Опоздала я сильно, на целых полтора часа, чего ни разу не случалось за все время моей работы в полицейском отделении. На бегу поздоровалась с Эймсом – охранником на вахте, с которым мы приятельствовали. Но, не успев добраться до своего любимого архива, была тут же отловлена Алоизией, которая сообщила, что я уже полчаса как должна стенографировать важный допрос. А, ну и еще, что недовольный Шенк и офицер, который этот самый допрос проводят, ждут меня с восьми утра и, скорее всего, комиссар из зарплаты за опоздание вычтет.

Я искренне надеялась, что вчерашним рейдом полиции нравов, к которому так нелепо прилепилась я. расширение моих полномочий и ограничится, но, очевидно, у начальника полицейского отделения были на меня определенные планы.

Не снимая пальто, помчалась в комнату для допросов. Чувствовала я себя крайне неуютно, потому что меня просто вырывали из зоны комфорта и заставляли делать то, что мне не нравится. Вернее, стенографировать-то мне нравилось, не нравилось, что из-за этого я должна буду присутствовать в непривычной обстановке с незнакомыми мне людьми. Враждебными людьми, подумалось, когда я вспомнила вчерашний день.

Осторожно постучав в дверь, вошла, надеясь проскользнуть тихой мышкой и затаиться себе в каком-нибудь уголочке. Если повезет, мне даже не надо будет объяснять причину своего появления – просто покажу ведущему допрос офицеру планшетку и, потихонечку, на самый дальний стульчик…

Это была комната без окон – по коленкору потолок тут не отличался от стен, а стены – от пола. Единственным источником света наверху была очень яркая лампа прямо над столом, остальное пространство под потолком было погружено во мрак. При этом комната не производила впечатления мало освещённой – на уровне пола по всему периметру была пущена широкая светодиодная лента.

Оказавшись на пороге, я так и замерла, глубоко шокированная увиденным.

Вновь назначенный помощник комиссара Кастор Трой – вот, кто проводил допрос. Он стоял, поставив ногу в черном берце на стул и поигрывая большой пластиковой бутылкой, наполненной водой. Рукава форменной рубашки с шевроном на плече были закатаны, три верхние пуговицы расстёгнуты, а на белоснежной ткани темнели пятна пота.

В целом, офицер Трой выглядел как человек, только что с удовольствием потрудившийся физически и от всех сил. Раззудись плечо, размахнись рука – что-то из этой оперы.

Это выражение в моей голове прочно ассоциировалось с какими-то тяжелыми сельскохозяйственными работами, но здесь эта ассоциация явно была неуместна.

На другом конце стола, прямо напротив Троя сидел на стуле худой сутулый мужчина с нездоровым блеском в глазах. Безликое лицо его напоминало сморчок. Согнувшись в три погибели, он изо всех сил держался за то место, где у людей находится печень. Допрашиваемый в принципе выглядел, как человек из пластилина, которого сначала изо всех сил смяли, а затем распрямили, но не особо аккуратно.

Я машинально сделала шаг назад, с трудом подавив в себе желание бежать отсюда подальше.

– Меня комиссар Шенк прислал, – мяукнула, осознавая, насколько жалко звучит мой голос. – Стенографировать…

Посмотрев в мою сторону, Кастор Трой не сказал ровным счетом ничего, и я сделала вывод, что мне можно пройти. Это я и сделала, подперев стеночку в уголочке и изо всех сил стараясь с этой стеночкой слиться.

– Так я что-то не понял, мистер Джилсон, вы у нас в итоге вину свою признаете, или все так же не очень? – осклабившись, поинтересовался Трой, и, открутив крышку бутылки, как будто напоказ сделал несколько глотков воды.

– Да, я признаю, – монотонно пробубнил мужичонка, избегая смотреть на полицейского, и мое сердце сжалось от жалости – он явно был до смерти напуган. – Вину свою полностью признаю, раскаиваюсь и готов сотрудничать со следствием.

– Пиши чистосердечное, – негромко велел Трой, и от его голоса у меня по спине поползли мурашки.

Мужчина схватился за лист бумаги и ручку, как утопающий за спасательный круг. Руки его заметно дрожали.

