Мне кажется, что, если бы мы оказались в зоне, свободной от сыра, где люди не едят сыр вообще, мы бы устроили на балконе маленькую сыроварню. Поскольку мама считает, что сыр – санитар желудка. Иначе как объяснить разложенные на столе бинты, куски марли, в которых мама собиралась делать домашний творог и мягкий сыр после дегустации исходных ингредиентов. Вот почему у нас такое количество чемоданов. Если бы мама могла довезти домашнюю закваску для творога, для хлеба и, я даже не знаю, для чего еще, мы бы могли организовать подсобное хозяйство. К тому же у мамы нашлась единомышленница в лице тети Наташи, которая еще вчера в магазине хваталась за сердце, не обнаружив на прилавке творога. А как же ее знаменитые ватрушки? Расковыряв несколько пачек с мукой, тетя Наташа нашла наконец ту, которая ее удовлетворяла. Но заплатить нам пришлось за все испорченные пакеты. Тетя Наташа была только рада – дома, в спокойной обстановке она могла проводить эксперименты. Мама в этот момент разглядывала пачки с манной крупой, которая была мельче и желтее нашей, привычной.

Так вот, стол был уставлен многочисленными йогуртами – мы должны были попробовать каждый. И непременно выпить кефир.

– Андрюш, попробуй… – требовала мама, открывая очередную бутылку.

– …грибочки на дедушке, – отвечал папа и покорно делал глоток.

В тот момент, когда дегустация была в самом разгаре, около церкви снова началось движение. Мама заметила это первой и ахнула:

– Что? Опять?

Действие развивалось по вчерашнему сценарию. На площадке перед церковью начали парковаться автомобили. Мужчины вынесли на улицу столы. По дорожкам стекались женщины с корзинками.

– Опять похороны? – Мама пролила кофе.

– Как интересно, – проговорила тетя Наташа.

– У них тут что? Мор? Эпидемия? Мы здесь всего два дня, и каждое утро – похороны? Я не хочу! Мне нужен покой и хорошее настроение! Мне нужно счастье! Почему я каждое утро должна участвовать в поминках? – раскричалась мама.

– Потому что ты хотела вид на море, – ответил папа.

– Да, на море! Но не на похороны же! Почему в этой церкви не проходят крестины, свадьбы?

– Ну, перестань, – успокаивал маму папа. – Возможно, это просто стечение трагических обстоятельств.

– А если нет? Если у них специальная неделя, выделенная для похорон? Или месяц? Месячник? Или у этой церкви такая специализация? В остальное время она же закрыта! А вдруг и вправду вспышка неизвестной болезни? Тогда и нам грозит опасность! – не унималась мама.

– Хорошо, что ты предлагаешь? – спросил папа.

– Если завтра утром я опять увижу похороны, я не знаю, что сделаю, – заявила мама, – тогда я перееду в другой дом!

– В какой другой? Ты хозяйку и этого-то дома в глаза не видела! Где ты найдешь сейчас другой?

– Найду такой, где будет другой вид с террасы, не будет облезлых кошек и где будет нормальная плита! И это я еще со стиральной машиной не разбиралась!

– Телевизор хорошо работает, – сказал дядя Боря, который по-прежнему с интересом смотрел мультфильмы, хотя даже Симе они уже надоели.

Завтрашнего дня ждать не пришлось. Мама вышла в сад, где стояла плетеная мебель – диванчик, два кресла и стол, – и оттуда тут же донесся ее вопль:

– Если еще раз я увижу эту кошку, я не знаю, что сделаю! И больше никто не будет ее кормить!

Накануне вечером мама оставила свой кардиган на диване. И сейчас на этом кардигане обнаружила кучку, которая не оставляла никаких сомнений в том, как кошка отомстила маме за неприветливость.

– Не надо было оставлять вещи на улице, – заметил папа.

Мама собиралась что-то ответить, но тут появилась кошка, которая как ни в чем не бывало прошла к диванчику и легла, растянувшись в шпагате, намывая шерсть.

– Нет, ну это вообще наглость! – Мама даже кричать перестала, а просто развела руками. – Где мой телефон? Нужно срочно отсюда переехать!

Когда маме нужно срочно что-то сделать, спорить уже бессмысленно. Иногда ей нужно срочно поменять во всем доме шторы. Или срочно купить новый набор посуды. Или утюг. Пылесос. Да что угодно.

