За два года в Институте, с осени 1961-го и до поздней весны 1963-го, Секстон и Кумин встретили многих «интеллектуально сегрегированных женщин», которые были в восторге от возможности немедленно приступить к занятиям. Они знакомились с историками, учились у психологов и внимали исследователям образования. Подруги тесно общались с тремя другими женщинами, которые получали стипендию Института первые два года: писательницей Тилли Олсен, художницей Барбарой Свон и скульптором Марианной Пинедой. Впятером эти женщины объединились в дружескую группу по интересам. Посмеиваясь над критериями отбора Института, согласно которым кандидаткам нужно было обладать докторской степенью или ее «эквивалентом» в творческих достижениях, они так и назвали свою группу: «Эквиваленты»^[10].

Члены этой группы разительно отличались друг от друга. Яркая и эмоционально нестабильная Секстон, БАСП (белая англосаксонская протестантка) из богатой семьи, не скрываясь писала о том, как переживает психическое заболевание и тяготы материнства, хотя и беспокоилась, что эти темы не позволят ей достичь успеха. Кумин сочиняла лаконичные, формалистские стихотворения о природе. Она была еврейкой из Филадельфии, везде ощущала себя лишней и мечтала уехать из пригорода Бостона куда-нибудь в Нью-Гэмпшир, но боялась оставить Секстон, ведь это могло привести к ужасным последствиям. Харизматичная и увлеченная активистка Олсен в 1930-х публиковала оригинальные репортажи и художественную прозу. Стипендию Рэдклиффа Олсен получила в пятьдесят лет и надеялась, что, будучи резиденткой Института, наконец напишет великий пролетарский роман, в котором расскажет о важности каждой человеческой жизни. Свон была художницей из пригорода Бостона, училась в Школе бостонского музея изящных искусств и получила трэвел-грант на занятия живописью в Европе. Художница создавала портреты и автопортреты, раскрывающие характер натурщиков. Пинеда начала карьеру скульптора еще подростком и зарабатывала на жизнь своим творчеством. Ее уникальные фигуративные скульптуры в натуральную величину запечатлевали беременность, роды и материнство.

Каждая из этих женщин поступила в Институт в ключевой момент своей творческой карьеры. До конца не верящая в успех своей первой книги Секстон хотела стать, как она сама выражалась, «долгосрочным» поэтом^[11]. В Институте она написала свой лучший поэтический сборник и почувствовала уверенность в себе и своем предназначении. Кумин, которая тоже недавно вступила на творческий путь, вернулась в Институте к своим академическим интересам и стала экспериментировать с разными жанрами; вскоре после получения стипендии она написала первый из трех романов и стала известна не только как поэт, но и как писатель. Для Олсен, у которой было четверо детей, Институт стал спасением от обременительных рабочих и домашних обязанностей, местом, где она надеялась дописать свой масштабный роман. Именно в Рэдклиффе она создала нечто гораздо более важное: революционную теорию о том, как материальное угнетение повлияло на литературный канон. А Свон давно хотела поэкспериментировать с художественными материалами помимо карандаша и масляных красок, но до поступления в Институт у нее не было времени и ресурсов для занятий литографией. Пинеду же, по ее словам, увлекала «мифологическая» женственность, и в Институте художница создала серию статуй пифий^[12].

Годы, проведенные в Рэдклиффе, стали переломным моментом в жизни каждой из художниц. Ни до, ни после неуравновешенная и продуктивная Секстон не имела возможности работать так же плодотворно и умиротворенно. Энн даже показалось, что, может быть, она больше не нуждается в лечении. Однако когда Секстон покинула Институт, у нее случилось обострение, она могла писать только урывками и была вынуждена вновь обратиться за помощью к врачу. А Кумин именно в Институте задумалась о том, как привнести в свою жизнь больше умиротворения. Во время стажировки она начала искать, куда бы сбежать из бостонского пригорода с его пагубными для творчества социальными обязательствами. Максин купила ферму в Нью-Гэмпшире, и это кардинально изменило ее жизнь и карьеру. Олсен сдержала обещание, данное несколько десятков лет назад: исследования и писательский труд, которым она посвятила время в Рэдклиффе, принесли ей литературную известность. За годы в Институте из наемной работницы она превратилась в знаменитую писательницу. Свон и Пинеде, двум компанейским женщинам, привыкшим работать в одиночестве, Институт дал возможность реализоваться в творческом союзе и вернул их в художественное сообщество. Свон, которая в дальнейшем называла годы в Рэдклиффе «настоящим поворотным пунктом»^[13] своего творческого пути, начала сотрудничать с поэтами (позже она иллюстрировала книги своих друзей и оформляла для них обложки), а Пинеда, вдохновившись женщинами, с которыми познакомилась в Институте, приступила к созданию важной серии скульптур, одна из которых впоследствии займет место во дворе Рэдклиффа. Институт предоставил Эквивалентам убежище, а затем, на горе и на радость, вытолкнул обратно в мир.

