Глава вторая

Наутро за мной пришли двое стражников и снова застали врасплох. Я-то думал, что путешествие, о котором говорил волшебник, начнется не скоро – ведь его надо тщательно спланировать. А королевское одобрение получено не далее как этой ночью. Мои надежды, то взлетавшие, то падавшие, снова поникли – до меня дошло, что волшебник не сказал, далеко ли мы направимся. Может, всего на несколько миль. Но все равно я был рад освободиться от цепей.

На сей раз стражники сняли и наручники, и обруч с пояса, и кандалы с ног. Поэтому, когда мы шли по галерее вдоль длинной вереницы камер, на ходу ничто не звякало. Тишину нарушал лишь громкий топот – стражников, не мой – да скрип кожаных курток, которые они носили под стальными кирасами. Мы прошли через караулку к двери во двор, отделявший тюрьму от мегарона. Едва дверь приоткрылась, я мгновенно понял, что вчерашний свет ночных ламп не идет ни в какое сравнение с сиянием палящего солнца.

Близился полдень, и солнечные лучи отвесно падали прямо во двор. Со всех сторон их отражали бледно-желтые камни. Я взвыл, чертыхнулся, закрыл голову руками и согнулся от боли. Уж лучше бы сгореть на костре.

Забавная штука: со времен захватчиков в Саунисе поклоняются новым богам, но, если нужно хорошенько выругаться, вспоминают богов старых. Я взывал к каждому из них по очереди и повторил все проклятия, какие слыхал в нижнем городе.

– К богам собачьим, к богам собачьим! – завывал я, пока стражники, крепко держа за локти, тащили меня, совершенно ослепшего, вниз по лестнице. Я не мог оторвать ладони от глаз, ноги едва касались каменных ступенек.

Внизу ждал волшебник. Он велел мне взять себя в руки.

– И вас тоже к богам собачьим, – прохрипел я, не разжимая ладоней. Один из стражников тряхнул меня, и я чуть не обругал его тоже, но решил сосредоточиться на боли в глазах. Она угасала очень медленно, однако через несколько минут, отважившись чуть-чуть раздвинуть ладони и посмотреть вниз, я сквозь пелену кое-как различил мостовую. Я шмыгнул носом и утер слезы. Выждав полминуты, раздвинул ладони еще немного и попытался разглядеть, что делается во дворе. Спешить мне некуда.

Стоял дикий гвалт. Лошади громко цокали копытами по камням, волшебник орал на всех подряд. Неподалеку кто-то распаковывал седельные мешки и вытряхивал их содержимое прямо под ноги перепуганной лошади. Та всё норовила бочком-бочком отойти подальше от кучи барахла, а конюх под уздцы тащил ее обратно. Видимо, один из путешественников хватился, не забыл ли чего-нибудь. Волшебник, выругавшись еще крепче, отослал растяпу в замок искать потерю.

– Посмотри на скамье возле муфеля, – крикнул волшебник вслед удаляющейся фигуре. – Оно лежало там, когда я велел тебе упаковать. Болван, – буркнул он себе под нос.

Наконец болван вернулся, держа в руках небольшой кожаный футляр. Он бросил его в седельную сумку, потом стал запихивать обратно все, что недавно вытряхнул. Когда волшебник перестал кричать, а лошади успокоились, во дворе сразу стало тише.

Я все еще взирал на мир сквозь слезы, едва приоткрыв горящие веки. Пересчитал мутные силуэты во дворе. Отряд, похоже, небольшой, всего пять лошадей, зато у каждой позади седла тяжелый вьюк. Видимо, поход грозит затянуться. Вот и хорошо. Стоявший возле меня волшебник посмотрел на небо и сказал, ни к кому не обращаясь:

– А я-то собирался выехать на рассвете. Поль, – крикнул он, – усаживай ребят. А я погружу вора.

Он говорил обо мне словно о вещи, которую надо среди прочих запихнуть во вьючный мешок или, точнее, в седло. Мне это не понравилось. Волшебник подошел к лошади. Я увидел, как он взмахом подзывает меня, но не сдвинулся с места. Терпеть не могу лошадей. Знаю, многие считают их благородными грациозными животными, однако, как бы изящно лошадь ни выглядела издалека, не забывайте, что она при первом же удобном случае охотно наступит вам на ногу.

– Что? – наигранно удивился я.

– Иди садись в седло, бестолочь.

– Я?

– А кто же еще, болван!

Я опять не шелохнулся, и волшебник устал ждать. Он подошел, схватил меня за шиворот и поволок к лошади. Я уперся пятками в землю. Если уж мне и придется карабкаться на зверя в восемь раз меня крупнее, то сначала надо хоть продумать план.

