По-прежнему пятница. Алгебра

Лилли сразу поняла, что что-то случилось, хотя проглотила чушь про Ларса: «Ой, папа приехал, и у него этот водитель, и он…» Но рассказать ей про принцессу я все равно не могла. Как вспомню, с каким отвращением Лилли говорила в своем докладе про христианских королей, которые назывались помазанниками Божиими и поэтому считали, что отвечают только перед Богом, но не перед своим народом. Хотя мой папа в церковь вообще не ходит, ну то есть ходит, когда бабушка его заставляет.

Лилли поверила про Ларса, но реально засыпала меня вопросами, почему я плакала.

– Почему у тебя глаза красные и опухли? Ты ревела. Почему ты ревела? Что-то случилось? А что случилось? Опять пару получила?

Я только дернула плечом и уставилась в окно на унылые притоны Ист-Виллидж, через которые мы проезжаем, чтобы попасть на магистраль ФДР.

– Да ничего не случилось, ПМС.

– Ничего не ПМС. Оно у тебя было на той неделе, я помню, ты у меня еще прокладку попросила после физры, а потом за обедом слопала две упаковки пирожных с кремом. – Иногда я жалею, что у Лилли такая хорошая память. – Ну, колись давай. Может, Луи снова съел носок?

Было ужасно стыдно обсуждать мой цикл при папином телохранителе. Ларс, он такой, на Болдуина похож. Вообще-то он очень внимательно следил за дорогой, может, и не слышал нас с переднего сиденья, но все равно неловко как-то.

– Все нормально, – прошептала я. – Просто папа, ну ты понимаешь.

– А! – воскликнула Лилли своим обычным голосом. Не помню, говорила я или нет, но обычный голос Лилли – это очень громко. – Это ты про бесплодие? Он что, до сих пор из-за этого страдает? Ему точно необходима самоактуализация.

И она принялась распространяться насчет какого-то юнгианского древа самоактуализации. Мой папа, по ее словам, находится на нижних ветвях древа, и он никогда не достигнет верхушки, пока не примет себя таким, какой он есть, вместе со своей невозможностью иметь потомство.

Подозреваю, у меня тоже проблемы с самоактуализацией. Я, наверное, вообще где-то под этим древом сижу. Может, даже под корнями.

Но сейчас, на алгебре, я вдруг подумала, что и правда все не так плохо. Я размышляла об этом всю продленку и пришла к некоторым выводам.

Они не могут заставить меня стать принцессой.

Просто не могут. В конце концов, это Америка. Здесь каждый может быть тем, кем хочет. Во всяком случае, так говорила миссис Холланд в прошлом году на истории США. Ну а раз я могу быть кем хочу, значит, я не стану принцессой. Никто не заставит меня стать принцессой, даже папа, если я этого не хочу.

Ведь правильно?

Сегодня вечером я просто скажу папе: «Спасибо, но не стоит. Спасибо. Я лучше останусь все той же Мией».

Блин. Мистер Джанини меня только что вызвал, а я представления не имею, о чем он говорил, потому что сидела в дневнике, вместо того чтобы его слушать. У меня горит лицо. Лана помирает со смеху, конечно. Какая же она гадина.

Ну что он меня все вызывает и вызывает? Уже должен бы понять, что я не отличу квадратичное уравнение от дырки в земле. Он просто вяжется из-за мамы, чтобы все видели, что он относится ко мне так же, как ко всем остальным в классе.

Но я не такая, как все остальные в классе.

И зачем мне вообще эта алгебра? Для того чтобы работать в «Гринпис», алгебра не требуется. Ну а уж принцессам алгебра не нужна от слова совсем! Короче, я и без алгебры отлично проживу.

Круто.

Дано x = a + aby

Найти y

x – a = aby

Поздно вечером в пятницу
Комната Лилли Московиц

Ну да, я прогуляла дополнительные занятия с мистером Джанини. Знаю, что не должна была так поступать. Уж поверьте, Лилли ясно дала мне это понять. Я в курсе, что мистер Джанини проводит дополнительные занятия специально для таких, как я, которые не врубаются в алгебру. Помню, что он делает это в собственное свободное время и ему за это даже не платят. Но зачем мне туда ходить, если я точно знаю, что алгебра в моей будущей работе не понадобится?

