«Газик» остановился у дровяного склада, и сержант приказал Дмитрию вылезти. Когда милиционеры вели его вдоль уложенных в штабеля стволов деревьев выше человеческого роста, колени у него так тряслись, что он поскользнулся, и конвоирам пришлось поддержать его за воротник. За последним штабелем открылся вид на окутанную дымкой долину, которую пересекала река – незамерзшая, несмотря на то что уже несколько недель стоял мороз. У Дмитрия мелькнула мысль, неужели он оказался за Уралом, неподалеку от легендарной фабрики «Папанин», производящей средства против замерзания, – да нет же, это невозможно за одну ночь. От противоположного берега отделился паром и легко заскользил по течению на тросах. Еще не пристав к берегу, белобородый паромщик прокричал сержанту:

– Это еще кто? Вы же знаете, я не обязан перевозить заключенных.

– Будто не понимает, какая холодрыга, не делать же нам крюк, – пробормотал шофер в поднятый воротник пальто.

– Не волнуйся, Мракович: приказ сверху, – ответил сержант паромщику. Дмитрий заметил в выражении лица старика недовольство, но все же тот посторонился, и вскоре они уже очутились на другой стороне.

Посыпанная золой дорога вела вверх по крутому берегу, и когда они достигли верхней речной террасы, перед ними открылась просека, на километры уходящая в тайгу. Под низким солнцем казалось, будто вырубленная полоса покрылась мурашками – это тысячи пней вздымались под снегом холмиками. По утрамбованной снегоступами тропке сержант двигался к деревянной постройке, напоминавшей избушку на курьих ножках. Дмитрий следовал за ним под присмотром шофера. Издалека доносился собачий лай.

•

ЛОН-101, 1953 год

– Я рад, что вы так оперативно откликнулись на наше приглашение, – поприветствовал Дмитрия начальник лагеря Ногов, представившийся инженером-майором. Из-за дефекта зрения он смотрел мимо Дмитрия, и создавалось впечатление, что обращается он к генералиссимусу, чей портрет висел в красном углу. Переведя взгляд к изразцовой печи, Ногов продолжил:

– А это секретарь райкома комсомола Кедрин. Хотя сейчас он единственный комсомолец на весь район. Верно, Валя?

– Ни в коем случае нельзя представлять ситуацию таким образом, Константин Иванович. До завершения строительства плотины нас было более семи тысяч, – возразил секретарь.

Ногов проигнорировал его реплику и снова перевел взгляд на генералиссимуса.

– Надеюсь, вы нагуляли аппетит.

Тут же из тени шкафов с раздвижными дверями выступил худой паренек, бесшумно отодвинул стулья от стола и приподнял крышку, под которой обнаружились тарелка дымящихся щей со сметаной и пирожки.

– Я все еще не понимаю, – начал было Дмитрий, жадно опустошив тарелку, но отвлекся на ватрушку, которую худой парнишка предложил на десерт. Ногов извлек из кожаной папки тетрадь и лизнул костлявый палец. Быстро пролистав несколько страниц, он нашел нужную:

– Малютин… Нет, вот: Малюткин Семён Вольфович.

– Оффессо Аюткин? – проговорил Дмитрий с набитым ртом.

– Именно, – сказал Ногов. – Но довольно об этом. Сейчас вы должны сосредоточиться. И помните о клятве, которую дали.

По знаку начальника лагеря Кедрин и худой парнишка вкатили стол на колесах. На нем высился макет, над которым, как с первого взгляда определил Дмитрий, трудились сотни часов. По контурам высокого берега и лесным просекам он узнал лагерь, куда его доставили. Доски в двойном заборе были тоньше спичек, для колючей проволоки, похоже, использовали свиную щетину. На полосе опилок между заборами несли караул искусно вырезанные охранники с собаками, а по направлению к лагерным воротам двигалась колонна заключенных. Вышки, которые Дмитрий заметил в лагере в первую очередь, тоже были выполнены скрупулезно, равно как и административное здание, и общежитие для караульных – вплоть до флюгера на коньке. Даже баню покрыли крохотными дранками, обшив наружные стены корой. На мастерские и бараки приклеили полоски просмоленного картона. За собачьим питомником лежали горкой фигуры, которые, видимо, еще не приделали или сняли.

