Он пытался понять, какие такие неведомые силы свели его с Соней и заставили отправиться с ней в эту поездку. Он помнил всегда и все, с фотографической точностью. Но тот момент – знакомства с Соней – воспроизвести не мог. Он расстался с Александрой, с которой прожил почти три года, и встретил Соню, молодую, красивую, пустую и гулкую, как ваза без цветов. У Сони были ямочки на щеках, ноги, которые никак не заканчивались, густые волосы, девичий румянец и глаза, которые занимали половину лица. Да, и ресницы – настолько длинные, что они мешали ей спать, цепляясь за веки. Такие ресницы Владимир видел только один раз – в детстве. Это воспоминание он тоже давно стер из памяти. В детском саду он был влюблен в девочку Кристину. У нее были такие ресницы, что она не могла спать днем. Девочка закрывала глаза и начинала чесаться – ресницы ей мешали. Кристина умела долго не моргать и была чемпионом по «гляделкам». Однажды маленький Владимир из любви и сострадания решил ей помочь и отстриг ресницы маникюрными ножницами воспитательницы, которые «украл» из стола. После этого он ни разу не был в садике и больше никогда Кристину не видел. Наверное, родители попросили оградить дочь от неадекватного мальчика, который способен ей навредить.

Владимир был старше Сони на пятнадцать лет. У нее были такие же ресницы, как у Кристины. И она была такой же покорной, как та девочка из детского сада. Соня смотрела на него доверчиво, как маленький ребенок на взрослых. Владимир наслаждался своей властью над этим чудом природы – над этими ногами, грудью, ямочками на щеках. Он знал, что любое его слово Соня будет воспринимать как вселенскую истину. Он видел, как она со своей детской подвижной психикой пытается под него подстроиться, угодить и поймать его одобряющий взгляд. Соня радовалась его похвале, его подаркам, как ребенок.

Как он позволил ей решать все за него? В какой момент это произошло? Он ее не любил. Был очарован, даже нет, не так: он смотрел на нее, как на человека, с которым у него нет и не может быть ничего общего. Она была женщиной с мозгами ребенка, которая вдруг стала от него зависеть. И не как Александра. А полностью, с потрохами. Да, она принадлежала ему абсолютно. Он мог ее разобрать и снова собрать, как игрушку. Он знал, о чем она думает, что чувствует. Он знал, на какие рычаги нажать, чтобы получить желаемое. Соня в его руках была как кукла: наклонишь – и она закроет глаза, поднимешь – и она скажет «мама». И ему было интересно, куда и к чему это приведет. А еще ему было интересно, когда Соня сломается, когда ее заклинит от его бесконечных экспериментов. Когда она поведет себя как живая, нормальная женщина. И может ли она быть нормальной? Может ли кричать, устраивать истерики, иметь собственное мнение, ненавидеть, прощать, терпеть, страдать… Соня была куклой, в которую загрузили определенную программу, и она ее отрабатывала – улыбалась, красиво ходила, держала его под руку, снова улыбалась. Она даже спала красиво – не двигаясь, не шевелясь, в красивой шелковой ночной рубашке, которая никогда не мялась. От Сони всегда приятно пахло – чуть сладковато, чуть приторно. Владимир скорее из физиологического интереса, чем в приступе страсти, не пускал Соню в душ, чтобы узнать, чем она пахнет по-настоящему.

Александра всегда пахла липовым цветом. На самом деле, она пахла по-разному, предпочитая тяжелые, терпкие, сложносочиненные духи, но Владимир знал, что ее настоящий запах – липа. Лечебный, деревенский, быстро отцветающий, но дающий спокойствие. Говоря откровенно, Владимир точно не помнил, как именно пахнет липа, но представлял себе Александру именно такой – цветком с несоразмерными листьями, который снимает любую хворь. Липовый цвет точно не навредит. Успокоит, снимет тревогу, боль, температуру.