Неужели это правда? Неужели то, что я воспринимала просто, как страшную байку, действительно имеет место быть? Неужели помощник самого комиссара и правда избил подозреваемого пластиковой бутылкой с водой, удары которой не оставляют следов.

Покончив с Джилсоном, которого увели, и который к этому моменту, кажется, готов был признаться в чем угодно, офицер Трой сказал в пространство:

– Принеси мне чистую рубашку.

Ничуть не стесняясь, он аккуратно расстегивал пуговицы на манжетах.

– Что? – одними губами прошептала я, не понимая, что происходит и почему он отдает мне приказ, как своей прислуге. – Я… я должна стенографировать. Я…

– Я что-то непонятное сказал? – кажется, искренне удивившись, что у меня есть способность говорить, Кастор Трой шагнул ко мне.

Полы его рубашки разошлись, обнажив гладкую рельефную грудь и четко очерченный пресс. Вжавшись в стенку, я ощутила уже знакомый чувственный запах шипра: чистота и свежесть мешалась с горьковатыми землистыми нотами.

– Вы… вы не должны посылать меня за вашими… личными нуждами. Это не по уставу, – отводя взгляд, сказала я, заикаясь, хотя это словно говорила не я, а кто-то, кто хотел моей смерти. – И у меня есть все основания полагать, что вы… вы превысили свои полномочия при допросе этого человека.

– Превысил полномочия? Да что ты говоришь, цыплёночек? – с тихой лаской проговорил офицер Трой, подступив вплотную, и вдруг прижал меня к стене. – Может, напишешь на меня рапорт? А хочешь, расскажу, в чем его обвиняют? В изнасиловании. Молодая девушка шла поздно вечером через парк одна. Бедняжка… Ее затащили в кусты и жестоко отодрали – множественные разрывы половых органов, кровотечение… Можешь почитать на досуге результаты экспертизы. Проблема в том, что доказательств слишком мало, чтобы закрыть его. И чистосердечное тут как нельзя кстати. Но благодаря твоему добросердию и заботе его могут отпустить. И старина Джилсон выйдет, уверенный в своей безнаказанности, чтобы в одну прекрасную ночь вернуться в тот парк.

Он был слишком близко – я чувствовала его дыхание и тяжесть его тела, которым меня буквально размазало по стенке. Моя грудь уперлась в его голую грудь – сквозь платье я чувствовала, какой он горячий и потный, и его запах – тревожный агрессивный запах – был повсюду, а мое сердце рвалось в грудной клетке, как обезумевшая от страха птичка в кулаке злобного великана.

– А может быть, и не в тот парк… – продолжал Кастор Трой, и от его тяжелого взгляда, этой мучительной близости я чувствовала, как меня начинает легонько потряхивать. – Может быть, это будет парк неподалеку от твоего дома. И, может быть, цыплёночек, однажды ты тоже будешь возвращаться домой поздно. И эта паскуда точно так же, как на ту несчастную жертву, набросится на тебя. И, вполне вероятно, на этот раз ему будет недостаточно просто изнасиловать, и он захочет… убить.

Его вкрадчивый характерный голос звучал и дробился прямо в моей голове, как отражение жуткого чудовища в стенах замка, состоящего из одних зеркал, а затем он с пугающей нежностью положил ладонь на мое горло. Багровая пелена упала сверху, но его голос звучал в зеркальном замке, по мрачным коридорам которого я, подобрав алую шелковую юбку, бежала от кровавого монстра.

Трой отпустил меня, когда перед глазами поплыли темные круги и я, жадно вдыхая воздух, доступ к которому он перекрыл мне почти полностью, сползла по стенке вниз. Ноги просто не держали.

– Но этого, конечно же, не случится – твоя полиция тебя бережет. Ну, ты и сама знаешь, – абсолютно хладнокровно проговорил офицер, отвернувшись, а затем на колени мне полетела его грязная форменная рубашка. – Выстираешь, выгладишь со всей любовью, на которую ты способна, и принесешь мне. Тогда я, так и быть, забуду о существовании одного трогательного маленького зайчонка, которого мама в детстве не научила, когда можно и когда нельзя подавать голос.

И Кастор Трой, не оборачиваясь, вышел за дверь, а я осталась на полу – трястись, как в лихорадке.

