19

После заседания суда мы с Ульрикой в полном молчании ожидали Блумберга в конторе. Я вставал, снова садился и снова вскакивал. Подходил к окну и вздыхал.

– Где он?

Ульрика сидела неподвижно, уставившись в стену.

– Когда нам дадут поговорить со Стеллой? – спросил я. – Это бесчеловечно – держать ее в полной изоляции.

– Так это и делается, – ответила Ульрика. – Пока идет следствие, она будет в изоляторе.

Наконец появился Блумберг. Его щеки, напоминавшие два апельсина, теперь казались еще краснее. Он говорил возбужденно, взахлеб, словно взволнованный персонаж из мультика.

– Я поручил всем своим людям проверить Кристофера Ольсена. Выяснилось, что у него тоже есть труп в шкафу – уж извините за это выражение, – и даже не один.

Извинять его мне не хотелось, но сказанное меня слишком заинтриговало, и я промолчал, желая услышать продолжение.

– Рассказывай!

– Будучи бизнесменом, легко наживаешь себе врагов, – сказал Блумберг. – Но в случае с Ольсеном это не просто враги. Похоже, он вступил в конфликт с поляками, у которых список прежних судимостей нескончаем, словно проповедь.

Я состроил скептическую гримасу. Уж слишком все это смахивало на плохой полицейский сериал.

– Весной Ольсен прикупил недвижимость. А поляки держат на первом этаже пиццерию, от которой он мечтает отделаться. Думаю, такое соседство не очень хорошо сказывается на ценах за жилье.

– Но способ не указывает на мафиозное убийство, – возразила Ульрика.

– Кто говорит о мафии? Я упомянул лишь о польских держателях пиццерии. Но дальше будет еще интереснее.

Мне вся эта ситуация все меньше нравилась. В моем представлении расследованием убийства занимается полиция, а не адвокат. Кроме того, как-то некрасиво в чем-то подозревать жертву преступления.

– Всего полгода назад на Кристофера Ольсена было подано заявление в полицию по поводу многократных избиений и изнасилований. Было начато предварительное следствие, но через пару месяцев прокурор решил закрыть его за недостатком доказательств.

Блумберг сделал театральную паузу, окинув нас взглядом:

– Заявление подала бывшая сожительница Ольсена, прожившая с ним три года. По ее словам, Кристофер – насильник и жестокий тиран, загубивший ее жизнь.

Ульрика изменилась в лице:

– Стало быть, ей не удалось ничего доказать?

– Нет, – сказал Блумберг.

– Ее наверняка переполняет жажда мести.

Блумберг кивнул.

Ульрика повернулась ко мне:

– Ты понимаешь, что это значит?

План Блумберга состоял в том, чтобы представить альтернативного подозреваемого и вызвать обоснованные сомнения в виновности Стеллы. Польские владельцы пиццерии были первым вариантом, но бывшая сожительница Ольсена оказалась куда более подходящей кандидатурой.

– Но она, возможно, не имеет ко всему этому никакого отношения, – сказал я Ульрике, когда мы сидели ночью на диване, не в силах уснуть. – Разве не лучше будет предоставить это полиции?

Она взглянула на меня как на глупого пастора:

– Именно этим и занимаются адвокаты.

– Но разве не достаточно будет доказать, что Стелла невиновна? Представь себе, что другой человек попадет в трудную ситуацию. Ее избивали, насиловали, а теперь…

Ульрика резко поднялась:

– Мы говорим о Стелле! Наша дочь сидит в следственном изоляторе!

Само собой, она права. Нет задачи важнее, чем как можно скорее вызволить Стеллу. Допив виски, я встал и подошел к камину. Когда я открыл стеклянную дверцу, жар ударил мне в лицо, и я вынужден был подождать пару минут, прежде чем засунуть в камин кочергу, так что пепел полетел во все стороны и облако дыма поднялось над моей головой.

– Ты любишь меня? – спросил я, не глядя на Ульрику.

