С другой стороны, Елена Ивановна сама страдала от плохого вайфая, поскольку не могла выкладывать подкасты и отвечать на вопросы благодарных поклонников. Вот у кого имелась зависимость, так у нее точно. По рассказам Ники, ее мама готова была на крышу залезть, чтобы подключиться к Сети, или ехать на велосипеде в ближайший городок, где вайфай хоть и не летал, но хотя бы стабильно имелся. Миша-Маша если и страдала от отсутствия интернета – она любила смотреть на планшете мультфильмы, – то не так чтобы сильно. Живые бабочки, червяки, жуки и две курицы – Зойка и Надька – вполне конкурировали с фиксиками и смешариками. Бабушка Ники и Миши-Маши ни во что не вмешивалась. Она не считала, что сеть 5G влияет на мозг и зомбирует людей. Хотите, ставьте… этот ваш… моутер-роутер. Но выгоды лично для себя не видела, так что занимала нейтральную позицию. Елена Ивановна же никак не могла соотнести плюсы и минусы установки роутера, поэтому много лет все оставалось без изменений. Ника заранее закачивала для сестры мультфильмы, себе – мастер-классы, предоставляя матери возможность сидеть на крыше или ехать в ближайший городок.

То есть вы понимаете, что я не могла в любой момент позвонить подруге и рассказать ей о произошедшем. Чему, не скрою, была даже рада. Мне хотелось насладиться ситуацией, придумать, как потом преподнести историю. Нике, как мы и договаривались, я писала длинные сообщения. Она не всегда получала их сразу, что давало мне время сформулировать мысли. Если события развивались слишком быстро, я удаляла уже посланное, но еще не прочитанное сообщение, чтобы написать новое, со свежими подробностями. Мне нравилось представлять, как все бы происходило в прошлые времена… Девушка написала подруге по пансиону, что ее возлюбленный подобрал брошенный платок, а уже в следующем письме она оказывалась обманутой, опозоренной, брошенной и непременно беременной. Или она сообщала, что ее отсылают к дальним родственникам, где у нее не будет возможности отправить письмо, и заливала бумажный лист горькими слезами прощания – и с любимой подругой, и с собственной молодой жизнью, которая непременно угаснет в глуши. Ведь ничего, кроме смерти от невыносимой тоски и одиночества, ждать не приходится. А уже в следующем послании девушка объявляла, что встретила свое счастье, и прилагала приглашение на свадьбу, которая, судя по дате, состоялась месяц назад. Письма тогда редко поспевали за событиями. Что, если рассудить, не так уж и плохо. Скончалась любимая тетушка? Пока шло письмо, тетушку успевали похоронить, поделить наследство и благополучно о ней забыть. Удар имел, так сказать, отсроченное действие. Не так, как если узнать о смерти сразу же, когда горе вдруг обрушивается на голову, рыдания душат несколько дней и сон никак не приходит. А так оставалось лишь утереть жалкую слезинку, и все – жить дальше. Письма приходилось ждать неделями, месяцами. И за время ожидания придумать развитие сюжета истории, испугаться, порадоваться, восхититься, испытать ужас… да все возможные эмоции. Ожидание – чистая литература, простор для воображения, мечта для любой творческой личности. Сюжетом ведь движут не события, а именно их отсутствие. Когда можно придумать любой финал. Мне всегда нравились открытые финалы – без хеппи-энда, без очевидных развязок. Я еще не знала, каким будет финал этой истории. Когда ты проживаешь историю на страницах книги – одно, когда становишься ее частью – совсем другое. В реальности очень хочется хеппи-энда. До отчаяния. И нет ничего хуже открытого финала, когда не знаешь, чем все закончилось.

