вспоминал, что страстно хотел учиться, получать специальность. Попасть даже в мануфактурно-техническое училище от самой фабрики было просто так нельзя. Это не институт, обычный техникум, но без разрешения директора мануфактуры никто учиться не возьмёт.

Зверев пошёл в фабричный комитет, но рекомендацию в училище ему не дали из-за активной позиции на митингах!

«А там сказали, что я больно горласт: кричу на митингах что надо и чего не надо, да и работаю на Трехгорке совсем мало. Пусть поучатся другие, кто посерьезнее и поспокойнее».

К сентябрю семнадцатого стало понятно, что с таким фабричным комитетом из спевшихся с хозяином эсеров каши не сваришь. Общее собрание рабочих "прокатило старый комитет на вороных". Избрали наиболее уважаемых рабочих из большевиков.

Во время Социалистической Революции пришлось оборонять фабрику от отрядов юнкеров. Рабочие сами с винтовками заступали на посты, чтобы защитить фабрику.

Пришло новое руководство и на фабрику. Первым делом вскрыли факт масштабных спекуляций. Прохоров прекрасно понимал, что тканей в стране не хватает и ломил цены без стеснения, набивая карманы.

Новое руководство фабрики принялось наводить порядок. Цены не ломить, ткани отпускать туда, где они нужны в первую очередь. Каждая поставка подписывалась в Союзе текстильщиков.

Старый хозяин и его прихвостни как могли вставляли палки в колёса. Конторщики нарочно задерживали выдачу зарплаты, стараясь вызвать недовольство рабочих новым начальством.