Соня всегда пахла так, как и должна пахнуть кукла, – сладко и стойко. Искусственный аромат, не вытравляемый ни запахом города, ни временем, въелся в нее намертво. Владимир даже мечтал о том, чтобы поймать новую ноту – запах вина, пота, сигарет, бензина, духоты, мороза – не важно. Но к Соне ничего не прилипало. Она всегда была свежа, и вечером этот запах лишь усиливался – искусственно-цветочный, без лишних примесей и следов натуральных компонентов. Соня была как концентрированный сок, который пахнет апельсином, на вкус как апельсин, но в нем нет и следа от цитрусовых. Обман, зафиксированный мелким шрифтом на упаковке. Достижения химической промышленности, а в случае с Соней – аномалия, которая не давала телу источать натуральные запахи.

Наверное, ему следовало прыгнуть с парашютом или отправиться в экстремальную поездку, но Владимир выбрал Соню и лишний раз убедился в том, что острые ощущения ему не нужны.

Они ехали еще минут десять, петляя по дорогам.

– Я поехал короткой! – гордо сообщил водитель.

На одном из поворотов, которых было немало, на достаточно крутом серпантине – Владимир успел заметить дорожный знак – крошечный автомобиль не выдержал. Старая модель с механической коробкой пережила многое, но никак не ожидала, что в ее багажник поместят два огромных чемодана. Наверное, машина привыкла возить в багажнике пакеты с луком, мясом или овощами, а не многочисленные и ненужные наряды капризных гостей.

Машина заглохла на повороте. Владимир понял, что не сидит, а лежит, ногами вверх – опасный угол наклона не предвещал ничего хорошего. Справа был обрыв, символически обнесенный защитным заграждением. Сверху – а они поднимались на горку – съезжали машины, и любая из них могла не успеть затормозить вовремя. У Владимира начался приступ – он осушил бутылку с водой и открыл еще одну. Не мог дышать, не мог смотреть в окно, не мог даже пошевелиться. А когда водитель, поставив машину на ручной тормоз, не включив аварийные сигналы, спокойно вышел из машины, в задумчивости уставившись под капот, а Соня выпорхнула, чтобы сделать удачные кадры, Владимиру стало плохо уже по-настоящему. Прямо сейчас он был готов вызвать такси, вернуться в аэропорт и улететь домой ближайшим рейсом. Его отдых начинался даже хуже, чем он предполагал, а предполагал он всегда самое худшее. Но представить себе, что будет лежать под углом в сорок пять градусов и гадать, скатится машина вниз или сорвется в пропасть, он не мог никак, даже в самых худших своих предположениях.

Водитель совершенно не нервничал. На противоположной стороне серпантина, на узкой дороге, рассчитанной на полтора автомобиля, где, с точки зрения Владимира, вообще должна была быть запрещена любая остановка, скопились машины. Водитель здоровался с каждым за руку и объяснял, что, мол, автомобиль не выдержал веса чемоданов и заглох. Все бурно обсуждали, что делать. Заглядывали под капот, кивали, размахивали руками. Соня же попала в центр внимания: водители-мужчины оглядывали ее жаждущим взглядом, а водитель гордился тем, что эта прекрасная нимфа – его пассажирка. Они оба выглядели довольными. Только Владимиру было плохо. Так плохо, как никогда. Страшно до такой степени, что все прошлые его фобии показались ему сущей ерундой.

– Смотри, как тут красиво! – сказала Соня и попыталась открыть переднюю дверь. – Выйди подыши!

Владимир сделал то, что должен был сделать, – нажал на кнопку, которая блокировала все двери. Он вжался в сиденье, поднял стекла и решил, что умрет прямо здесь и сейчас. Потому что так и должно быть.

Сколько он так просидел, запертый изнутри, не помнил. Только видел перепуганное лицо Сони, водителя и других мужчин, которые кричали, что все хорошо и нужно открыть двери. Они показывали ему знаками, что нужно нажать на кнопку, нет никаких проблем. Владимир думал, что они все сошли с ума, если полагают, что сложившаяся ситуация может считаться нормальной. И твердо решил оградить себя от этого скопища умалишенных. Он открывал на секунду глаза и видел, как съезжавшая с горы машина резко тормозит перед неожиданным препятствием. От неминуемой катастрофы его отделял миг. И Владимир закрывал глаза, готовый к полету в бездну. Наверное, он задремал или кровь прилила к голове, но в следующий момент Владимир почувствовал, как его обливают водой и бьют по щекам, да еще суют под нос какую-то дурно пахнущую гадость. Видимо, он случайно облокотился на дверь и нажал на кнопку разблокировки, чем воспользовались эти сумасшедшие.

