– Это, бесспорно, Сидней Лесли Гудвин, – указал старик на фотографию маленького ребёнка, – его подобрали моряки только через несколько дней после крушения. Разумеется, замёрзшего. Мальчика хоронили за счёт команды, собирая деньги на памятник по всему порту Галифакса.³

– А родственники?

В ответ, старик только посмотрел на гостя и опустил глаза.

– Понятно, – покачал головой посетитель, – а что его семья?

– Его семья погибла. Вы спрашивали о символе той трагедии? Так вот, истинная трагедия «Титаника» это не овдовевшая Мадлен Форс, которую знают как Леди Астор. Она, простившись с супругом, благополучно спаслась и вскоре вышла замуж. Кстати, – посмотрел на посетителя старик, – второй брак также не был последним в её жизни. Истинная трагедия «Титаника» это гибель всей семьи Гудвин из Третьего класса: матери, отца и шестерых детей. Там вряд ли кто успел проститься.

– Неужели все погибли? – спросил, немного помолчав, посетитель.

– Все, – ответил старик, – гениальный учёный, вынужденный работать в Англии простым электриком, его прекрасная жена и все эти дети.

– Да, это действительно трагедия… – посмотрел на фотографию семьи человек.

– У них просто не было шанса спастись, – сказал старик.

– Но почему? Ведь наверняка был такой шанс!

– Шанс был бы, – ответил старик, – если бы их семью не раскидали по разным каютам, в разных частях парохода. Родители, просто не успели отыскать детей.

– Откуда известны такие подробности? – спросил посетитель.

– Друг вот этого мальчика, Гарольда, Фрэнк Голдсмит⁴, – показал старик на сидящего в центре фотографии мальчика, – ехал вместе с ним в одной каюте. Он и его мать, Эмили Браун, смогли сесть в последнюю шлюпку. Фрэнк оставил после себя богатейшее наследие по истории «Титаника». Этот ребёнок, когда вырос, описал последние часы жизни семьи своего друга со всеми подробностями которые были ему известны.

– Фрэнк? Фрэнк Голдсмит? – переспросил посетитель.

– Да, – кивнул старик, – ведущий авторитет и бесспорный специалист в исследованиях «Титаника». Лучший в мире. Был. Он умер почти сорок лет назад.

– То есть, – уточнил посетитель, – семья погибла из-за нелепого стечения обстоятельств…

– Да, – согласился старик, – из-за нелепого стечения обстоятельств.

– А в какой области работал мистер Гудвин? – посмотрел на старика посетитель.

– Он был физик. И в своё время работал с доктором Теслой, – тихо ответил старик, – он представлял интересы этого учёного в Соединённом Королевстве. Область его исследований мне неизвестна. На этот вопрос уже вряд ли кто ответит, к сожалению.

– А мальчик, который в центре фото, это Гарольд? – переспросил, снова посмотрев на фотографию, посетитель.

– Да, сын Фредерика Гудвина, – кивнул старик в ответ, – Гарольд Виктор Гудвин. Он тоже погиб в ту ночь.

– Как?

– Вы хотите знать, как именно? Этого уже не узнает никто, – ответил старик.

– То есть ни потомков, ни родственников у них нет? – посетитель отошёл от фото и задумался.