Святые небеса, с чудовищем из какой страшной сказки я сейчас столкнулась? Какой черт дернул меня за язык, как будто своих проблем было мало?

Скажите, какая смелая! Да в гробу я буду хвастаться своей смелостью!

О, эти слухи, которые ходят о Касторе Трое… Те, кто судачит о нем, и половины не знают…

Посидев какое-то время на полу, и в ступоре поглазев на противоположную стенку, я решила, что мой любимый архив, куда так редко заглядывает кто-либо, сейчас самое подходящее для меня место.

Оказавшись в коридоре, постаралась принять нормальный и даже независимый вид, и у меня, в принципе, даже получилось, если бы меня не окликнул до боли знакомый голос.

Голос, который преследовал меня во снах, а иногда грезился наяву…

– Моника! Моника, подожди!

Я обернулась.

Итан.

Да, это был он – офицер Итан Энглер. Тот, кто до вчерашнего дня занимал все мои мысли, и они сами собой рифмовались в строчки стихов.

Бабушка с самого детства привила мне любовь к стихам. Как часто я, забравшись в наше старенькое кресло под теплый плед, зачитывалась томиками Байрона и Джона Китса, Гейне и Бёрнса, Вордсворта и Шелли.

Мне казалось, что в моей голове звучит музыка и вершится какое-то необыкновенное волшебство строчек.

Я никогда не думала, что стану причастной к этому волшебству. Что буду сочинять стихи сама. И все благодаря одному-единственному человеку…

Самый лучший, самый красивый… С благородными чертами лица и внимательными серыми глазами, с чуть грустноватой улыбкой. Он был чутким и великодушным. Он действительно был самым лучшим – сейчас, на контрасте с тем, что произошло со мной вчера и сегодня, я осознала это особенно четко.

Письмо все еще лежало у меня в сумке, вложенное в документы, но едва ли я бы решилась отдать ему свое признание сейчас.

– А я как раз к тебе в архив! Кое-какие документы запросить хотел…

– Хорошо, тогда пойдем вместе, – смутившись, я пошла красными пятнами. Впрочем, это была обычная реакция моего организма на Итана Энглера. – Я ведь теперь не только там… Комиссар велел стенографировать – по старинке…

– Стенографировать? – удивленно вскинул брови он. -то есть всякими крючками и загогулинками шифровать устную речь? В век видеосъемки и аудиозаписи? Дрезднера бы удар хватил, узнай он о таком!

Его возмущение было таким неподдельным, что мне стало приятно.

Значит, ему небезразлично, что со мной происходит?

– Но комиссар Шенк приказал… – я покачала головой. – Я не могу с ним спорить.

– Комиссар Шенк много чего приказал, – Итан поморщился в ответ, и я поняла, что это он про свое смещение с должности помощника комиссара.

Он, наверное, так расстроен… Как же мне хотелось поддержать его! Но я неловко себя чувствовала и никак не могла подобрать слова.

Святые небеса, он, наверное, и не догадывается, какое для меня счастье вот так вот идти рядом с ним… Мы вместе ступили на узкую подвальную лестницу, ведущую в мой архив. От близости Итана кружилась голова – я оступилась, но он подхватил меня.

– С тобой все в порядке, Моника? Ты выглядишь бледной.

Он был таким заботливым, таким внимательным…

– Нет, не в порядке, Итан.

И разревелась. Энглер осторожно меня обнял и участливо принялся расспрашивать, почему плачу, и я не выдержала. Без утайки рассказала обо всем, что произошло в комнате для допросов и о диком, оскорбительном поведении офицера Троя.

Он слушал, нахмурившись, а когда я закончила, то и вовсе стал темнее тучи.

– Это недопустимо, – Итан сжал кулаки. – Это абсолютно недопустимо для офицера полиции!

На волне откровенности я хотела рассказывать про бабушку, чудо-аппарат, и ту катастрофу, что произошла в нашей жизни, но почему-то замолчала. Энглер прижимал меня к себе -только это сейчас было важно.

На миг показалось, не было ни Коула Тернера, ни нравственников, ни рейда в бордель, ни Александра Брента, который теперь являлся собственником нашего с бабулей жилья, ни Кастора Троя, ни визитки публичного дома, что валялась под моей кроватью.