С той самой истории я начала по-другому читать книги, особенно их окончание. И вдруг поняла, что открытых финалов не существует в принципе. Авторы не оставляют историю без развязки. Другое дело, что «люди читают жопой». Так говорит наша учительница литературы, за что я ее уважаю. Вера Владимировна искренне страдает от сочинений по «Капитанской дочке», «Тарасу Бульбе». А когда задает выучить наизусть сцену у дуба Толстого, у нее сводит скулы. Она эту сцену больше слышать не может. Но на уроках, посвященных дополнительному чтению, зарубежной литературе, наша Вера Владимировна прямо расцветает. Она может бесконечно пересказывать «Сагу о Форсайтах», она смотрела все современные экранизации «Ромео и Джульетты», «Анны Карениной». И именно на этих уроках, требуя от нас анализа, выводов, пересказа чувств, твердит, что «мы читаем жопой», а на самом деле… Вера Владимировна ходит по классу, активно жестикулирует, иногда может сбить цветок, стоящий на подоконнике, или снести чей-то учебник с парты, но это никому не мешает. Все слушают, стараясь не пикнуть. И да, она права. Люди не только читают жопой, но и слушают так же. У подростков зрение и слух обострены. И именно поэтому мы видим и слышим больше взрослых.

Эта история началась с того, что мама решила поехать в пансионат, настояв, чтобы я отправилась с ней, хотя до этого прекрасно обходилась без моего сопровождения. Кажется, в этот раз, как, впрочем, и в прошлые, с ней должен был отправиться очередной любовник, выбравший и оплативший отель на берегу залива. Но в последний момент решил остаться в лоне семьи. Мама терпеть не могла, когда пропадают деньги, тем более упавшие на голову, и настояла на моем обществе. Как всегда, преподнесла это как материнский героизм и заботу о здоровье единственной дочери, то есть моем. Если бы я ей сообщила, что в курсе ее отношений и достаточно взрослая, чтобы понимать, какого они толка, она бы точно удивилась и принялась доказывать обратное. Хотя, наверное, пусковой механизм сработал еще раньше. Когда любовник сообщил моей матери, что едет в отпуск с семьей и их встреча была ошибкой, но в качестве прощального подарка не станет отменять бронь в отеле. Мол, она может поехать, если ей так хочется. Так что родительница еще до поездки была на взводе и жаждала неприятностей, учитывая, что купила новый купальник, пляжную сумку и два сарафана, под которые худела целый месяц. Если бы любовник ее просто бросил – еще ладно, но страдания от невыносимой диеты она ему простить не могла. Решила поехать, чтобы потом сообщить ему, что он выбрал самый ужасный отель из всех возможных и она страдала там всю неделю пребывания. Хотя с самого начала знала, что он жмот и подлец. Мама не могла смириться с мыслью, что бросили ее, а не она, и уже придумала для себя историю, как поездка в этот ужасный отель стала последней каплей в их отношениях и именно она бросила любовника. Впрочем, она не любила смотреть правде в глаза и лишний раз старалась этого не делать, что ей прекрасно удавалось. Иногда я просто восхищаюсь ее способностью не видеть и не принимать очевидного. Как, например, тот факт, что любовник не собирался бросать ради нее семью, а роман длился дольше банального адюльтера лишь потому, что она обещала раскрыть его супруге всю правду. То есть попросту шантажировала.

– Чайки? Серьезно? Риали? – воскликнула мама, зайдя на территорию отеля и увидев залив. Я тащила тяжеленный чемодан, больше чем наполовину заполненный ее, а не моими вещами. Мои прекрасно умещались в рюкзаке, который я тоже тащила. Если бы я умела закатывать глаза как Ника, так бы и сделала в тот момент. Нет ничего хуже для подростка, чем слышать, как его родитель выражается подростковым сленгом. И считает, что благодаря этому выглядит моложе своих лет. Мамино «риали» вывело меня из себя. Вот как раз тот случай, когда младшие школьники вопят, не понимая смысл выражения: «Вышел ежик из тумана – кончилась марихуана».