– Откуда? – старик присел в кресло, стоящее под стенкой, – так, или иначе, нам удалось отследить судьбы всех сестёр и брата Фредерика Гудвина. Из наиболее близких к Фредерику Гудвину родственников, только две сестры и брат заслуживают внимания историков, занимающихся генеалогией великих личностей прошлого. У брата Фредерика Гудвина, Томаса, к которому семья ехала по приглашению, дела шли неплохо, пока не началась «великая депрессия». Его семье довелось хлебнуть немало горя и лишений, чтобы встать на ноги и лишь к концу 50-х годов вернуться в то состояние, в котором их предок находился в 1912 году. Сёстры, как вы понимаете, носили другие фамилии и… – он подумал, – две младшие сестры не пережили черты 10-х годов. В смысле, для истории, чтобы о них можно было что-либо говорить. Обычные семьи, большинство которых быстро забывают родство. Нет, они остались живы, но их следы теряются и биографии очень мало примечательны. Что касается двух старших сестёр, то сын одной из них, жившей в Англии, погиб в Первую Мировую, в самый конец войны, едва его призвали в армию. А его сын, который так и не узнал своего отца, в свою очередь был убит во время высадки англо-американских войск в Нормандии в 1944 году. Недалеко от того места, где в 1916-м был убит его отец. Фатально. К несчастью, своих детей у него не было. Дочка со своими детьми погибла во время бомбардировки Лондона немцами… А что касательно второй, самой старшей сестры, то она вышла замуж за одного русского дворянина ещё в 19-м веке, жила под Харьковом. Счастливая семья, любящий муж, словно традиционно – шестеро детей. После известия о трагедии, произошедшей с семьёй брата, её парализовало. Следы этой сестры и её сыновей теряются после революции 1917 года. Известно, что её младший сын, Пётр, до 1912 года посещал Англию, и в частности, семью своего дяди, Фредерика. После событий 1917 года он воевал в Армии Колчака и в 1936 году был ещё жив. Пятеро остальных воевали в Гражданской Войне, кто за красных, кто за белых. Кто не погиб на фронтах – погиб в сталинских репрессиях, не оставив потомства. Внук, Николай, сын Петра, сгорел в танке в мае 1945 года, под Дрезденом. Там и похоронен на военном мемориале. Таким образом, с его смертью, память об этой семье исчезла из истории. И осталась только эта фотография, да ещё памятник малышу Сиднею на кладбище в Галифаксе, который стал памятником всем детям, погибшим на «Титанике».

– Печальная история, – произнёс, немного помолчав, парень.

Экскурсия закончилась поздно. Старик проводил гостя к выходу и подождал, пока тот не вышел со двора. За стальными воротами послышался гул заводящегося двигателя. Машина тронулась с места. Гул становился всё тише и вскоре исчез совсем.

Старик продолжал стоять на пороге.

– Тебя что-то обеспокоило, папа? – подошла дочка.

– Да, дочка, – старик обернулся к ней, – позвони мистеру Гудвину. Скажи, что дело очень серьёзное. Он должен немедленно оставить всё и приехать сюда.

– Хорошо, – ответила дочка и вернулась в дом.

– Дочь, – остановил её старик, – звони только с моего смартфона, который в сейфе. С обычного телефона ты не дозвонишься…

После полудня, ближе ко второй половине дня, в дверь снова позвонили.

– Здравствуйте, – представился с порога высокий человек в старомодном кожаном пальто и шляпе, – вы мне ночью звонили и просили, чтобы я немедленно приехал. Моя фамилия Гудвин. И я так понимаю, что говорил с вами? – улыбнулся он дочери старика.

– Да, – удивилась она, – но папа сказал, что вы в Лондоне?

Гудвин говорил на прекрасном русском, без всякого акцента. Иностранца в нём было невозможно узнать, даже если очень этого захотеть. Манера держаться, говорить, лишь слегка выдавала человека из другой страны.

– Совершенно верно, – снял он шляпу и приветственно кивнул, – был, но как вы понимаете, миссис…

– Быстрицкая, – покраснев, ответила женщина.

– Миссис Быстрицкая, – кивнул он снова, – век научно-технического прогресса. Самолёт летит из Лондона всего шесть часов, с ожиданием в аэропорту. Как мне и было сказано, я бросил всё и немедленно ринулся к вам.

– Заходи, дружище! – показался старик.

– Здравствуйте, мой друг, – помахал в ответ рукой Гудвин.

– Заходи, – позвал его старик, – ты знаком с моей дочерью, Вероникой?

– Уже познакомились, – улыбнулся тот.

– Главное не шуми, внуки набегут и не дадут нам поговорить. Им в таком возрасте всё интересно, особенно гости в доме. А поговорить нам с тобой очень нужно, – сказал старик.

После чая, когда остались наедине, старик достал флешку и протянул её Гудвину.

– Вот, смотри. Остальное, я думаю, не стоит даже пояснять.

– Что здесь? – спросил Гудвин. – Это видеозапись с ночным посетителем нашего центра.

– И что в ней странного?

– Не в ней, а в нём. Тебе понравится, – ответил старик.

– Посмотрим. Гудвин достал планшет и вставил в него флешку. Посмотрев минуту, он остановил запись, приблизил изображение и обомлел.

– Но этого не может быть… Это бесспорно он! Шрам на щеке – это след от сорвавшегося с двигателя винта. Он заработал его второго апреля 1912 года в Фулеме. Но, он же погиб на «Титанике»!?

