7

Субботним вечером, незадолго до того, когда наша жизнь должна была измениться, я обратился к Богу. Меня встревожила перепачканная блузка в стиральной машине, но я решил ничего не говорить Ульрике. Эти пятна могли быть от чего угодно, они ничего не значили, и не было причин давать ей дополнительный повод для беспокойства. Вместо этого я закрыл глаза и стал молить Бога, чтобы он уберег мою девочку.

Я стоял у кухонного острова и вертел в руках бокал с янтарным виски, когда Ульрика сбежала с лестницы.

– Я только что разговаривала с Александрой! – выпалила она, задыхаясь. – Она пошла и разбудила Амину. Судя по всему, с Аминой случился шок, когда она услышала, что Стелла не вернулась домой.

– И что она сказала?

– Похоже, она ничего не знает.

Я залпом выпил свой виски.

– Может, позвонить ее коллегам по «H & M»? – спросил я.

Ульрика положила телефон Стеллы на столешницу:

– Я уже пробовала. У нее в контактах только телефон Бениты, а та не знает, кто сегодня работал.

Я вздохнул и стал ворчать себе под нос. К тревоге примешивалось раздражение. Разве Стелла не понимает, что` она заставляет нас испытывать? Как мы волнуемся?

Когда телефон запрыгал по столешнице, мы с Ульрикой оба кинулись к нему. Я успел раньше и схватил трубку:

– Да?

Мне осторожно ответил низкий мужской голос:

– Я звоню по поводу мотороллера.

– Мотороллера?

Мысли беспорядочно завертелись у меня в голове.

– Мотороллера, который продается, – продолжал мужчина.

– Здесь не продается мотороллер. Вы ошиблись номером.

Он извинился, но заявил, что вовсе не ошибся номером. В Сети выложено объявление с этим номером о продаже мотороллера. Розового «пиаджио».

Проворчав что-то по поводу досадной ошибки, я закончил разговор.

– Кто звонил? – нетерпеливо спросила Ульрика.

– Она собирается продать мотороллер.

– Что?

– Стелла дала объявление о продаже.

Мы сели на диван. Ульрика разослала всем сообщение, в котором просила тех, кто что-то знает о Стелле, позвонить нам. Я налил себе еще виски, а Ульрика положила айфон Стеллы на столик перед нами. Мы сидели, не сводя с него глаз, и каждый раз, когда он гудел, буквально подпрыгивали на месте. Время остановилось. Ульрика водила по дисплею большим пальцем.

Несколько друзей Стеллы откликнулись, некоторые выражали тревогу, но большинство лишь сообщали, что им ничего не известно.

Набрав в «Гугле» номер телефона Стеллы, я тут же обнаружил объявление. Она действительно выставила мотороллер на продажу. Подарок на день рождения. Что она такое творит?

По телевизору что-то говорили, я держал Ульрику за руку. Рядом с нами, словно привидение, витала неизвестность – и она все росла и росла.

– Может быть, мне взять велосипед и поехать поискать ее?

Ульрика поморщилась:

– Не лучше ли нам оставаться здесь?

Я сжал ее пальцы:

– Такого больше не должно повториться. Неужели она не понимает, как мы волнуемся?

Ульрика уже готова была заплакать:

– Может, позвоним в полицию?

– В полицию?

Нет, это уж чересчур. Все еще не настолько плохо.

– У меня есть там связи, – сказала Ульрика. – Во всяком случае, они будут повнимательнее.

– Это просто какой-то бред! – воскликнул я и вскочил. – Чтобы нам пришлось обращаться… Я просто…

– Тсс! – проговорила Ульрика, подняв палец. – Слышишь?

– Что такое?

– Звонят.

Замерев, я посмотрел на нее. От волнения мы оба были просто вне себя. Через несколько секунд по всему дому разнесся звонок.

– Городской? – проговорила Ульрика и поднялась.

Никто никогда не звонит нам по городскому.

8

Стелла не была запланированным ребенком. Желанным – да, долгожданным и любимым еще задолго до того, как научилась самостоятельно дышать. Но вышло все спонтанно.

Ульрика только что получила диплом и должна была приступить к работе в суде, когда однажды вечером она села напротив меня, положила ладони поверх моих и заглянула мне глубоко в глаза. Со сдержанной улыбкой она сообщила мне потрясающую, оглушительную новость.

Мне оставался год до окончания учебы, а потом еще год службы в качестве помощника пастора. Мы снимали однокомнатную квартирку на Норра-Феладен, жили в долг, и условия для рождения ребенка были далеко не оптимальными. Конечно же, я заметил, что Ульрика колеблется, – первая бурная радость вскоре уступила место пугливому сомнению, но прошла еще целая неделя, прежде чем было произнесено вслух слово «аборт».