Волшебник оказался очень силен. Он встряхнул меня раз-другой за шкирку, да так, что закружилась голова. Затрещала дешевая ткань. Его пальцы крепче стиснули мне шею.

– Поставь левую ногу в стремя, – велел он. – Я сказал, левую!

Я покорился, и двое конюхов, не дожидаясь, пока я приду в себя, подхватили меня и водрузили в седло. Очутившись наверху, я откинул волосы с глаз и огляделся. Когда сидишь в шести футах над землей, поневоле проникаешься чувством превосходства. Я пожал плечами и скрестил руки на груди, но зверюга подо мной шагнула влево, и пришлось расцепить руки и ухватиться за луку седла. Крепко держась, я ждал, пока усядутся остальные.

Когда все были готовы, волшебник направил своего коня к сводчатому проходу. Моя лошадка покорно двинулась следом, а остальные замыкали шествие. Мы проехали под вереницей дворцовых залов и коридоров, где я был не далее как ночью. Глаза получили недолгую передышку.

Нас никто не провожал. Никто не пришел пожелать нам счастливого пути, не гудели фанфары, не галдели толпы. Оно и к лучшему. Всего один раз я очутился в центре внимания галдящей толпы – когда меня судили. Мне тогда совсем не понравилось.

Мы выехали не через главные ворота мегарона, а через боковую калитку и очутились на узенькой улочке, по которой едва-едва могла пройти лошадь. Колени цеплялись за беленые стены домов по обе стороны переулка. Попетляв по лабиринту узких улочек, мы вышли на Священную дорогу и по ней проследовали к воротам старого города. Они были сложены из огромных камней в ширину больше моего роста. Говорят, их тоже построили древние боги.

Ворота были увенчаны массивной каменной перемычкой с двумя резными львами. Считалось, что они должны зарычать, если под ними проходит враг короля. Правда, за долгие века камень так выветрился, что изваяния уже мало походили на львов. С невысоких колонн друг на друга взирали потертые неразличимые чудища. Когда мы прошли мимо, они даже не пикнули.

Королевский путь был прямым и широким, он еще дважды пересек извилистую Священную дорогу и наконец вышел к порту. Изначально эту дорогу ограждали каменные стены, защищавшие важный для города маршрут. Но впоследствии Длинные стены были разобраны на камни, из которых к королевскому мегарону пристраивали одно крыло за другим, пока скромная однокомнатная цитадель не разрослась в четырехэтажный дворец.

На оживленной улице стук копыт наших лошадей утонул в извечном городском шуме. Близился полдень, и мы попали в самый разгар утренней суеты. Люди спешили закончить свои дела и поскорее удалиться под сень своих домов переждать послеполуденную жару. На дороге было всего несколько лошадей и очень много ослов. Люди передвигались кто пешком, кто в паланкинах на плечах у слуг. Купцы везли свой товар на телегах, а потом на осликах доставляли его по узким переулкам к задним дверям роскошных домов, чтобы там продать овощи кухаркам, полотно горничным или вино дворецким. Все толкались, шумели, кричали, и после неизменной гнетущей тишины я искренне наслаждался этим шумом и гамом.

Мы осторожно пробирались сквозь толпу, притягивая любопытные взгляды. Мои спутники были облачены в крепкую походную одежду. А на мне оставалось то, в чем я был в тюрьме. В те далекие времена, когда я приобрел свою тунику у купца в нижнем городе, она имела жизнерадостный желтый цвет. Мне он казался щегольским. Со временем она полиняла, стала грязно-коричневатой и сильно потерлась на локтях, а у воротника стараниями королевского волшебника зияла свежая прореха. Интересно, в чем я останусь, если он вздумает и дальше рвать в клочья мою одежду.

Мы пересекли сначала верхнюю часть Священной дороги, потом нижнюю, где стояли лучшие в городе магазины. Оглядевшись на перекрестке, я увидел паланкины и роскошные экипажи, ожидавшие своих благородных владельцев, удалившихся за покупками. В одной лавке за углом торговали только сережками, и я проводил ее тоскливым взглядом. Взглянуть бы хоть одним глазом на выставленный в витринах товар! Но мы были слишком далеко, а улицы слишком запружены. Нечего и думать.