Все это было лишь страшным сном по сравнению с реальностью, в которой мой любимый, благородный, честный Итан обнимал меня, желая утешить. Утешить… или что-то большее, о боже?

По сравнению с тем, что он вдруг нежно коснулся губами моей щеки.

Неужели это значит, моя любовь к нему… ответна? Я была бы сейчас такой счастливой…

Если бы мне не нужно было выкрасть дело сына Брента из личного сейфа Итана.

Бабушка не перенесет, если мы окажемся на улице, она просто этого не перенесет!

А значит – у меня нет другого выбора.

– Я обещаю, что разберусь с этим, Моника, – проговорил Энглер, и в его глазах стояла такая решимость, что, ощущая муки совести, я невольно залюбовалась им. – Кастор Трой не посмеет и пальцем к тебе прикоснуться! Знаешь, такие, как он, не должны работать в полиции. У него дурная слава – вот, что я тебе скажу, Моника. Помнишь громкое дело, когда молодая девушка– офицер застрелилась у себя в кабинете? Третье управление. Она только-только устроилась в полицию… Три года назад это было. Так вот, поговаривают, что это она из-за него. Он имел с ней связь, попользовался, как игрушкой, а потом вышвырнул. А девочка до смерти влюбилась – и не перенесла расставания…

– Нет, – я нахмурилась – история звучала попросту пугающе. – Я про такое не слышала – я еще в училище училась и как-то не интересовалась новостями.

– И зря, – Итан сокрушенно покачал головой. – Мало того, сотрудника с очень скользким прошлым и сомнительными характеристиками назначили на мою должность, так еще многие мои дела забрали…

– Дела? – переспросила, поначалу не уловив смысл сказанного им, слишком хорошо, тепло и уютно мне было в его объятиях.

– Которые я веду, вернее, вел…

– И дело Рики Брента? – я затаила дыхание.

– Рики Брента… Это тот парень, который бегал голым по Академии Вампиров? Да, его тоже. А почему ты спрашиваешь, Моника? Это твой знакомый?

– Просто моя бабушка знает его отца, но очень отдаленно, – поспешно и не совсем ловко пояснила я. Конечно, это было плохо – когда дело пропадет, Итан наверняка вспомнит об этом разговоре, но терять мне уже особо нечего. – И кому же его передали?

На самом деле ответ я уже знала, и он заранее леденил душу.

– Догадаться нетрудно! Все ему же! – зло проговорил Итан. – Кастору Трою, разумеется, кому же еще?

Пробраться в кабинет самого Кастора Троя и выкрасть из его сейфа заветную папку?!

Святые небеса…

ГЛАВА 5. Хуже некуда

– Убийством на Аддерли-авеню будет заниматься Кастор Трой. Илие Метреску, десмонд, скончался от травматического шока и потери крови. У него была вырезана печень, судя по всему, это сделали без анестезии. Ему вкололи только паралитик, чтобы обездвижить, но он находился в сознании… По крайней мере, большую часть… хм… операции. Более подробно в отчете коронера. Все сделано очень аккуратно и профессионально – убийца имеет хирургическое образование. От этого и пляши. Медицинские вузы, больницы, крематории. Все ясно, Кастор?

– Как белый день, комиссар, – офицер Трой кивнул, принимая из рук Шенка синюю пластиковую папку и, даже не открыв ее, бросил в сейф.

Сегодняшнюю планерку Шенк проводил почему-то в его кабинете, а не у себя, причем Трой даже не уступил кожаное кресло начальнику.

Тихонько пристроившись в уголке, я сидела со своей планшеткой, испещрив закорючками и черточками уже несколько листов. Старательно стенографируя речь офицеров, старалась не вдумываться в смысл сказанного ими. Просто записывала их речь – и все. Но, как ни пыталась я абстрагироваться от происходящего, все равно ни на секунду не могла избавиться от ощущения, что я не на своем месте. Далеко не на своем…

Моим место был тихий архив, а не эта комната, полная мужчин, которые обсуждали вещи, от которых волосы вставали дыбом, и в которые я, простой архивариус, не должна была быть посвящена.

Но отныне, по особенному распоряжению самого комиссара Шенка, за мной была официально закреплена должность полицейского стенографиста. Фелиция, которая занималась начислением заработной платы, радостно сообщила мне, что мой оклад повысился на тысячу лей. Наверное, раньше я бы порадовалась, но по сравнению с суммой, которую озвучил Брент, это была просто капля в море.