Ульрика вполне обоснованно волновалась по поводу практической стороны дела. Расходы, жилье, наше обучение и последующая карьера.

– Любовь поможет нам со всем справиться, – сказал я и поцеловал ее в животик.

Пока Ульрика делала экономические расчеты, я купил крошечные носочки с надписью «My dad rocks»^[6].

– Ты ведь не против абортов? – спросила она меня в те первые дни пылкой влюбленности пятью годами раньше, когда мы буквально не выходили из комнаты в большой студенческой квартире.

– У тебя странные представления о том, что такое быть христианином, – ответил я.

Сейчас я знаю, что она не шутила. Моя вера внушала ей страх и сомнения. Это была самая большая угроза нашим только что зародившимся, еще хрупким отношениям.

– Никогда не думала, что выйду замуж за пастора, – говорила она иногда.

Вовсе не для того, чтобы меня обидеть. Это был всего лишь ироничный комментарий по поводу того, что неисповедимы пути Господни.

– Не беспокойся об этом, – отвечал я. – Я тоже не мог себе представить жену-адвоката.

Ни разу я всерьез не рассматривал тот вариант, что мы откажемся от рождения этого ребенка. Однако в своих разговорах с Ульрикой я держался нейтрально, был открыт для разных возможностей. Вскоре мы пришли к единому решению.

Перед родами мы ходили на курсы и учились правильно дышать. По утрам Ульрика плохо себя чувствовала, и я массировал ее отекшие ноги.

За неделю до расчетной даты родов Ульрика разбудила меня в четыре часа утра. Она стояла в изножье кровати, завернувшись в одеяло:

– Адам, Адам! Воды отошли!

Мы взяли такси и поехали в роддом, и когда Ульрика лежала передо мной на кушетке, извиваясь от боли, а акушерка натягивала длинные перчатки, до меня наконец дошло, что именно поставлено на карту и как легко все может пойти не так. Словно все это время я копил страх и тревогу в потайном уголке души и теперь все разом выплеснулось наружу.

– Сделайте что-нибудь!

– Папа пусть сядет, – сказала медсестра и указала на стул рядом с Ульрикой. Едва приземлившись на стул, я снова вскочил. – Спокойно, возьмите себя в руки, – сказала акушерка.

Ульрика тяжело дышала и ругалась. Когда накатывала новая схватка, она с усилием садилась, кричала и вслепую била руками вокруг себя. Схватив ее за запястье, я настойчиво шептал сквозь зубы молитву. Медперсонал по-прежнему обращался к нам совершенно спокойно. Никаких оснований для беспокойства не было. Однако по их глазам я увидел: что-то изменилось. Их движения стали отрывистыми, инструкции акушерки звучали резко, и вскоре воздух в комнате так сгустился, что кажется, давил на нас. Призвали врача, говорившего нервно и с акцентом, и я услышал слова «экстренное кесарево сечение».

– Что происходит? – раз за разом спрашивал я.

Меня они не слышали. Акушерка наклонилась к Ульрике и жестко, по-деловому сказала:

– Ребенок застрял плечиками. Когда придет очередная схватка, тужься что есть мочи. Надо, чтобы ребеночек вышел.

Я крепко держал Ульрику за руку. Она тряслась всем телом.

– Дорогая, ты сможешь!

Она замерла и напряглась. В комнате стало тихо, и я буквально ощутил волну боли, пронесшуюся по ее телу, когда она изо всех сил тужилась.

– Боже, помоги!

Акушерка потянула изо всех сил, Ульрика издала звериный рык. Я крепко держал ее и клялся Богу, что не прощу ему, если это плохо закончится.

Тишина окутала нас, как мягкое одеяло. В этот момент можно было бы услышать, как Бог щелкнул пальцами. Самая длинная секунда в мире. Все, чем я дорожил, было брошено на весы. В голове у меня не осталось ни единой мысли, однако я знал, что все решается в этот момент. В тишине.

Оглянувшись, я увидел его. Синий окровавленный комочек на полотенце. В следующее мгновение комната заполнилась самым прекрасным детским криком, какой я когда-либо слышал.

9

Лицо Стеллы пронеслось у меня перед глазами, когда я несся вслед за Ульрикой в кухню. Хотя нашей девочке уже девятнадцать, при мысли о ней я всегда вижу детское личико – полные любопытства глаза, веснушки и косички с резиночками.

Ульрика схватила трубку нашего городского телефона, висевшего на стене как реликвия. За время разговора я не спускал с нее глаз.

– Это был Микаэль Блумберг, – сказала она, положив трубку.

– Кто? Адвокат?

– Он только что назначен представлять интересы Стеллы. Она в полиции.

Моя первая мысль была – что наша дочь стала жертвой преступления. Авось ничего серьезного. Даже если ее ограбили или избили, это ничего. Лишь бы не изнасилование.

