Глава 2

Даже когда его вывезли в инвалидном кресле из больницы и пересадили в специальную машину, он не мог вспомнить своего имени. Он понимал, что происходящее терзает его гордость. Ему не нравилось полагаться на помощь посторонних. Однако сейчас он полностью от них зависел.

Странно, как можно не помнить фактов, но понимать такие эмоции. Всей душой.

Он знал свое имя. Знал потому, что его так называли врачи, его жена, все, кто говорили о нем, словно его тут не было. Но знать не значило вспомнить. Он не мог вспомнить, кто он такой; и хотя это не значило, что он глуп, но все считали, что он не может сам принимать решения.

Поездка в аэропорт была долгой и болезненной; каждая яма на дороге отзывалась в его ранах. Ему повезло, переломано было меньше, чем могло бы. У него была сломана пара ребер, но в остальном он отделался сильными растяжениями. Но ходить самостоятельно он все еще не мог. Так ему сказали. Он знал весь список повреждений наизусть – приложил все усилия, чтобы его выучить, чтобы хоть чем-то заполнить свой разум. Чем-то, что он узнал сам.

Это знание было невеселым, стоило признать.

Однако других фактов у него не было.

По словам врача, ему достаточно было объяснить необходимый минимум. А остальное должно было вернуться само.

Ему было ненавистно понимание, что он нуждается в других – не только в их заботе о своих физических нуждах, но и в их знаниях. Любой, кто заходил в его палату, знал о нем больше, чем он сам.

Он посмотрел на профиль женщины, которая была его женой. Она смотрела в окно, на пролетающий пейзаж, со стоическим выражением лица.

– Я хорошо тебя знаю, – сказал он, словно, если произнести это вслух, это станет правдой.

Должно быть правдой. Он должен знать, как она выглядит без одежды. Он уже прикасался к ней, целовал ее. Много, много раз… надо полагать. Ведь они молоды – относительно – и, надо думать, любят друг друга. Я не вполне в этом уверена, – сказала она.

– Почему нет?

Она удивленно моргнула:

– Конечно… конечно, знаешь.

Он понял, что она поправляется, потому что сделала что-то не так, как считает нужным.

– Теперь ты меня обманываешь, – сказал он.

– Нет, что ты. Я просто выполняю рекомендации врача. Я не уверена, что можно говорить, а что нельзя.

– Не думаю, что это повредит.

Я не хочу вкладывать мысли тебе в голову.

– Сейчас там ничего нет. Я чистая доска. Наверное, ты легко могла бы обвести меня вокруг пальца…

Ее щеки залились краской. От гнева, надо думать.

Я не собираюсь причинять тебе вред. – Она отвернулась, снова глядя в окно.

– Ты так говоришь, но я в твоей власти. И похоже, я весьма богат.

– Откуда ты знаешь?

– У меня была очень хорошая палата на одного, и врачи уделяли мне массу внимания.

– Может, ты просто особый случай. – Ее голос звучал как хрупкий хрусталь.

– О, в этом я не сомневаюсь. Кое-что я знаю – понимаю инстинктивно. Но, например, то, что мое имя – то, которое ты назвала, – в это мне приходится просто верить. Однако я знаю, что я не простой человек.

– Поразительно, – сказала она насмешливо. – Ничто не может победить твое эго, Леон.

– Значит, я еще и эгоист? Наверное, со мной очень приятно жить.

Роза медленно моргнула:

– Ты много путешествуешь по работе. Я обычно остаюсь в Коннектикуте. Так мы, наверное, лучше ладим.

Он усмехнулся:

– Ничего необычного. Мне кажется, не так много людей приспособлены к совместной жизни.

– В этом ты тоже инстинктивно уверен?

– Да, – честно ответил он.

– Тебе, наверное, пришлось тяжело, – сказал он после паузы, посмотрев на жену, пытаясь прогнать восковую бледность с ее лица. Ему это не нравилось. Странно, учитывая, что он не помнил, какая она в обычные дни.

– Кому понравится новость, что память к ее мужу может не вернуться?

– Могу представить. Никому не понравится, что память может к нему никогда не вернуться.

Роза глубоко вздохнула:

– Извини. Мои трудности не важны. Болен ты…

– Неправда, твои трудности важны не меньше. Мы ведь семья. – Он наклонился ближе, вдыхая ее легкий цветочный аромат. Но запах ничего не пробуждал в нем. В его памяти, по крайней мере, – как мужчина он отреагировал. Она была привлекательной, хотя и не традиционно красивой. – А раз мы семья, – продолжил он, – то все, что касается меня, ранит и тебя.