Отношения Секстон и Кумин прошли проверку временем как самые крепкие и стабильные. Их история и легла в основу моей книги. Этот тесный творческий и дружеский союз возник еще до институтских времен – женщины договорились подать документы на стипендию одновременно, но скрывали знакомство друг с другом от администрации Рэдклиффа – и не прекратился после того, как Секстон и Кумин перестали быть резидентками Института. Их дружбу не сломили карьерные взлеты и падения, переезды, эмоциональные кризисы и развод. Конечно, эти отношения не всегда были радужными: иногда Кумин уставала от требовательности Секстон, а Энн, особенно в последние годы жизни, не могла предоставить своей надежной подруге столь желанной свободы. Именно из-за таких неоднозначностей и сложностей больше всего времени я трачу на изучение связи между этими двумя женщинами, опираясь на информацию, почерпнутую из их интервью, писем и хвалебных эссе, посвященных творчеству друг друга. Кумин и Секстон оставили нам богатый архив своей дружбы, взаимной любви и слов, выражающих эти чувства.

«Эквиваленты» – первая книга, рассказывающая историю появления Рэдклиффского института независимых исследований^[14]. Это одно из важнейших событий в истории американского феминизма, которое, тем не менее, часто упускают из виду. Принято считать, и не без основания, что вторая волна феминизма началась в 1963-м после публикации «Загадки женственности» Бетти Фридан. Оживленная полемика Фридан, в которой писательница называет пригородный дом, этот символ американского успеха, «уютным концентрационным лагерем», отозвалась в сердцах многих женщин, которые писали автору «Загадки» письма, полные восхищения и благодарности; согласно данным историка Стефани Кунц, «было продано около шестидесяти тысяч экземпляров книги в твердом переплете, что впечатляет и по нашим меркам, и около полутора миллионов экземпляров в мягкой обложке»^[15]. Через три года после публикации книги Фридан с группой единомышленниц организовала Национальную организацию женщин (NOW), и они стали агитировать за гражданские права женщин и отстаивать их. Так началось крушение барьеров: была легализована контрацепция, вводились реформы в отношении абортов, а женщины стали подавать в суд за дискриминацию по половому признаку. К тому времени, как в конце 1960-х появились радикальные феминистские группы, «освобождение женщин» уже шло полным ходом.

Однако в этой истории нет ни слова о том, как на рубеже 1950–1960-х – в годы, которые могут показаться мертвой зоной освободительной политики – женщинами-преобразовательницами, педагогами и художницами, порой неосознанно, были заложены основы феминистского протеста^[16]. За редким исключением, женщины Рэдклиффского института не считали себя революционерками. А некоторые – даже феминистками. Они не были бунтарками. Они пока не творили историю. Но их искреннее стремление к самовыражению позволило тем, кто пришел после них, вершить более масштабные, более смелые перемены. Поэзия Секстон, которую часто называли исповедальной, позже вдохновила разгневанных молодых женщин выйти на улицы. Лекции Олсен о проблемах материнства в рядах трудящихся ошеломили публику; ее занятия по литературе о бедности радикализировали факультеты английского языка в колледжах. Фридан, которая сначала пригласила Бантинг совместно работать над «Загадкой женственности», а потом столкнулась с трудностями в написании книги после ее ухода, вероятно была рада успехам бывшего соавтора.

История Института также связана с богатой историей феминистской мысли о творчестве и интеллектуальном труде. В 1929 году Вирджиния Вулф опубликовала эссе «Своя комната», написанное на основе двух лекций, прочитанных ею в октябре 1928-го в женских колледжах Кембриджского университета. Название книги – часть утверждения, которое Вулф приводит в начале эссе: «У каждой женщины, если она собирается писать, должны быть средства и своя комната». Остаток эссе Вулф посвящает описанию обескураживающего дня, который некая женщина проводит в «Оксбридже» (гибриде Оксфорда и Кембриджа): она пытается подготовиться к предстоящей лекции, но ей все время мешают. Женщину прогоняют с газона, не пускают в библиотеку, и ей приходится есть черт-те что на ужин, потому что в комнате подруги ей ужинать не позволяют. В эссе подчеркивается важность материальных ресурсов для писателей и интеллектуалов: Вулф пишет о «той атмосфере цивилизованности, радушия, достоинства, которая приходит только с комфортом, роскошью, привычкой к уединению», – и, возможно, именно благодаря этой идее эссе так широко известно. Кроме того, Вулф мечтает о женском содружестве и о поддержке, которую могли бы оказывать друг другу женщины разных поколений. Сидя рядом с подругой, рассказчица представляет себе альтернативную историю, в которой мать этой подруги зарабатывала бы деньги вместо того, чтобы рожать тринадцать детей:

Если бы только наши матери научились в свое время великому искусству делать деньги и завещали их потом своим дочерям на звания и стипендии, как это делали для своих сыновей отцы… будущее представлялось бы нам надежным и безоблачным благодаря какой-нибудь высокооплачиваемой профессии. Мы бы исследовали, писали, бродили бы по древним уголкам земли, сидели бы у подножия Парфенона или шли бы к десяти на службу, а в половине пятого спокойно возвращались бы домой, чтобы немного посочинять стихи^[17].