– Солнышко мое, ясное дело, я тебя люблю. – Она потянулась ко мне и погладила меня по затылку. – Тебя и Стеллу. Я люблю вас больше всего на свете.

– Я тебя тоже люблю.

– Это просто какой-то кошмарный сон, – проговорила Ульрика. – Никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной.

Я сел и обнял ее одной рукой:

– Что бы ни случилось, мы должны держаться вместе.

Мы поцеловались.

– А что, если она… – проговорил я. – Как ты думаешь, а если она…

Ульрика отшатнулась от меня:

– Не надо так думать!

– Знаю. Но… ее блузка…

Я просто обязан выяснить, что с ней произошло. Должно быть, Ульрика забрала блузку. А в этом случае она, конечно же, обнаружила пятна – их невозможно было не заметить.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Пятна на блузке.

– Какие пятна?

Она смотрела на меня так, словно я бредил.

Стало быть, она не брала блузку? В таком случае вещь должна была найти полиция. Мое сердце громко стучало, когда Ульрика положила руку мне на рукав:

– Мы знаем, что Стелла была дома, когда убили этого человека.

Больше она не произнесла ни слова.

20

В ночь с понедельника на вторник я не сомкнул глаз. Разные мысли вертелись в голове. Что натворила Стелла?

Я пылесосил, мыл полы и тер дверцы кухонных шкафов, чувствуя, как голова идет кругом. Боялся своих собственных мыслей. Стелла, моя девочка. Что я за отец, если допускаю саму мысль о том, что она может быть виновна? Воздух застревал в гортани, как густая слизь; мне пришлось выйти в сад, чтобы продышаться.

Ульрика закрылась в своем кабинете. Через несколько часов я обнаружил ее спящей за письменным столом. Рядом стояла пустая бутылка вина и недопитый бокал. Осторожно проведя рукой по ее волосам, я вдохнул ее запах и оставил спать дальше.

Утром я в полном изнеможении плюхнулся за стол в кухне, перелистал газету и увидел снимок детской площадки, где был убит Кристофер Ольсен. Неужели Стелла была там в пятницу вечером? Но зачем? Отбросив эти мысли, я поднялся к Ульрике.

– Хочу поехать туда. Увидеть все собственными глазами.

– Что именно?

– Место происшествия. Детскую площадку.

– По-моему, не самая удачная идея, – сказала Ульрика. – Нам с тобой лучше держаться от всего этого подальше.

Тогда я стал копаться в Сети.

Пока информации об убийстве было мало, но это, ясное дело, вопрос времени – пройдет несколько часов, и народ кинется писать об этом на разных форумах и обсуждать в социальных сетях. С большой вероятностью Стеллу будут называть виновной. Нет дыма без огня. То, что речь идет о дочери пастора, придаст этой истории особую пикантность.

Люди наделены властью судить и осуждать, что бы там ни говорила правоохранительная система, и в народном суде не требуется весомых доказательств. Мне достаточно оборотиться на самого себя. Сколько раз сам я начинал сомневаться, когда подозреваемого освобождали за отсутствием доказательств?

Я продолжал гуглить, но слов и картинок было недостаточно. Я хотел увидеть все своими глазами, постоять на этом месте.

Ульрике я не рассказал, куда направляюсь. Похоже, она глубоко убеждена, что Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения. В машину я садился с тяжелым чувством в груди.

На полпути к городу зазвонил телефон – дисплей показал, что это Дино.

– Полиция допрашивала Амину. Нехорошо, что она оказывается замешанной в этом деле.

Он говорил быстро и с необычной жесткостью в голосе.

– О чем они ее спрашивали? – спросил я, но Дино меня не слушал.

– А что, если на медицинском факультете узнают, что Амина втянута в расследование убийства? Это бросает на нее тень.

– Прекрати, Дино! Мою дочь подозревают в убийстве! Не Амину надо жалеть.

На мгновение он замолчал.

– Знаю, знаю. Прости, я просто не хочу, чтобы у Амины были неприятности из-за того, к чему она… не имеет отношения.