– Все хорошо! Мы сейчас поедем! – кричал водитель и действительно завел мотор, и машина тяжело, неохотно, но изо всех сил начала карабкаться на гору. Владимир закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Если бы у него была возможность оглохнуть, он бы ею воспользовался. Соня причитала на заднем сиденье, в сотый раз рассказывая про задержку рейса, про тяжелый перелет и смену климата. Водитель говорил, что все дело в экологии и в первую очередь в питании. Соня соглашалась.

Наконец, они доехали до места. Владимир не ожидал, что эта стоянка окажется конечной, но так оно и было. Водитель ловко вписался между двумя садовыми вазами, в которых росли цветы.

– Ну вот, мы приехали. Вылезай. – Соня не то чтобы заботилась о его самочувствии, она не хотела произвести плохое впечатление. – Давай, выходи, а то все решат, что ты пьяный, – понукала она его.

Владимир вылез из машины и решил, что завтра же вызовет официальное такси и вернется в аэропорт. Нет, для начала узнает расписание, перспективы обмена билета, сумму возможной неустойки и потом улетит. И позвонит Александре. Немедленно. И забудет Соню и эту поездку как страшный сон.

– Нет, здесь чудесное место! – продолжала восклицать Соня, оглядываясь.

– Лишь бы было тихое. И людей поменьше, – прошептал Владимир.

– Что? – переспросила по обыкновению она.

– Ничего. Все хорошо, – ответил Владимир, также оглядываясь.

Несколько домиков стояли на одном, достаточно большом участке. Семейная гостиница. Домашний уют, теплота и отношение к каждому гостю как к дальнему родственнику, при этом любимому. Во всяком случае, так этот гостиничный комплекс описывала Соня.

– Значит, непрофессионалы, – заметил Владимир сам себе.

Соня продолжала расписывать достоинства:

– Гостиницей владеет семья. Чудесные люди.

– Чудесные люди – это не гарантия качества, – опять буркнул Владимир.

Он хотел побыстрее увидеть администратора и вручить чаевые человеку (кем бы он ни был), который бы донес чемоданы до их дома. Он хотел узнать, когда здесь завтракают и ужинают, в какое время производится уборка, есть ли вай-фай или он значится только на бумаге в описании достоинств отеля, и побыстрее принять душ. Но их никто не встречал, а водитель испарился, оставив открытой машину – чтобы гости сами могли вытащить чемоданы.

– Только не забудьте закрыть, – сказал он Владимиру, – проверьте, что хорошо захлопнули. А веревку в багажник положите.

Водитель расцеловал Соню, которая не возражала против этого, и пожал Владимиру руку, после чего немедленно исчез. Теперь они стояли посреди поляны и обозревали «райское местечко».

Владимир вынужден был признать, что в гостиничный комплекс вложили душу и приложили руку, явно не без умения. Столики, стоявшие в саду, были расписаны цветами. На скамейках лежали подушки в тон столам. Вместо стеклянных ваз – крошечные горшочки, также ручной росписи, с цветами. Чувствовалась профессиональная забота садовника. Не стандартный ландшафтный декор, безликий, безупречный, а пусть и хаотичная рассадка, но сделанная со вкусом. В центре участка росла огромная пальма. На барной стойке стояли семейные фотографии, видимо, владельцев. Улыбающиеся загорелые счастливые люди. На самой стойке лежали подносы, деревянные, расписанные яблоками, гранатами и листьями. Даже кофейные чашки были не фарфоровые, белые, а глиняные, будто сбрызнутые краской и плохо высушенные. Было видно, что рука, которая касалась и подносов, и подушек, и столиков, и сада, – одна. Явно женская. Явно умелая и крепкая. Ну и судя по всему, уставшая. Иначе как объяснить, что под пальмой, посреди участка, стояла забытая гладильная доска. Ее, по всей видимости, собирались перенести в другое место, с глаз гостей долой, да бросили посреди дороги.