Беседуя об этом с другими отцами, я пришел к выводу, что совсем не одинок в своем жутком страхе – что мою дочь изнасилуют. Возможно, потому, что мы, мужчины, не представляем себе худшего преступления против другого человека, хотя и не можем во всей полноте ощутить, что это такое – жить в постоянном страхе стать жертвой сексуального насилия.

– Мы должны немедленно туда ехать, – выпалила Ульрика.

– Что произошло? – спросил я, вспомнив о странном телефонном разговоре и объявлении в Сети. – Что-то с мотороллером?

Ульрика бросила на меня такой взгляд, словно я сошел с ума:

– Черт с ним, с мотороллером!

По пути в прихожую она толкнула меня в плечо.

– Что сказал Блумберг? – спросил я, но не получил ответа.

В шоковом состоянии все люди проявляют себя по-разному – никто не может заранее предсказать, как поведет себя в острой ситуации. Я проходил антикризисные тренинги и знаю, как люди реагируют на тяжелые ситуации. Бессчетное количество раз я имел дело с людьми, находившимися в кризисном состоянии и пережившими психическую травму. В этот момент все это не имело ни малейшего значения.

Ульрика уже схватила свое пальто с вешалки в прихожей и направлялась к двери, но вдруг резко остановилась.

– Подожди, я должна сделать одно дело, – сказала она и вернулась в дом.

– Да расскажи наконец! Что сказал Блумберг?

Я понесся за ней через кухню. У лестницы она обернулась и замахала на меня руками:

– Подожди здесь. Я сейчас приду!

Я изумленно застыл на пороге и стал считать секунды. Вскоре Ульрика снова спустилась по лестнице и протиснулась мимо меня.

– Что ты сделала?

Я вышел за ней в холл, продолжая повторять свои вопросы – что случилось и что сказал Блумберг.

И снова передо мной встало лицо Стеллы. Ее беззубая улыбка, маленькие ямочки на мягких щечках. И я подумал обо всем том, чего желал ей – и чего не получилось.

10

Знакомые предупреждали нас о тяготах младенческого периода. Никому из нас не удастся как следует высыпаться, ребенок будет орать, есть и какать, о сексуальной жизни можно забыть, мы начнем ненавидеть друг друга. Многие считали, что мы к тому же слишком молоды. Некоторые полагали, что мы испортили себе жизнь. Временами мне представлялось настоящим чудом, что люди вообще производят на свет детей.

Но Стелла оказалась образцовым младенцем. Очень скоро она научилась спать всю ночь, засыпала где угодно и просыпалась тихая и спокойная, всегда всем довольная, что многим кололо глаз. «Подождите, то ли еще будет», – говорили они. Друзья и коллеги, знакомые и родственники – все высказывались по этому поводу.

Чувствовать грудью биение сердца другого человека – значит ощущать Господа. Стелла лежала на мне, я гладил ее нежную кожу кончиками пальцев – и не мог наглядеться на нее. Под моими ладонями мягкие округлости ее тельца были податливы, как расплавленное стекло. Мы дышали в унисон.

Легко поверить в то, что лучшее впереди. Подозреваю, что это глубинная человеческая особенность. Даже Бог учит нас тосковать по тому, что будет.

Но почему же мы никогда не задумываемся о том, как быстро проходит время, когда нам хорошо?

Первое слово Стеллы было «абба». Так она говорила и обо мне, и об Ульрике. Сейчас большинство шведов связывают это слово с поп-музыкой или маринованной селедкой^[7], но на языке Иисуса – арамейском – оно означает «папа».

Четыре прекрасных осенних месяца я провел со Стеллой в отпуске по уходу за ребенком и день за днем наблюдал, как развивается ее личность. Другие родители, приходившие на детские мероприятия в нашу общину, говорили, что она – папина дочка, каких свет не видел. Боюсь, лишь задним числом я в полной мере осознал суть этого выражения. В каком-то смысле вся моя жизнь была esprit d’escalier^[8].

Ни разу не удалось мне остановить мгновение. Все утекало между пальцев.

Похоже, я обречен тосковать.

11

Мы стояли в прихожей. Моя рука лежала на замке. Ульрика дрожала всем телом.

Почему звонил Блумберг? Что Стелла делает в полиции?

– Рассказывай!

– Я знаю только то, что сказал Микаэль.

Микаэль Блумберг. Его имени я не слышал несколько лет. Блумберг был известен не только в юридических кругах. Он прославился как один из лучших защитников в стране, представляя интересы обвиняемых во многих скандальных делах. То и дело фигурировал он в вечерних газетах и появлялся в качестве эксперта в телепередачах. Именно он взял когда-то Ульрику под свое крылышко, помог ей добиться успеха в качестве адвоката. Я никогда не питал к нему особой симпатии. Высокомерный и напористый тип.