Моя мама очень переживала по поводу возраста. Подолгу разглядывала себя в зеркало, подтягивая руками щеки, стягивая глаза к ушам. У нее очень плохой косметолог, на мой взгляд. Иначе зачем она закачивает клиентке такое количество ботокса, что лицо превращалось в блин? Зачем пытается натянуть глаза на жопу? Однажды мама вернулась от нее с лицом Мефистофеля – косметолог промазала мимо нужной мышцы, и вид у моей родительницы стал совсем не милый. Мама Ники пустилась в другую крайность. Она всячески приветствовала и пропагандировала бодипозитив, быстро ставила диагноз «эйджизм» и отказалась от окрашивания волос. Поскольку седела Елена Ивановна неравномерно, выглядела она, мягко говоря, не очень. Как дворняга с проплешинами. И даже ведение стримов и соцсетей не заставляло ее привести в порядок голову, хотя Ника иногда деликатно на это намекала. Елена Ивановна верила, что, если встать, опустить плечи и вытянуть шею, это подтянет брыли. А если массировать мышцу от груди до ключицы, овал лица станет молодым. А если регулярно складывать губы в куриную жопку, то магическим образом исчезнут морщины над верхней губой. Никина мама пыталась освоить массаж лица и гимнастику, предполагающую мимические упражнения, но ее это не увлекло. Поэтому она остановилась на массаже грудной мышцы. При этом обе наши родительницы не могли дотумкать, что естественное старение, как и уколы ботокса во все места, не гарантирует счастливую семейную жизнь. Муж Елены Ивановны и отец Ники и Миши-Маши ушел из семьи, когда Мише-Маше исполнился год. Ника с ним иногда общается втайне от матери, конечно же. Нет, она не боится, что та начнет плакать, обзовет предательницей. Она переживает, что мама использует это для очередного своего подкаста. И заставит дочь рассказывать, что она чувствует, встречаясь с отцом, который их бросил. Моя подруга, как я говорила, отца любит и зла на него не держит. Она сама с трудом выносит собственную мать, так чего ждать от отца? Миша-Маша отца не помнит. Елена Ивановна запретила мужу появляться в их доме, но Ника хочет их познакомить, просто ждет, когда сестра немного подрастет.

Мама смотрела на чаек, которые кружили над заливом. На уток, еще сонных, нехотя подплывающих в надежде получить корм. Вид и в самом деле был прекрасный, я замерла. Если бы не мама, раздраженно заметившая: «Терпеть не могу птиц. Они будут галдеть. Я точно не высплюсь. Какие же они мерзкие и тупые», – я бы так и стояла, глядя на птиц. Мне вдруг отчаянно захотелось покурить. Мы с Никой курили с четырнадцати лет. Не часто, точнее очень редко. И не получали от этого никакого удовольствия. Больше кашля и нервов. Елена Ивановна сама подкладывала нам сигареты и ставила в комнате пепельницу. Но мы все же были подростками, а подросткам требуется скрываться. Так что мы курили в форточку, тщательно проветривали и жевали жвачку. Смысла в этом не было никакого. Но Ника считала, что есть – так ее мать лишается еще одной зацепки поставить диагноз собственной дочери и ее лучшей подруге. Прыщей у нас не было. Мальчиками мы становиться не хотели. Да еще и не курили. Чем не повод для волнения матери-психотерапевта?

– Зачем ты так с ней? – спрашивала я.

– Затем, что она уже придумала новый подкаст. Ну знаешь, из серии «Как преодолеть материнский страх?», «Что делать, если твой ребенок курит?», «Как поговорить с ребенком о зависимости?» и так далее. Она уже целый цикл на эту тему запланировала. А я не даю ей возможность вставить подробности, вот она и бесится, – отвечала Ника.

– Ну так давай дадим ей повод, – предлагала я.

– Нет, она увлечется и будет искать доказательства, что мы лесбиянки, – поморщилась Ника. – Она никак не может признать, что ее дочь – нормальная, без проблем, которыми она может похвастаться. Тем, как она с ними справилась. Ты не представляешь, какое шоу она устроила, когда Машка описалась ночью. У нее три подкаста были посвящены энурезу. А Машка просто объелась арбуза на ночь.

В то утро мама стояла и с ненавистью смотрела на залив, плавающих уток, летающих чаек и двух лебедей. А я смотрела на нее, борясь с желанием хотя бы понюхать табачный дым, и думала, почему я выбрала себе именно такую мать. Ведь говорят, что дети сами выбирают, у каких родителей родиться. Или, наоборот, родителей не выбирают? Люди как-то не могут определиться. У них обе версии сгодятся. Зависит от случая.