Она зарделась:

– Наверное…

Остаток пути в аэропорт они молчали. Самолет был частным, и в роскошном салоне он откинулся на спинку кресла, озираясь.

– Все это мое?

– Надеюсь, – кивнула Роза. – Было бы неловко угнать чужой самолет.

– Раз это все мое, я хочу скотч.

– Ну уж нет, – нахмурилась она. – В тебе столько обезболивающего, что вырубило бы крупное млекопитающее.

– Я сам крупное млекопитающее. Но пока в сознании.

– Ладно, среднее. Но добавлять алкоголь все равно не стоит. – Роза села напротив него. – Мы не хотим сообщать прессе, что у тебя проблемы с памятью. Я позвонила в пару газет и сообщила, что ты пережил аварию и на пути к выздоровлению.

– Как практично. Ты работаешь в моей компании? Роза покачала головой:

– Нет. Но я много лет помогала отцу с мелочами. Особенно после смерти матери. Так что я знаю, что делать.

– Мы с твоим отцом работаем в одной области?

Она как будто закрылась от него:

– Наверное, не стоит говорить о бизнесе. Доктор сказал, что не нужно.

– А со мной вы поговорить не подумали?

– Это для твоего же здоровья, – сказала она натянуто.

– Я взрослый человек, не ребенок.

– Но знаешь ты меньше, чем ребенок, Леон.

– Я знаю достаточно, – возразил он.

– Ты все равно не в состоянии работать. А значит, незачем беспокоить тебя деловыми вопросами.

– Я уже говорил – я в твоей власти.

У него гудела голова, а за скотч он был готов убить. Странно, но казалось, что он редко проводил столько времени без выпивки. Ощущения были неприятными. Хотя дело могло быть и в том, что его память оставалась совершенно пустой.

– Тебе надо поспать, – сказала Роза. – Когда проснешься, мы будем уже в Коннектикуте. И, может, все станет понятнее.

Когда автомобиль подъехал к дому Таннеров, Леон ожидал, что что-то произойдет. Место покажется знакомым, привычные чувства вернутся. Роза говорила, что это поместье для него важно; вела себя так, словно дом станет ключом к его выздоровлению. Приближаясь к большому дому-дворцу, Леон поймал себя на ожидании чуда.

Чуда не произошло.

Особняк был красив. Построенный из кирпича, обвитый плющом, словно земля пыталась заявить свои права на это место. Поблизости было только большое здание в стороне – надо полагать, для прислуги, по крайней мере, в прошлом. Вокруг раскинулись зеленые луга, а вдали тянулся густой, темный лес. Казалось, что поместье находится в ином пространстве и времени.

Очень красиво. Но без волшебства.

– Вот, приехали, – сказала Роза тихонько, словно чувствуя его разочарование.

Как вышло, что она так хорошо его знает, хотя он не знает себя?

– Да, – сказал он так же тихо.

– Ты не вспомнил. – У нее опустились руки.

– Нет, – отозвался он, снова рассматривая дом. Ожидая, когда придет ощущение, что он дома. Или что-то еще – что угодно, кроме пустоты.

– Ты приезжал сюда, сколько я себя помню, – сказала Роза. – С тех пор, как начал работать с моим отцом. Стал его протеже.

– Так мы и познакомились?

Она молча, чуть напряженно кивнула:

– Ты всегда сидел с ним в кабинете, но я не знаю, о чем вы разговаривали. Меня вы не приглашали. Я была еще ребенком.

Сколько же ей тогда лет? Она выглядела молодо – но ему не с чем было сравнивать, он даже свой возраст не знал.

– Сколько тебе лет?

– Не важно. И невежливо спрашивать женщину о возрасте. Ты и это забыл?

– Нет, инстинкт выживания сохранил у меня это знание. Но знать важно – если я проводил деловые встречи, а ты была ребенком, значит, между нами разница в возрасте.

– Некоторая, – отстраненно бросила она. – Давай лучше пойдем внутрь, я покажу тебе твою комнату.

Он не заметил странности в ее словах, пока они не оказались в просторном холле дома, где было столько мрамора и картин, что хватило бы на музей.

– В мою комнату? – переспросил он. – У нас не общая спальня?

Роза откашлялась слегка напряженно.

– Для твоего здоровья это было бы совершенно непрактично. – Она аккуратно обошла вопрос. Он заметил, что она часто это делает.

– Не похоже, что ты переселила меня в отдельную комнату только теперь.

– Это догадки.

– Да. Так расскажи мне правду, Роза. У меня болит голова и портится настроение.

Она раздраженно вздохнула:

– Это очень традиционный дом с неприличным количеством комнат. Традиции прошлого в нем сохранились. И нам обоим нравится сохранять свое пространство своим.