– Посмотрите сюда, – сказал Ногов и поднял крышу одной мастерской. Дмитрий увидел большое конторское помещение. Там стояли десятью рядами письменные столы, по десять в каждом ряду. За столами, склонившись над крохотными листочками, сидели заключенные.

– Здесь, в подсобном лагере, мы не валим лес и не затапливаем долины. Этим занимаются заключенные главного лагеря и добровольцы Кедрина. Мы снабжаем страну другим ресурсом – числами. Мы проводим масштабные математические операции в интересах науки, производства и управления, а во время войны рассчитывали баллистические траектории для ракет.

– За это Константин Иванович получил орден Отечественной войны первой степени, – вставил Кедрин, но начальник лагеря и эту реплику пропустил мимо ушей. Мундштуком трубки он указал на конторское помещение:

– Тут, за столами в первом ряду, сидят самые светлые головы. Они создают алгоритмы, которые во втором и третьем рядах раскладываются на простейшие вычисления. В рядах с четвертого по десятый виртуозы арифметики их решают, контролируют и, наконец, сводят к итоговому результату.

– Десять групп работают в пять смен, по два часа каждая, – добавил Кедрин. Ногов кивнул, и секретарь снова скрылся в соседней комнате.

– Однако, – продолжил начальник лагеря, – скоро этому придет конец, подобными вычислениями займутся машины. Следовательно, наш лагерь должен переключиться на решение новых задач.

Кедрин и худой парнишка внесли другой макет. Когда они водрузили его на буфет, Дмитрий побелел:

– Откуда?

– Этот шедевр конфисковали у Малюткина во время ареста, – хохотнул Ногов. Он ткнул указательным пальцем в потертую лысину Ленина, но реле в постаменте не включилось.

– Товарищ начальник лагеря, не надо так сильно: трансформатор сломан, – тут же донеслось из темного угла, и Ногов одарил письменный стол рассерженным взглядом. Худой парнишка осторожно выступил на свет и доложил:

– Я на прошлой неделе отнес макет в мастерскую, но поставка медной проволоки… – Ногов взмахом руки отправил его обратно в темноту.

– Наша новая цель намного превосходит возможности любой вычислительной машины. Говоря кратко, мы создадим экспериментальный лагерь, положив в основу главную идею вашего макета. Это будет лагерь, который легко приспособить к любым формам работы и размещения. С помощью него – своего рода экспериментального города – мы сможем с научной точностью определить, какое пространственное расположение позволяет оптимально достичь желаемых результатов. Только в повседневной практике раскрывается потенциал управления социальным пространством. Таким образом, наши заключенные на пути к исправлению будут способствовать оптимизации управления общественными процессами.

– Но ведь городское планирование должно соответствовать положениям…

– Прямо лучший ученик Паукера^[4], а, Кедрин?

– И правда, Константин Иванович, иногда я удивляюсь, как вообще возможен прогресс.

Ногов пропустил и это дерзкое высказывание мимо ушей, зажег трубку и выпустил несколько колец. Сквозь дым он посмотрел прямо в глаза Дмитрию:

– Вопрос, на который необходимо ответить здесь и сейчас: когда вы сможете закончить разработку планов строительства? Над всем остальным будут ломать голову люди поумнее.

•

Бетпак-Дала, 1957 год

На вопрос, вызвало ли бурю почти одновременное снятие тысяч сталинских портретов, уже можно было ответить отрицательно. Вместе с тем удаление отдельных экземпляров, высота которых превышала человеческий рост, в отдельных советских учреждениях привело к несчастным случаям на производстве; к прочим побочным эффектам можно было отнести скоропостижную кончину заместителя председателя Совета министров, безрезультатные народные восстания и бесчисленные мелкие сокращения и казусы, не вошедшие в учебники истории.