Впрочем, кого я обманываю? Новая должность меня откровенно пугала. Пугало то, с какими людьми мне приходилось встречаться, и какие разговоры записывать. Но я тщательно все фиксировала, потом расшифровывала записи, и каждый вечер сдавала все это в виде отчетов лично комиссару полиции. По своей сути, эта должность была устаревшей и явно бесполезной, прошлому комиссару и в голову не пришло выдернуть из архива работницу, и отправить ее записывать планерки, допросы, ход следственных мероприятий… Но Шенк почему-то уделил этому особое внимание. Он не спрашивал – он поставил меня перед фактом.

А я… Какую бы работу мне не поручали, я всегда выполняла ее прилежно, аккуратно и быстро. За это меня хвалили еще в Социальном институте.

– Если у отдела по борьбе с уголовными преступлениями больше нет вопросов, то переходим к отделу по борьбе с нравственными преступлениями, – проговорил между тем Шенк, выразительно посмотрев на Коула Тернера.

Его Высокопреосвященство, разумеется, тоже присутствовал. В своем форменном черном кителе, так разительно отличавшемся от полицейской формы, и напоминающем о его сане, он сидел в самом дальнем конце стола, прямой, как палка. Он не участвовал в разговорах, и все-таки его присутствие явственно ощущалось, как будто какая-то мрачная тень довлела над всеми присутствующими.

Всеми, кроме Кастора Троя. Расслабленно откинувшись в кресле, он, как всегда, ухмылялся, а я дрожала и отводила глаза, когда его взгляд пару раз остановился на мне. Итан сказал, что поговорит с комиссаром Шенком по поводу того, что произошло на допросе Джилсона и как ужасно Трой вел себя со мной, но для этого нужен подходящий момент. Судя по тому, как вольготно чувствовал себя помощник комиссара – этот момент еще не наступил. Но это ничего страшного, Итан обязательно меня защитит! Он человек слова, ну и вообще… Самый лучший! Раньше он присутствовал на планерках у начальства, но теперь его нет… Как жаль…

Конечно, мне было далеко до осведомленности Фелиции, но теперь я обитала не только в своем подвале (то есть архиве!) и кое-что знала. Краем уха я слышала, что после неудавшегося рейда на бордель, Коул Тернер рвал и метал.

– По нашим последним сведениям, отпрыск Росси – главы одного из уважаемых вампирских кланов, замечен в распутстве и неподобающем поведении, – скупо проговорил Тернер, а я обратила внимание, какая напряженная повисла тишина, когда он взял слово. – Его следует арестовать, судить, и подвергнуть наказанию согласно букве закона и нашей веры.

– Сына Вито Росси? – переспросил офицер, фамилия которого, как я знала, была Гейн. – Того самого Вито Росси, который пользуется особым расположением великого князя Константина Леоне? Фактически, пойдем против князя?

– Бог не делает различий между высшей вампирской аристократией и десмондами, – проговорил нравственник, и под пронзительным взглядом его синих глаз Гейн заметно съежился. – Нормы морали одни для всех – и для князей и для простого народа.

Я знала, что это неправда – чистокровные вампиры считались элитой, дампиры, в которых вампирской крови было наполовину – на одну ступень ниже, ну а десмонды и мы, люди, которые знали о существовании Темного мира, считались отбросами общества. Но в последнее время ситуация поменялась – во многом благодаря именно Коулу Тернеру, который выступал за равенство. Очень многие люди, десмонды и даже некоторые дампиры пламенно поддерживали его, не смотря на то, что его методы были слишком жесткими.

Вот и Шенк даже не вздумал возражать, только поинтересовался с почтением:

– Ваше Высокопреосвященство, этой информации можно верить? Дино Росси действительно настолько погряз в грехе, что к нему требуется применить особые меры?

Коул Тернер ничего не ответил и, наверное, это значило «да», зато внезапно заговорил Кастор Трой, врастяжечку, даже не скрывая издевки:

– Сможет ли Его Высокопреосвященство взять мальчишку с поличным, при свидетелях, вот в чем вопрос? А то в последнее время прямо сомнения берут в его компетентности…