Перед поездкой моя родительница пошла к косметологу и вернулась с вывернутой наружу верхней губой. Даже я от нее такого не ожидала и старалась лишний раз не смотреть. Она же, кажется, была довольна. Губу, превращенную даже не в вареник, а в удава, который проглотил козу, застрявшую где-то посередине, она разглядывала с нескрываемым восторгом. Жуть, одним словом. Мама явно готовилась к поездке, собираясь продемонстрировать получившуюся красоту любовнику. Но любовник отвалился, а губа осталась воспоминанием о зря потраченных деньгах. Мне хотелось спросить – это она сама решила или ее любовнику так нравится мусолить пельмени? Ника сказала, что это называется «свисток». Прибавьте к таким губам взгляд Мефистофеля, отсутствие всех мимических морщин, и вы поймете, как выглядела в тот момент моя мама. Да, лучше не представлять. «Капец», как говорила Елена Ивановна, считая себя молодой и дерзкой. «Жуть с ружьем», как замечала Никина бабушка. Мы с Никой предпочитали выражаться старой доброй ненормативной лексикой, все еще принятой в кругах подростков.

– Почему они все сюда плывут? – спросила уже раздраженно мама у водителя, который отвечал за наш трансфер. По идее, он должен был тащить наши вещи, а не я.

– Так их здесь кормят. Дети. Булки таскают с завтрака, – ответил водитель.

– Разве уткам можно есть хлеб? – удивилась мама. – Им же вроде бы можно только салатные листья и фрукты.

– Эти не жалуются, – пожал плечами водитель – парень, представившийся Славиком, из тех, про которых говорят «простота хуже воровства». – Сигаретки нет? – тихо спросил он у меня.

Тут даже я опешила. Еще никто никогда не стрелял у меня сигаретку. Тем более учитывая, что я была с матерью и, так сказать, клиентом. Хорошо, полуклиентом, но все же.

И уже тем более я не могу себе объяснить, что на меня нашло, когда я ответила:

– Нет, но найдете – берите две. Сама еле терплю.

– Понял, – воскликнул добродушно Славик.

Через пару минут он вернулся с двумя сигаретами.

– Шоколадная. Мать не почувствует, – доложил он и подмигнул. Вроде уже взрослый – под тридцатник, – а ведет себя как подросток.

Сигарета оказалась настолько вкусной, что я чуть дымом не поперхнулась. Действительно, шоколадная. Табак почти не чувствовался. Мы курили, прячась за открытой дверью багажника микроавтобуса. Моя мать все еще наблюдала за птицами. Есть такой вид развлечения – бёрдвотчинг. Но мама, объявив, что ненавидит птиц, просто зависла, наблюдая за медлительными в реакциях лебедями, – тем доставались куски хлеба, лишь случайно оказавшиеся прямо перед их клювами. Не сравнить со сноровистыми чайками, успевавшими на лету цапнуть хлебный мякиш, и наглыми, но бестолковыми и суетливыми утками, которые толпой кидались к одному куску. У каждого своя роль в природе.

Сама же история началась в девять утра с истошного крика. Орала Галя – новенькая горничная, нанятая специально на сезон. Галя была доброй, но удивительно бестолковой в работе и забывчивой. Она совершенно не умела экономить гели для душа и шампуни, меняя даже те флакончики, в которых оставалась добрая половина. Щедро выставляла в каждый номер по два дополнительных рулона туалетной бумаги, хотя по правилам полагался один. Каждый день меняла полотенца. Сразу все, несмотря на висевшую табличку про бережное отношение к природе и призыв к гостям оставить полотенца, требующие замены, на полу, а не требующие – на вешалке. Галя табличку не читала и меняла сразу все, как и постельное белье, вне графика. При этом она из рук вон плохо справлялась с уборкой. Светлана Петровна – старшая горничная – устала бороться и с Галей, и с ее бестолковостью. Вот опять жалоба из седьмого номера – в углу паутина и здоровенный паук. Ребенок увидел и испугался. Светлана Петровна пришла в номер и лично убедилась – Галя опять не смела паутину. Не только в этом углу, но и в других тоже. Старшая горничная ходила в двух очках, которые часто путала. Одни она носила, чтобы видеть вдаль, другие, похожие на очки для чтения, – чтобы видеть вблизи. Обе пары очков висели у нее на груди на длинных цепочках. Но иногда Светлана Петровна забывала их поменять, поэтому не всегда видела вдаль, если на носу были очки для чтения, и не всегда замечала то, что перед носом.