– Вот именно, мой мальчик, – указал старик на экран планшета, – всё было бы ничего, если бы это не был Эннис Гастингс Уотсон, задающий вопросы, которые для всех погибли вместе с ответами, на «Титанике» в 1912 году, и чудесно сохранившийся для своих 125 лет…

НАШИ ДНИ; САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Уильям Сейдж приехал в Россию по очень странному приглашению. Оно было странным само по себе, неожиданным, и в нём не было ничего конкретного. Обычно, на такие приглашения не отвечают, но почему-то Уильям Сейдж сразу же заказал билет и выехал в аэропорт. И уже через несколько часов сходил по трапу в аэропорту Санкт-Петербурга. Единственное, что он понял из письма, это то что его ждут и прибыть надо незамедлительно, что пригласившие его – друзья, а его личное присутствие крайне важно, просто необходимо. И всё это не требует отлагательства.

Кто его ожидал? Этого Уильям Сейдж не знал.

– Рад Вас видеть, мистер Сейдж, – подошёл к нему в аэропорту старик, хотя и достаточно пожилой, но довольно бравый, подтянутый и по-молодецки живой. В лице, осанке и взгляде старика Уильям Сейдж угадывал нечто до боли знакомое, но также и до боли далёкое. Он попытался вспомнить, но не смог где и при каких обстоятельствах он он раньше уже видел этого старика.

– Мы были знакомы с Вами раньше? – не вспомнив ничего, наконец, решился спросить Сейдж.

– Не трудитесь вспоминать, пожалейте свою память, – ответил ему, улыбнувшись, старик, – лично с Вами мы ни разу не встречались, никогда, хотя обо мне Вы много раз слышали. Здесь, в России, меня зовут Карл Быстрицкий. Я старый моряк и старый исследователь гибели лайнера «Титаник», и специалист по другим морским катастрофам, консультант тех кто занимается расследованиями в этой области. Но, пожалуй, нет на свете человека, которому бы «Титаник» был роднее чем мне.

Старик снова улыбнулся.

– В молодые годы мы были очень дружны с Вашим дедом, а после мы дружили с Вашим отцом, мистер Сейдж. И, в том числе поэтому, я рад Вас видеть.

– Я много раз слышал о Вас от своего отца, мистер Быстрицкий, – ответил Сейдж, – но я до сих пор не могу понять причины того, почему я должен был так внезапно бросить всё и приехать в Россию.

– Причина важная, мистер Сейдж, – сказал старик, – она любого из нас выдернет куда угодно, где бы мы не находились. Это «Титаник», а если быть более точным, это ночь с 14 на 15 апреля 1912 года.

– «Титаник»? – удивился Сейдж, – но… «Титаник» и Россия…

– Они больше связаны между собой, чем многим хотелось бы, – кивнул в ответ старик, – я пригласил Вас потому, что Ваши родственники были пассажирами во время того единственного рейса. И надеюсь, они не забыты Вами, мистер Сейдж?

– В нашей семье принято помнить всех, – ответил Сейдж, – там никто не выжил, – уточнил он.

– Я знаю, – кивнул старик, – нас всех связывает одна и та же трагедия. Я думаю, что лучше если мы поедем ко мне домой и дождёмся ещё одного человека.

– Благодарю Вас за приглашение, – кивнул Сейдж, – а кого мы, если не секрет, должны дождаться?

– Мистера Гарольда Виктора Гудвина, – ответил старик.

– Гудвина? – удивился Сейдж, – он родственник той самой погибшей семьи? Насколько мне известно, из них тоже никто не выжил и родственников, по крайней мере близких, у них не осталось.

– Это не совсем так, – улыбнулся старик, – эти слухи изначально были слегка преувеличены. Мистер Гудвин прибывает ближайшим рейсом из Лондона, но он не очень любит когда его встречают в портах. В том числе и в аэропортах.

– Человек с претензиями? – усмехнулся Сейдж.

– Тяжёлые воспоминания из детства, – улыбнулся старик…

…Уильям Сейдж был исследователем, как и его отец. И пытался докопаться до истины, чтобы восстановить справедливость, как и его дед. Он продолжал расследование начатое 106 лет назад и продолжающееся по сей день. Но шли годы. И истина отдалялась всё дальше и дальше, а вопросов становилось всё больше и больше. Благородный порыв призвать виновных к ответу, со временем превратился в семейную традицию. И Уильяму Сейджу начинало казаться, что ни он, ни его дети, ни его внуки ещё не родившиеся, никогда не увидят торжества той самой справедливости, за которую начинал бороться ещё прадед. Сейдж начинал понимать, что имена виновников гибели его родных никогда не будут названы.