– Это отбросит нас назад на несколько десятилетий, – констатировал инженер-подполковник Ногов, который не знал теперь, куда направить взгляд. Сотни заключенных, необходимых для бесперебойного функционирования ЛОН-101, освободили на основании указа об амнистии.

Оттепель ударила и по архитектору-экспериментатору, заместителю секретаря райкома комсомола Дмитрию Фроловичу Совакову. Заблуждения прошедших лет все же кое-чему научили, для него не стало неожиданностью, что Железнодорожный, куда его направили в этот раз, находился не в Московской области и не на просторах Русского Севера, а в Бетпак-Дала, так называемой Голодной степи. На картах Казахской ССР упомянутое место никак не выделялось на расплывчатом фоне цвета охры, в справочниках тоже не было упоминаний. И даже когда Дмитрий приблизился к нужной станции на девяносто девять километров, в поезде ни один проводник или попутчик ничего не слышал про здешний Железнодорожный.

– Ничего удивительного, – заметил младший сержант, который встречал Дмитрия на перегоне у одинокой трансформаторной башенки, – место назначения находится в закрытой зоне.

Он поведал, что временные жители предпочитают называть город «Центрнигде» или «Гделибоград», что имеет больше смысла, нежели наименование «Железнодорожный», населенный пункт не связан с сетью железных дорог и даже с близлежащими магистралями. Словно в подтверждение сказанного внедорожник свернул в направлении, на которое указывал лишь компас, и два часа они ехали мимо кустарников, камней и русел талых вод к горизонту. Дмитрий тщетно пытался принять удобное или хотя бы устойчивое положение на сиденье. Заменив пробитое колесо, они ехали еще час по направлению к гряде пологих холмов. На фоне закатного неба вырисовывались силуэты сайгаков, которые бродили по степи в поисках корма и временами поднимали к небу хоботки.

Когда опустилась темнота, за холмами вырос колокол света, озарив перистые облака. Это не может быть лунной радугой, подумал Дмитрий… и действительно: когда они перевалили через гребень холма, в открывшейся перед ними низине раскинулось озеро электрических огней. Нет, не озеро – постепенно вырисовывались контуры улиц в окружении фонарей. Там сияла огнями – Дмитрий изумленно протер глаза – Москва.

Да, это московские улицы, которые он в годы учебы изо дня в день видел на картах, схемах, моделях и с которыми сроднился: паутина, окружавшая Кремль, на нитях мерцали тысячи капель росы. Нити огней густой сетью тянулись над бульварами и сходились у широкого Садового кольца. Только радиальные улицы, как затяжки на полотне, километр за километром устремлялись к пригородам. Отдельные ячейки сети тонули в темноте, словно там пролегали железнодорожные линии, излучины Москвы-реки или лесопарки. А вот там, на берегу, ниже предполагаемого места впадения в реку Водоотводного канала, помигивал, как запутавшийся в сети светлячок, его любимый парк Горького. И все это в размерах оригинала; напоминает, конечно, эскиз, но все равно: Москва. Внедорожник тем временем остановился в темноте, по подсчетам Дмитрия, на Ленинских горах, у башни главного здания МГУ.

Младший сержант глотнул из фляжки, прополоскал горло от пыли и только потом сказал:

– Добро пожаловать в Систему М, Дмитрий Фролович. И помните о клятве, которую дали.

Дмитрий воздержался от вопросов, поскольку (это он тоже усвоил за прошедшие годы) бесполезно надеяться на ответы, когда момент неподходящий. А сейчас момент, несомненно, был неподходящим, младший сержант напряженно смотрел на часы и тихо вел обратный отсчет секундам. Когда он дошел до нуля, все огни резко погасли, и от Москвы остался лишь размытый отпечаток на сетчатке глаз. Через несколько секунд исчез и он.