Само собой, он не имел в виду ничего плохого. Дино известен отсутствием такта и привычки размышлять перед тем, как что-либо сказать или сделать. Бессчетное количество раз мне приходилось заглаживать на игровом поле его поспешные выпады и резкие слова. Но теперь мне самому было тяжело – мягко говоря.

– Ты хочешь сказать, что Стелла имеет отношение ко всему этому? – спросил я.

– Ясное дело, нет, но ведь речь идет об учебе на медицинском факультете. Амина ничего не знает о том, что произошло в пятницу.

– Но ведь и Стелла об этом ничего не знает!

– Как назло, все это должно было случиться именно сейчас. Не впервые Амина попадает в неприятную ситуацию из-за…

Он не договорил. В этом и не было нужды. Дрожащим пальцем я нажал кнопку сброса.

Поставив машину возле боулинга, я прошел остаток пути пешком. За живой изгородью возле дачных домиков отыскал детскую площадку. От заграждения, поставленного полицией, остался небольшой обрывок сине-белой ленты на фонарном столбе. На площадке какая-то девчушка, хохоча, так раскачалась на качелях, что у нее слетел один сандалик. Ее отец стоял чуть в стороне у горки, раскинув в стороны руки, а младший братишка сидел на самом верху и сомневался, стоит ли ему съезжать вниз.

Рядом с плотной живой изгородью за ними уже возник небольшой мемориал. Фонарики с горящими внутри свечами, розы и лилии, фотографии и открытки с прощальными словами. Крупными красными буквами на черном фоне кто-то написал: «За что?»

Девочка на полной скорости соскочила с качелей, одним движением подхватила и натянула свой сандалик и кинулась к папе с радостным возгласом.

– Тсс! – шикнул он, покосившись на меня.

Я стоял, склонив голову, перед цветами и свечами и молился за упокой души Кристофера Ольсена.

Раньше я видел его лицо лишь на экране компьютера и телефона – несколько фотографий из репортажа и с презентации его предприятия. Теперь я впервые увидел его как человека из плоти и крови, которого другие оплакивали, по которому горевали. На самой большой фотографии он смотрел прямо в камеру – с сияющими глазами и радостно-удивленной улыбкой, словно фотограф застал его врасплох. Смерть особенно остро ощущается, когда видишь, насколько живым был когда-то человек.

Меня охватило чувство тотальной беспомощности. Все казалось таким беспросветным и диким. Незнакомого мне молодого мужчину лишили жизни на этой самой площадке, посыпанной скрипучим гравием. До сих пор можно было угадать, где растеклась кровь.

Кто мог хоть на секунду поверить, что Стелла имеет к этому какое-то отношение? Я снова взглянул на фотографии Кристофера Ольсена. Красивый молодой парень со счастливыми глазами, устремленный в будущее. Чудовищная трагедия.

Я поспешил выйти на тротуар и бросил взгляд на улицу Пилегатан.

Почему эта соседка утверждала, что видела здесь Стеллу в пятницу вечером? Кто она такая и как может быть так уверена в своих показаниях? Если она сознательно лжет, кто-то должен объяснить ей, к чему это может привести.

А если она не лжет? А что, если Стелла и вправду была здесь?

Пройдя чуть дальше вниз по улице, я нашел желтый дом, построенный на рубеже веков, в котором жил Кристофер Ольсен. Взглянул вверх на красивое обрамление окон и элегантные балконы. Потом потрогал дверь подъезда. Она была открыта.

Я не знал, существовали ли юридические основания, мешавшие мне потолковать со свидетельницей. С моральной точки зрения это было, конечно, возмутительно, хоть я и поклялся самому себе не пытаться повлиять на девушку. Мне только хотелось выяснить, что именно она видела. И она должна понять, что Стелла – живой человек, чьи близкие сходят с ума от волнения. Надо объяснить ей, что все это не игрушки. Ей полезно будет увидеть, что существую я.