– Ты хочешь сказать, что мы живем как аристократы в прошлом, в отдельных спальнях?

– Да. Ты все равно постоянно уезжаешь. По делам. А я живу одна. Так что у меня своя комната, и тебя это устраивает.

Ответ казался ему неправильным. И такой образ жизни тоже. Странно, ведь эти решения принимал он сам в прошлом – человек, который все помнил и знал о своей жизни. Кто он такой, чтобы спорить с той, опытной и знающей, версией себя?

Но почему тогда тот человек держал дистанцию от жены, которая пришла к нему на помощь при первой необходимости? Чье синие глаза остались его единственным воспоминанием?

– Сможешь подняться по лестнице? – спросила Роза обеспокоенно.

– Конечности у меня не сломаны.

– Зато сломаны ребра.

Он поморщился:

– Всего парочка.

– Скажи, если устанешь. – Роза повела его наверх по широкой изогнутой лестнице. Ступени были покрыты богатым темно-красным ковром, перила из резного дуба, отполированного до блеска. Все в этом месте было пропитано историей, традициями и богатством. И у него было странное ощущение, что ему здесь места нет.

Он посмотрел на Розу. Она вела тонкими пальцами по перилам, прямо держала длинную шею, чуть задирая носик. Конечно, она выглядела простенько, но несомненно аристократично. Тонкая кость и утонченность манер.

Откуда-то он знал, что ее кожа на ощупь как шелк, гладкая и слишком роскошная для прикосновений смертных.

Но ему довелось это делать. Довелось жить в этом доме.

Однако все это казалось нереальным. Все как будто существовало отдельно от него. Словно он оказался в странном сне.

Сне, который не мог вспомнить.

Острая боль пронизала бок, заставив его остановиться, и продолжилась вверх по шее, в челюсть. Роза словно почувствовала это и обернулась.

– Ты в порядке? – спросила она.

– В полном.

– А на вид нет.

– Боль очень упрямая штука, – бросил он, стоя на месте как вкопанный и ожидая, когда остатки боли угаснут. И не хочет оставаться на месте ранения.

– Мне никогда так сильно не доставалось, так что я не знаю…

– А я… не знаю, случалось со мной такое или нет. В любом случае не помню. Можно считать, что это первый раз.

Собственные слова заставили его подумать, что еще будет для него первым разом; судя по внезапно проступившим на лице его жены краскам, она подумала о том же.

Конечно, пока его ребра в таком состоянии, это останется просто мыслями.

Странная мысль – идти в постель с кем-то, кого он совсем не знает. Однако он знает эту женщину.

Но теперь все может быть иначе. Может, он не сумеет стать любовником, которого она заслуживает, которого хочет…

– Можешь идти? Или мне придумать, как организовать для тебя комнату на первом этаже?

– Дойду, – сказал он, благодарный за то, что она прервала его размышления.

Они наконец добрались до верхней площадки, а потом по длинному коридору – в спальню. Хотя это слово не описывало роскошь покоев, состоявших из нескольких комнат: кабинет, огромная ванная, приемная и комната, в которой стояла кровать.

– У тебя покои такие же?

Роза кивнула.

– Мы правда как король и королева.

Ему это казалось абсурдным. И неправильным. Роза его… завораживала. Притягивала. Как он мог хотеть спать отдельно от нее?

Но, может, когда его голова была занята делами, все было иначе.

Она задумчиво склонила голову:

– Удивительно, что ты знаешь, а что нет.

– Меня это тоже удивляет. Честно говоря, я готов обменять поверхностные сведения об обычаях и традициях аристократии на знания о себе. Но меня никто не спросил.

– Понимаю… Оставлю тебя отдыхать.

Он действительно устал. Какая глупость – он весь перелет проспал. Это, кажется, тоже необычно – то, как быстро он устает. И какая трезвая у него голова…

Ощущения, что для него обычно, а что нет, были отчетливыми, но он все равно не вполне им доверял.

– Да, наверное, – сказал он.

– Я позвоню врачу, уточню, когда он приедет тебя осмотреть. И медсестра…

Я не инвалид.

– У тебя повреждения головы. И хотя ты вряд ли скончаешься посреди ночи, это все равно нестандартное состояние.

С этим не поспоришь. И он не стал.

– Я разбужу тебя перед ужином, – сообщила Роза и быстрым шагом удалилась. Только тогда он понял, что она ни разу не попыталась к нему прикоснуться. Никаких жестов утешения. Никаких попыток поцеловать его на прощание.

Но сначала ему придется развеять тайны своего ума, а потом уже – тайны своего брака.