Когда мы спустились в нижний город, народу на улицах стало меньше, люди разошлись по домам. Я тщетно высматривал хоть одно знакомое лицо. Хотелось сказать кому-нибудь, что я освободился, но мало кто останется на улице в такой зной. Добравшись до порта, мы повернули и поехали вдоль берега к южным воротам. Миновали сначала торговые корабли, потом причал с личными яхтами для рыбалки и приятных прогулок, потом королевские военные суда. Я считал пушки, привинченные к палубам, и так увлекся, что не сразу заметил Филоникеса.

– Филоникес! – закричал я, изогнувшись в седле. – Эй, Филоникес! – Больше я ничего сказать не успел: волшебник ухватил меня за руку и потащил прочь. Он пришпорил лошадь, и она пошла рысью, а вслед за ней и моя. Я оглянулся и увидел, как Филоникес исчезает за углом. Не знаю, заметил ли он меня. Волшебник еще раз свернул за угол, мы замедлили шаг, и нас догнали остальные четверо.

– Проклятье! – выругался волшебник. – Что ты тут затеял?

Я ткнул пальцем через плечо и изобразил недоумение:

– Фило – мой друг. Хотел поздороваться.

– Думаешь, каждому в городе надо знать, что ты работаешь на короля?

– А почему бы и нет?

– Ты, когда хочешь что-нибудь украсть, заранее объявляешь об этом на весь город? – Он на миг задумался. – Ты – да. А я не собираюсь.

– А почему бы и нет? – снова спросил я.

– Не твое дело. Держи язык за зубами, понял?

– Конечно, – пожал плечами я.

Мы снова тронулись в путь, и сгусток людей и лошадей, уже начавший собираться вокруг нас на узкой улице, рассеялся. Я наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Лошадь послушно трусила вслед за волшебником.

* * *

У южных ворот мы снова нырнули в прохладный туннель, на сей раз гораздо длиннее, чем в мегароне. Он шел под пологим земляным валом и новой городской стеной. Потом опять вынырнули на солнечный свет. Город, конечно, за стенами не кончался. Захватчики, народ деловитый и рассудительный, принесли городу процветание, и он давно выплеснулся за прежние границы. Мы ехали мимо красивых купеческих домов, чьи обитатели предпочли покинуть городскую тесноту. Над стенами, ограждавшими сады, покачивались цитрусы, инжир, миндаль. В тени деревьев прятались веранды. С высоты лошадиных спин мы могли украдкой заглядывать в частную жизнь, обычно скрытую от посторонних глаз. Я бы предпочел залезть на стену и присмотреть себе добычу. Мне не нравилось, что, едва глаз зацепится за что-нибудь интересное, как вся картина исчезает за темно-зеленой листвой апельсинового дерева.

За виллами потянулись фермы. По обе стороны от нас, насколько хватало глаз, раскинулись идеально ровные поля. Похоже, до самого подножия Гефестийских гор, видневшихся вдалеке, мы не встретим ни единого пригорочка. Где-то справа, в той стороне, где море, должна протекать река Сеперкия, но она не была видна даже с лошади. Я привстал в стременах. Вдали зеленела полоска деревьев – должно быть, она окаймляет берега, скрывая водную гладь. Через мгновение колени задрожали, пришлось снова сесть. Лошадь недовольно фыркнула.

– Не тяни за поводья, – посоветовал тот, что ехал справа.

Я поглядел на кожаные полоски, лежавшие в ладонях, и выпустил их совсем. Лошадка, видимо, и без меня знала, куда идти. Мимо нас одно за другим тянулись луковые поля, иногда их сменяли участки поменьше с огурцами или арбузами. Арбузы успели вырасти величиной с мою голову, так что до конца лета, по-видимому, оставалось меньше, чем я предполагал. Долгонько же я выбирался из тюрьмы.

Стояла жара. Пассатные ветра, обычно дующие в конце лета с северо-запада, еще не пришли, и в застывшем пейзаже не колыхалась ни травинка. Солнце палило нещадно, и даже пыль не давала себе труда подняться с земли. Мы проехали мимо крестьянского дома с небольшой оливковой рощицей. Серебристая листва казалась вырезанной из камня.

В городе мне хотелось раскрыть объятия солнечному свету и завернуться в него, как в одеяло. Я вертелся в седле, подставляя кожу под теплые лучи. Поначалу это было приятно, но, когда город почти скрылся за горизонтом, стало казаться, что толстая корка грязи и засохшего пота, покрывавшая тело, усохла размера на два и стала тесна. Я чесался с головы до ног. Следом за мной над дорогой тянулся шлейф тюремной вони, и, по-моему, это не нравилось даже моей лошади.

Я заметил, что всадники, ехавшие по обе стороны от меня, постепенно отстраняются все дальше и дальше.