– Там же Жорик! – восклицала Галя, призванная к ответу за плохую уборку номера и оставленную паутину. Ладно бы паутина, Галя опять забыла протереть сетку на окнах, в которой застряли мошки. Хорошо еще занавеска была задвинута, а то бы гости в обморок упали от количества мошкары.

– Жорик? – удивилась Светлана Петровна.

– Паук! Их нельзя убивать! Они приносят хорошие новости. А еще к деньгам! – воскликнула Галя.

– Вроде бы Жориками тараканов называют, а не пауков? Так деньги или хорошие новости? – попыталась пошутить Светлана Петровна.

– Пауков убивать не буду! – объявила решительно Галя. – Вы меня не заставите!

Светлана Петровна тяжело вздохнула и одним взмахом веника уничтожила труды Жорика и самого Жорика.

– А почему сетку не помыла? – строго спросила старшая горничная.

– Ой, а я не знала, что надо занавеску отодвигать, – искренне удивилась Галя.

Это качество младшей горничной не переставало потрясать Светлану Петровну. Галя настолько твердо игнорировала требования к уборке номеров – отодвинуть занавеску, протереть подоконники, вымыть не только батареи, но и под ними, – что оставалось только разводить руками.

– Галя, или ты возьмешься за голову и будешь исполнять свои обязанности, или я тебя уволю. До первой жалобы, – рявкнула Светлана Петровна.

– Да, я возьмусь, простите, обещаю. – Галя немедленно залилась слезами – еще одно качество, которое вводило Светлану Петровну в ступор. Ну как можно так быстро, неожиданно начинать плакать? Причем настолько горько, будто кто-то умер. Предупреждение об увольнении было уже сто пятидесятым как минимум, и Галя каждый раз клялась, что больше так не будет. Как в детском саду, ей-богу. При этом она верила, что следующий раз точно окажется последним и Светлана Петровна ее уволит. Хотя уже можно было догадаться, что та лишь грозится, но ничего не делает, жалеет ее. Да и где в сезон найти толковую горничную? Давно всех другие отели наняли, остались только такие, как Галя. Светлана Петровна качала головой и тяжело вздыхала. Вот и что с ней прикажешь делать? Кто ее на работу возьмет? Никто. А девушка-то хорошая. Только с тараканами в голове. То есть, тьфу, с пауками.

В девять утра Галя заорала в первый раз. Но быстро прекратила. Да и крик был похож скорее на удивленное восклицание. Так что те соседи, которые его слышали, решили, что в номере происходит личная жизнь, причем бурная и счастливая, не то что у них. Даже, возможно, позавидовали. Но во второй раз Галя закричала намного громче и пронзительнее. И продолжала вопить минут пять, не меньше. Светлана Петровна, прикорнувшая в подсобке, естественно, слышала первый Галин крик. Она не обладала стопроцентным зрением, но слух у нее был что надо. А уж звуки гостиницы – бытовые, обычные и странные, не предвещавшие ничего хорошего, – могла отличить даже в полудреме.

Первый Галин вскрик был похож на тот, каким та сопровождала обнаруженную новую паутину с пауком, разбитый бокал или чашку, потекший холодильник или сломанный сейф. Светлана Петровна решила, что ни за что не встанет. Голова болела нещадно. Старшая горничная дотянулась до сумки, вытащила таблетницу и рассосала лекарство от давления. Она мечтала подремать хотя бы еще полчасика, понимая, что уснуть уже не получится. Но все же расслабила мышцы лица, чуть приоткрыла рот и приняла позу медузы – чтобы руки и ноги не соприкасались с телом. На одном из форумов, посвященных бессоннице и тому, как с ней бороться, рекомендовали именно такой способ быстрого засыпания. Да и стоматолог в очередной раз выговорил ей, что зубы с каждым разом все сложнее восстанавливать. Мол, что она, во сне ими скрежещет? Как можно так стесать эмаль? Ну как морская свинка, ей-богу. Светлана Петровна понятия не имела, что морские свинки скрежещут зубами, и обиделась. В следующий раз решила обратиться к другому врачу, который не стал бы ее сравнивать с домашними питомцами. Может, она и скрежещет, а как иначе? Если каждый день то одно, то другое. Никаких нервов не хватает. Вот и сейчас…