Вулф мечтала, чтобы женщины жили как мужчины-писатели и мужчины-ученые, которые поддерживают интеллектуальный рост друг друга. Институт воплотил эту мечту в реальность.

Я узнала об Эквивалентах, когда мне еще не было и тридцати. Тогда я почти получила докторскую степень по английскому и размышляла о будущем. Карьера мужчины, с которым я встречалась, была в большем приоритете, чем моя собственная. Как ребенок girl power 1990-х, я была уверена, что могу реализоваться интеллектуально и посвятить себя карьере, имея при этом счастливую семью. Я могу это сделать, и я это сделаю! И все же я не могла избавиться от ощущения, что мне придется выбирать между профессиональными устремлениями и материнством. Моя мать, несмотря на поддержку супруга, с трудом совмещала карьеру и семью. Мысли о воспитании потомства наполняли меня ужасом.

Одиноко сидя в библиотеке Рэдклиффа, там же, где когда-то бродили Эквиваленты, я заглядывала в папки и просматривала документы прежних лет. Так я узнала о женщинах, которые не могли найти для своих детей приемлемое дошкольное учреждение. О женщинах, которые боялись социального осуждения за то, что оставляют детей одних, а сами эгоистично уходят на работу и учебу. О ревнивых мужьях, снисходительных учителях-мужчинах и ненаписанных книгах, положенных на алтарь семейного счастья. И я все приняла к сведению.

Позже я наткнулась на старые кассеты с записями семинаров, которые были сделаны в первые годы существования Института. Прошло пятьдесят пять лет, а я слышала звон бокалов и шелест оправляемых юбок. Я чувствовала себя так, словно открыла потерянный, но странно знакомый мир. Я слушала, как Кумин очаровывает зрителей историями о вечно недовольной дочери-подростке, которая мстит, насмехаясь над книгами матери. Я слушала, как Секстон читает свои стихи звонким, громким голосом, ничем не выдающим ее повышенной социальной тревожности. Я слушала Свон, которая с легким бостонским акцентом шутила об «изнурительном труде» литографов. Я слушала серьезные рассуждения Пинеды о важной роли скульптуры в истории. А еще я слушала, как Олсен описывает проблемы баланса между материнством, работой на полной ставке и писательской деятельностью. Она рассказывала, как мало времени проводила наедине с собой, как была вынуждена писать в общественном транспорте и поздней ночью. В тот момент я почувствовала: быть в библиотеке одной – невероятное везение, а еще большее везение заключается в том, что мой парень живет в другом городе.

Прошли годы. Я рассталась с бойфрендом, я получила степень. Я побывала в других библиотеках: в Остине (штат Техас), Нью-Хейвене (штат Коннектикут), Пало-Альто (штат Калифорния), Вашингтоне. Я продолжала читать: дневники, письма, рукописи, кулинарные книги и счета. Я узнавала о сложностях, связанных с поиском достойного детского дошкольного учреждения, о материнском чувстве вины, неоплаченных долгах и нереализованных мечтах. А еще я читала о том, как эти пять женщин дарили друг другу помощь, поддержку и понимание. Среди писем встречались и такие, в которых дошедшая до предела отчаяния женщина отвечала подруге словами, полными ревности или ярости. Я сама испытала и надежду, и ярость. Гендерная революция, начавшаяся десятилетия назад, пока еще не завершилась. Так много изменилось с тех пор, как Эквиваленты прошли через Рэдклифф-Ярд: официально принят Раздел IX Поправок об образовании^[18], женщины-руководители встречаются в списке Fortune 500, а на страницах национальных журналов хвалят книги женщин-писательниц. Но исследование за исследованием сообщают, что в гетеросексуальных парах женщины все еще выполняют бо́льшую часть работы по дому. По данным на 2018 год, на каждый заработанный мужчиной доллар женщина получает чуть более восьмидесяти центов^[19]. До сих пор не существует доступных всем государственных детских дошкольных учреждений.

Мы все еще ищем решения, все еще боремся за них. И, как весной 2016-го сказала мне одна из первых стипендиаток Рэдклиффа, женщины все еще нуждаются в институциональной поддержке. Им нужны места, где они смогут найти единомышленниц и вдохновение, и материальная помощь, чтобы воплотить свои мечты. Эта история о том, чего более пятидесяти лет назад добились пять женщин. В каком-то смысле эта история о том, как они изменили мир. А еще она о том, сколько всего еще предстоит сделать.