Владимир прошел по тропинке и чуть не упал, зацепившись за шланг для полива, так же, как и гладильная доска, забытый по причине более важных дел. Даже прокат велосипедов, о чем свидетельствовала табличка, выполненная каллиграфическим почерком, не был доведен до ума. На площадке под тентом стоял один старый ржавый велосипед со спущенным колесом. Впрочем, рядом, на полянке, предназначенной для подвижных игр, валялся еще один велосипед – новенький, свеженький, но без руля. Владимир успел подумать, что в этой местности велосипеды в принципе кажутся издевательством – только профессионал высокого класса может преодолеть все многочисленные горы и пригорки, которые вели к гостиничному комплексу.

– Надо вытащить чемоданы, – сказал Владимир.

Он переживал, что машина стоит открытая, демонстрируя свое содержимое посторонним. Ему было неприятно, что его багаж все еще в автомобиле. Не говоря уже о том, что вещи могли просто украсть. И еще один момент: если Владимира кто-то попросил что-то сделать, – пусть даже свернуть веревку и положить ее в багажник, и он на это согласился – он должен был исполнить обещание. Впрочем, больше его волновали чемоданы.

Поэтому он снова вышел за ворота и начал отвязывать хитро накрученные узлы.

– Нет, ну как можно так все завязать?

Владимир признал собственную несостоятельность по части распутывания веревки. Он дергал, тянул, снова дергал, но ничего не получалось. Он начинал злиться: почему он должен распутывать узлы, чтобы забрать собственный багаж? В каком документе это зафиксировано? Или трансфер, за который он заплатил, предусматривает распутывание веревки? Еще сильнее, чем десять минут назад, он захотел зайти в дом, подключиться к вай-фаю и узнать расписание обратных рейсов.

Соня, совершенно равнодушная к попыткам вызволить из багажника чемоданы, потащила Владимира в сад, восторгаясь подушечками и стульями, выкрашенными в разные цвета – от бирюзового до ярко-оранжевого.

– Умираю хочу кофе, – сказала она, – и вина белого. Сейчас передохнем и спустимся к пляжу. Наверняка здесь чудесный крошечный пляж. Потом достанем чемоданы.

Соня сняла солнечные очки и подставила лицо солнцу.

– Я голоден, – сказал Владимир и взял с соседнего столика заламинированное меню, снабженное фотографиями блюд и кратким описанием каждого. Автор текстов, кем бы он ни был, явно страдал графоманией. Каждое блюдо описывалось настолько многословно, с использованием прилагательных в превосходной степени, что у Владимира даже улучшилось настроение.

– Ты только послушай, – обратился он к Соне и зачитал: – «Великолепное, свежайшее мясо, приготовленное заботливыми руками нашего мастер-шефа, известного далеко за пределами нашего скромного гостиничного комплекса, волею судеб и по счастью оказавшегося у нас, не оставит вас равнодушными».

– Ну и что? – Соня не поняла, над чем смеется Владимир.

– Это же кошмар, – сказал он.

– Почему кошмар? Разве ты не ешь мясо? Ну возьми салат или рыбу, – ответила Соня.

– Ты же знаешь, что на рыбу у меня аллергия. – Настроение Владимира резко испортилось.

– Да? – удивилась Соня. – Я думала, что только на эти… кедровые орехи… и мед. Но ведь в мясе нет меда и орехов.

– Ты издеваешься? – Владимир отложил меню.

– Почему ты злишься?

Соня смотрела на него изумленно. Такой он видел ее впервые. Она была явно раздражена и не пыталась это скрыть.

– Я не злюсь, прости, просто устал.

Владимир был очень признателен Соне за эмоции, которых он не ожидал. Она немного походила на Александру, которая чувствовала и выражала чувства быстрее, чем думала. Владимиру стало стыдно за свое брюзжание и придирки.