Я спросила у Лилли, можно ли у нее сегодня переночевать, и она ответила, можно, но с условием, что я не буду вести себя как больная на всю голову. Я пообещала, хотя вовсе не думаю, что веду себя как больная на голову.

Но когда я после школы позвонила маме и спросила, можно ли мне переночевать сегодня у Московиц, она как-то замялась, а потом сказала:

– Э-э, Миа, понимаешь, папа надеялся, что мы сможем еще немного поговорить с тобой сегодня вечером.

Ну круто.

Я объяснила маме, что, конечно, тоже страшно хочу с ними поговорить, но очень волнуюсь за Лилли, потому что ее поклонника выпустили из психушки.

Как только Лилли начала вести свое телешоу, ей стал названивать парень по имени Норман и просить разрешения снять с нее туфли. Родители Московиц считают, что он фетишист. Он зациклился на ногах, точнее, на ногах Лилли. Стал присылать ей всякую всячину, разные диски, чучела животных и прочую дрянь и уверял, что пришлет еще больше всего, если только Лилли снимет туфли в прямом эфире. И что же делала Лилли? Она снимала туфли, только ноги закрывала одеялом, а потом начинала ими дрыгать и говорила: «Ну, Норман, смотри, урод несчастный, я сняла туфли. Спасибо за диски, ты, придурок».

Норман от этого совершенно взбесился и стал рыскать по Гринич-Виллидж в поисках Лилли. Все ее зрители знают, что она живет в Гринич-Виллидж, потому что видели наш замечательный репортаж про пистолет для наклейки ценников. Лилли одолжила его в супермаркете «Грэнд-Юнион», а потом, встав на углу Бликер-стрит и Ла Гуардиа, уверяла проходящих мимо европейских туристов, что, налепив ценник от «Грэнд-Юнион» на лоб, они смогут получить бесплатный латте в кафе «Дин и ДеЛука» (и просто офигеть, сколько народу ей верило).

И вот несколько недель назад фетишист Норман наткнулся на нас в парке и погнался за нами, размахивая купюрами по двадцать долларов и крича, чтобы мы сняли туфли. Это было очень весело и совсем не страшно, потому что мы сразу помчались на полицейский пост между Вашингтон-сквер Саут и Томпсон-стрит. Там Шестой полицейский участок установил огромный трейлер, чтобы потихоньку следить за наркоторговцами. Мы сообщили, что за нами гонится какой-то странный мужик. И видели бы вы, как двадцать переодетых полицейских (включая того, которого я принимала за старого бомжа, вечно спящего на скамейке) накинулись на визжащего Нормана и отволокли его в больницу Белвью.

С Лилли всегда так интересно.

Но на днях родители сказали Лилли, что Нормана выпустили из психушки и чтобы она не издевалась над ним, если вдруг его встретит, потому что у него просто обсессивно-компульсивное расстройство, возможно, всего лишь со склонностью к шизофрении.

Видимо, поэтому Лилли решила посвятить завтрашнее шоу своим ногам. Она собирается перемерить в эфире всю свою обувь, но при этом ни разу не показать голые пятки. Лилли надеется, что Норман после этого окончательно сбрендит и выкинет что-нибудь захватывающее, например попытается пристрелить нас из ружья.

Но я не боюсь. Он носит очки с такими толстыми стеклами, что вряд ли в состоянии попасть в цель даже из автомата, который в нашей стране может купить любой псих благодаря разрешению на ношение оружия. Как утверждает Майкл Московиц в своем инет-журнале, это когда-нибудь уничтожит демократию в том виде, в каком мы ее знаем.

Но мама на Нормана не купилась.

– Миа, я, конечно, рада, что ты хочешь помочь подруге в трудный момент, но, по-моему, у тебя дома есть свои обязательства и обязанности, которые надо выполнять.

Я такая:

– Какие обязанности?

Я почему-то подумала про кошачий туалет, который поменяла два дня назад. А мама мне:

– Обязательства по отношению к нам с папой.

Что-то я не врубилась. Обязанности? Обязательства? Это она мне про обязательства говорит? А она вообще помнит, когда в последний раз относила белье в прачечную, не говоря уж про забирала его оттуда? Когда она покупала ватные палочки, туалетную бумагу, молоко?

Ей хоть раз за все эти четырнадцать лет пришло в голову хотя бы намекнуть, что однажды я вдруг могу стать принцессой Дженовии???

И она еще будет напоминать мне о моих обязательствах?