Со временем, ему стало ясно, что он превратился в обыкновенного коллекционера. И разочаровавшись в том, что он делал, Сейдж начинал подумывать, что из него вышел бы неплохой писатель. Этим он и планировал заняться остаток своей жизни.

Уильям Сейдж грустно взирал на тысячи фотографий в альбомах и на стенах своего дома, полки, на которых были сложены папки и ящики с документами, и молча перелистывал страницы томов исписанные мелким почерком: свидетельства, показания, снова рассказы очевидцев… Может быть поэтому, письмо из Петербурга, от этого старика, показалось Уильяму Сейджу проблеском последней надежды в мрачном туннеле безысходности, лабиринте без выхода.

Старик был прав. Название «Титаник» это было единственное, что могло заставить Сейджа нырнуть даже в могилу самого «Титаника», на дно Северной Атлантики, туда где нет ничего живого, а не только умчаться на край света, в чужую страну в которой никогда раньше не был…

В этом Сейдж был похож на очень немногих, кто за столетие не сложил рук.

– Я думаю, Вам понравится наше предложение, мистер Сейдж, – вёл машину по заснеженной трассе и одновременно говорил старик, не глядя на Сейджа, – пожалуй, очень многие хотели бы иметь такую возможность.

– Возможность? – удивлённо посмотрел на старика Сейдж, – то есть речь идёт не просто о какой-то находке?

– Не просто, – кивнул старик, – нам в этом здорово помог оригинал дневника Эдгардо Эндрю. Я думаю, он Вас тоже заинтересует.

– Как он у Вас оказался? – спросил Сейдж.

– Мой друг! – рассмеялся старик, – Вас, может, и не поразит мой музей, но многое в нём может удивить!

Старик улыбнулся и, первый раз за всё время в машине, глянул на Сейджа.

– Мистер Гудвин расскажет и покажет гораздо больше.

– Почему я никогда не слышал о нём? – спросил Сейдж, переведя взгляд на дорогу.

– Думаю, что он сам этого не хотел, – ответил старик так же сосредоточившись на дороге, – хотя он постоянно посещает встречи потомков тех кто выжил, и родственников тех кто не выжил, и не пропустил ни одного мероприятия посвящённого «Титанику», он никогда не представлялся своим именем. Лишние вопросы, лишние ответы, лишнее внимание, знаете ли. А особенно лишнего внимания – он очень не любит. Он больше слушает, наблюдает. Он это не я, который даже в советское время, как тут в России называют эпоху СССР, много раз ездил в США, Великобританию, Канаду, встречался с Фрэнком Голдсмитом и провожал в последний путь старину Джозефа Боксхолла. С ними я был очень дружен!

– Искренне завидую Вам, – улыбнулся, посмотрев на старика, и кивнул в ответ Сейдж, – а я о них только слышал от отца.

– Ну, не так уж и только! – рассмеялся старик, – на Вашем первом в жизни причастии Вас держал на руках Фрэнк Голдсмит, если мне не изменяет память? Правда, тогда Вы были совсем маленький. И получается, что от семьи Гудвинов, и от всех Ваших двоюродных дедушек и бабушек, которые так и не стали ни чьими отцами, матерями, дедушками и бабушками, от их родителей, Вас отделяет всего лишь одно единственное рукопожатие. И от «Титаника» Вы находитесь всего лишь в одном единственном шаге. И ответы на все вопросы находятся совсем рядом, даже ближе чем Вы думаете. Просто не все видят эти ответы. А некоторые и не хотят, чтобы их видели. Ведь если внимательнее присмотреться к тому, что нас окружает, то можно увидеть целый мир зовущий нас, даже по именам. Этот мир мы несправедливо считаем исчезнувшим. Ведь большинство из нас просто не готовы понять, что он живой, такой же реальный как и мы с Вами. И даже более того. Многие просто не хотят его принять и хотели бы, чтобы все верили в то, что он действительно «исчез».

Машина остановилась около высоких железных ворот. Ворота открылись и старик загнал её во двор.