Сейчас он понял, что его привлекло в Соне и что ее отличало от Александры: удивительное безразличие, надежда на авось, бездумная, дурная, притом искренняя вера в то, что все само как-нибудь устроится. И, что удивительно, устраивалось. Водитель все же приехал, адрес оказался верным. Соня была уверена в том, что с ней не может случиться ничего плохого. Даже на серпантине свалиться с обрыва мог кто угодно, только не она. Соня была уверена, что пляж окажется прекрасным, море – чистым, дом – уютным, а еда – вкусной. Ни в одном из этих пунктов Владимир не мог с ней согласиться.

– Интересно, есть что-нибудь традиционное? Ты говорила, что здесь домашняя кухня. Может, они сделают мне омлет с ветчиной? Или тосты? Где официанты? И если что-нибудь пропадет из нашего багажа, я так это не оставлю! – сказал Владимир.

Соня млела на солнце, не слушая, что он ей говорит. Ей было хорошо. Просто отлично. Она даже двигаться не хотела. Очнулась только тогда, когда к ним подошел мужчина в фартуке и поварском колпаке, распахнул руки, как для объятий, отчего Владимир даже дернулся. Мужчина, тот самый водитель, потряс ему руку и расцеловал Соню в щеки.

– Я снова рад вас видеть! – сказал он. – Вы не представляете, как я рад! Ну что, не узнали меня? Ха-ха! Все дело в колпаке! Что вам приготовить? Пожелайте! Только скажите что! Я могу все! Не верите? Говорите! Что?

– Вы повар? – Владимир решил, что у него настала последняя стадия обезвоживания и начались галлюцинации, раз он видит перед собой водителя в фартуке.

– Я? Повар? Нет. Я – суперповар. Я – шеф-повар! Мастер-шеф! Вы знаете, что я работал в ресторане, в котором было столько мишленовских звезд, сколько нет у этой гостиницы? Вы знаете, с кем я работал? Нет, вы не знаете! О, вы многого обо мне не знаете! Вы видели наше меню? Это я писал тексты! Ведь я еще и пишу! И я вам скажу, что все книги рецептов, которые вы видели, – полная чушь. Когда-нибудь я напишу книгу, которая станет бестселлером! Я знаю, как приготовить любое блюдо. Испанское, итальянское, французское, немецкое? Просто скажите, что вы хотите! Какую кухню вы предпочитаете? Диеты? По группе крови? Белковые? Аллергии? На кедровые орехи? На арахис? На мед? И не смотрите на меня вот так! Да, я чувствую это! Так вот я вам скажу – с моей едой вы забудете про диеты и аллергию! Это я вам гарантирую!

– Я люблю салаты, – сказала Соня и сверкнула своими ямочками.

– А я вас уже люблю! Я полюбил вас с первого взгляда, но теперь, когда вы сказали про салаты, я буду любить вас всю свою жизнь! И пусть ваш… друг… зарежет меня от ревности моим собственным ножом!

Он пихнул Владимира в бок и принялся целовать Соне руки. Если считать время, которое они провели вместе, то есть с момента встречи до этого часа, водитель, он же повар, успел облобызать Соню столько раз, сколько не успел Владимир за все время их совместной жизни. Ему казалось, что Соня уже вся покрыта ровным слоем слюны этого любвеобильного павлина, который считает себя шефом, отчего Владимира опять затошнило, как на серпантине.

– Вы же водитель! – Владимир не понимал, почему этот факт удивляет только его. Еще его неприятно поразило то обстоятельство, что посторонний человек осведомлен о его аллергии. Соня успела ему рассказать? Но зачем?

– Я водитель? – засмеялся повар. – Каждый мужчина – водитель. Разве нет? Это так, способ развеяться. Мне нужны новые ощущения. Я должен чувствовать гостей, и нет ничего лучше, чем встретить их не на кухне, не за столом, а заранее. Это мой фирменный трюк. На самом деле я – повар!

– Почему вы встречаете гостей? Разве шеф-повара встречают гостей в аэропорту? – Владимир непременно хотел внести ясность.

– А он у вас всегда такой? – Водитель-повар приобнял Соню, отчего та засмеялась.