Ульрика тяжело дышала. Глаза заметались, как перепуганные птицы.

Она попыталась протиснуться мимо меня в дверь, но я поймал ее, уперевшись руками в стену с двух сторон от нее.

– Стеллу задержала полиция.

Я слышал, что` она говорит, слова достигали сознания, но понять их было невозможно.

– Это какая-то ошибка.

Ульрика покачала головой. В следующую секунду она уронила голову мне на грудь, ее мобильный телефон упал на пол.

– Ее подозревают в убийстве.

Я похолодел.

Первое, что пришло мне на ум, – блузка Стеллы, покрытая пятнами.

Ульрика вызвала такси, пока мы шли в сторону дороги. У площадки для сбора мусора она выпустила мою руку.

– Подожди, – проговорила она и скрылась за мусорными баками и контейнерами.

Стоя на тротуаре, я слышал, как она кашляет и отплевывается. Ее рвало.

– Как ты? – прошептал я, когда мы пристегивались на заднем сиденье.

– Отвратительно, – ответила Ульрика, кашляя в ладонь.

Потом она стала набирать что-то на телефоне двумя пальцами, а я открыл окно, чтобы освежить лицо потоком прохладного воздуха.

– Вы не могли бы ехать побыстрее? – спросила Ульрика водителя.

Тот что-то пробурчал себе под нос, прежде чем надавить на газ.

Мне пришла на ум библейская притча об Иове. Такое мне ниспослано испытание?

Ульрика пояснила, что Блумберг ждет нас в полицейском управлении.

– Почему именно он? – спросил я. – Разве не странноватое совпадение?

– Он выдающийся адвокат.

– Ясное дело, но какова вероятность?

– Некоторые вещи – просто дело случая, дорогой. Не все нам подвластно.

Мне не хотелось признаваться, что я недолюбливаю Блумберга. Не люблю плохо говорить о людях. Когда тебе кто-то не нравится по непонятным причинам, когда почти инстинктивно осуждаешь другого человека, опыт подсказывает, что проблема чаще всего в тебе самом.

Дав водителю на чай, я чуть ли не бегом кинулся вверх по лестнице к входу в полицейское управление – Ульрика уже дергала ручку двери.

В фойе нас встретил Блумберг. Я почти забыл, какой он огромный. Блумберг двинулся нам навстречу, словно медведь, так что полы пиджака заколыхались вокруг живота. Загорелый, в голубой рубашке и дорогом костюме, с зачесанными назад волосами, завивавшимися на затылке.

– Ульрика! – произнес он, но шагнул ко мне и пожал руку, прежде чем обнять мою жену.

– Микаэль, объясни мне, что происходит?

– Спокойствие, – ответил он. – Мы только что завершили допрос – этот кошмар скоро закончится. Полиция приняла очень поспешное решение.

Ульрика тяжело вздохнула.

– Одна молодая женщина указала на Стеллу, – продолжал Блумберг.

– Указала?

– Вы, наверное, слышали, что на детской площадке на Пилегатан нашли тело?

– Что Стелла могла там делать? На Пилегатан? – спросил я. – Это недоразумение.

– Именно так и обстоит дело. Но эта девушка живет в том же доме, что и убитый мужчина, и она утверждает, что видела там Стеллу вчера вечером. Говорит, что узнала ее – видела в магазине «H & M». Похоже, это единственное, что следователи имеют против нее.

– Какое-то безумие. Неужели человека можно задержать на таких зыбких основаниях?

Я подумал о вчерашнем вечере, силясь вспомнить детали. Как я лежал без сна и ждал Стеллу, как она наконец вернулась домой и принимала душ, прежде чем проскользнуть в свою комнату.

– Она задержана? – спросила Ульрика.

– А в чем разница? – спросил я.

– Полиция имеет право задержать человека, но для ареста требуется санкция прокурора, – ответил Блумберг. – Следователь переговорит с дежурным прокурором, и потом Стеллу отпустят. Уверяю вас. Все это лишь досадная ошибка.

Голос его звучал слишком уверенно, таким я его и помнил, и это очень тревожило меня. Адвокат, лишенный сомнений, скорее всего, не проявит должного усердия.

– Но почему они так поторопились ее задержать? – спросил я. – Если у них против нее больше ничего нет?

– Тут дело щекотливое, – вздохнул Блумберг. – Полиция хочет показать свою расторопность. Убитый-то не кто попало. – Повернувшись к Ульрике, он понизил голос: – Это Кристофер Ольсен. Сын Маргареты.

Ульрика охнула:

– Сын Мар… Маргареты?

– Кто такая Маргарета? – спросил я.

Ульрика даже не взглянула в мою сторону.