– Добро пожаловать ко мне в гости, мистер Сейдж, – остановил старик машину, заглушил двигатель и посмотрел на Сейджа…

…Гудвин появился меньше чем через час. Едва войдя в зал музея, он улыбнулся Сейджу, подошёл и подал ему руку.

– Моё почтение, мистер Сейдж, – кивнул он, – Гарольд Гудвин.

– Очень приятно познакомится с Вами, мистер Гудвин, – пожал ему руку Сейдж, – я так понимаю, Вы Гарольд Гудвин – второй? – переспросил он.

– Нет, – ответил Гудвин, – на сегодняшний день первый, и единственный.

– Понимаю Вас, – кивнул Сейдж, – очевидно утрата для нас всех незабываема даже черед столетие, что Вас назвали этим именем?

– Верно, мистер Сейдж, – сказал Гудвин, – есть те, о ком нельзя забывать.

– Джентльмены, – прервал их беседу старик, – мне кажется, нам уже можно пройти к доктору Симховичу, чтобы не терять понапрасну время и успеть к вечернему чаю. Ты готов, Гарри? – положил он руку на плечо Гудвину.

– Всегда, старина, – ответил Гудвин усмехнувшись и снова посмотрел на Сейджа, – успеем пообщаться, мистер Сейдж. В начале, лучше займёмся делом. Нам многое предстоит решить.

– А кто такой доктор Симхович? – спросил Гудвина Сейдж, но ему ответил старик.

– Доктор Симхович – физик, учёный, раввин, и просто хороший человек. Он ждёт нас в лаборатории музея…

…Лаборатория находилась на заднем дворе. Это была двухэтажная постройка напоминающая бетонную коробку, первый этаж которой уходил в землю и поэтому она казалась меньше дома.

Старик провёл всех вниз и Сейдж увидел, что первый этаж был на самом деле огромным ангаром, светлым и просторным, с белыми стенами. Из-за белого пластика стен, ангар казался не просто светлым. Тут было ярко, что даже утомляло глаза.

– Гарри, привет! – махнул Гудвину рукой человек лет тридцати, в белом халате, вышедший навстречу из глубины ангара.

– Здорово, Михаэль, – поравнявшись с ним обнял его Гудвин.

– Я вижу, ты совсем местным стал? – улыбнулся Гудвин Симховичу.

– Да ну брось, Гарри, – протёр запотевшие очки Симхович, – я всю жизнь мечтал заниматься своим делом, без перерыва на молитвы и шаббат, и не сравнивать результаты своих исследований с теилим.

– Слышал бы это наш дедушка! – усмехнулся ему Гудвин.

– Наш дедушка и благословил нас на то, чем мы тут с тобой занимаемся, – ответил, так же улыбнувшись, Симхович, – и кстати, как его здоровье?

– Дедушка передавал тебе привет и просил сообщить ему как пройдут испытания, – сказал Гудвин, – он очень хотел бы своими глазами увидеть то, о чём он только слышал всю свою жизнь.

– Скажешь ему, что это будет очень скоро, – Симхович улыбнулся, кивнул и посмотрел на Сейджа.

– Мистер Сейдж, я так полагаю? Я доктор Михаэль Симхович, и надобно сказать, что это именно я настоял, чтобы Вы приехали в Россию и приняли участие во всём, что тут произойдёт.

– Польщён вниманием, – пожал руку Симховичу Сейдж, – а чем вызвано это внимание ко мне?

– Это долго рассказывать, поэтому я предлагаю пройти к машине, чтобы вы всё увидели своими глазами, – ответил ему Симхович и пригласил всех в глубину ангара.

Машина, о которой сказал Симхович, оказалась небольшой камерой стоявшей у стены. Внутри камеры находились несколько капсул. Они напоминали капсулы для сна. Внутри камеры горел очень яркий свет, а сама она была заперта и открывалась только снаружи.

– Вот наша совместная работа, джентльмены, – восхищённо указал на камеру Симхович, – мы собрали её и она работает! Это гениальное изобретение для… – посмотрел он на Гудвина, – для начала ХХ века, не правда ли?

– Вы хотели сказать ХХI-го? – поправил его Сейдж.

– Нет, – ответил Симхович, так же восхищённо улыбаясь, – именно ХХ-го!

Он глянул на камеры, затем снова посмотрел на всех.