Мы оставили маму организовывать переезд и пошли на море. Пляжей было несколько. К ним вели указатели – деревянные таблички с написанным от руки маркером текстом: «К пляжу». Обычно после таблички был виден обрыв и узкая тропка, которая петляла в зарослях бурьяна.

Я уже понял местную топографию. Главным ориентиром служила церковь, и расположение того или иного места определялось просто – «от церкви направо», «от церкви налево». На центральной улице, прямо на повороте, расположился прокат велосипедов, квадроциклов, мотоциклов, хозяином которого был человек по имени Спиро, названный так в честь святого Спиридона. Естественно, прокат гордо именовался «Спиро». Точно такое же название носил и ближайший супермаркет, названный в честь дедушки, который когда-то организовал здесь магазинчик. Его сын, а потом и внук, названные в честь деда, продолжили дело. Хозяином мясной лавки, практически всегда закрытой (мы успели узнать у Спиро, который владел прокатом, что в принципе лавка работает, что хозяина зовут Спиро и что приходить за мясом нужно то ли в среду, то ли в пятницу, но лучше после пяти, а в понедельник – выходной, во вторник – только до двенадцати, в субботу – целый день, если не будет праздника, в воскресенье… – дальше я не запомнил). Так вот Спиро, хозяин мясной лавки, назвал свое заведение «Стелла» – в честь любимой жены. А жена, как доложил нам Спиро из проката, почему-то обиделась, и тогда Спиро-мясник сказал всем, что лавка названа в честь дочери – тоже Стеллы. И вроде как жене сделал приятно.

Еще на центральной улице было два магазина с названием «Ла Перла» («Жемчужина») – один продавал местные сувениры, другой – украшения. Конечно же, в магазинах не было и намека на жемчужины. А еще мы нашли две таверны, которые назывались «Иль Маре» («Море»). А еще было два заведения имени святого Георгия, которые продавали мороженое.

Мы спустились с обрыва и оказались на крошечном пляжике – узкая полоска песка и зонтики с шезлонгами. Скособоченный душ и раздевалка-клетушка с вечно открытой дверью. Поскольку и душ, и раздевалка стояли на крутом склоне, ими никто не пользовался – риск переломать ноги был реальным. В раздевалке хранились банки с краской, швабры, детские нарукавники и прочий хлам. Владельцем пляжа оказался человек по имени, кто бы мог подумать, – Спиро. Он поприветствовал нас громкими возгласами и немедленно узнал, кто кому кем приходится. Тете Наташе он сказал, что она прекрасна, дяде Боре заявил, что он счастливейший из мужчин, папе он принес местный напиток – имбирное пиво, которое оказалось безалкогольным лимонадом, а мне и Симе – мороженого.

Мы послушно легли на лежаки под зонтики, которые, как заверил нас Спиро, – лучшие на побережье, и попытались расслабиться. Но Спиро, поскольку мы были его единственными клиентами, хотел сделать для нас невозможное – сфотографировать тетю Наташу на мокрых камнях. Он загнал ее туда и требовал принять позу, что закончилось падением тети Наташи в море. Спиро с гордостью показал получившиеся фотографии, на которых тетя Наташа, как бешеная чайка, падает в морскую пену, а вместо лица у нее – одна нога и одна грудь.

– Красавица! – прокомментировал Спиро. Симу он ущипнул за щеку, погладил по голове, еще раз ущипнул и сжал ладонями ее лицо так, что она сделалась похожа на рыбу с раздувшимися губами. Папу он ткнул в солнечное сплетение и выдал инвентарь – две ракетки и мячик. Потом он отобрал у папы имбирное пиво и принес ему в кофейном стакане узо.

– Так будет лучше, – объяснил Спиро.

Папа не спорил. Даже и не думал.

Мне Спиро понравился. Он был похож на ящерицу. Загорелый дочерна, до такого состояния, когда кожа начинает собираться складками, чернеть даже на прогалинах и отливать оливковым цветом на солнце. Спиро был лыс, как обтесанный морем камушек. Но окончательное сходство с ящерицей ему придавали глаза – навыкате, голубые, почти прозрачные. Он, казалось, вращал ими против часовой стрелки и даже одновременно в противоположные стороны.

Спиро произвел на меня впечатление. Позже я понял, что почти все мужчины в возрасте, в смысле не молодые, перележавшие на солнце, приобретают общие черты с игуанами и гекконами. Гекконы, с моей точки зрения, симпатичнее. С прозрачными розовыми брюшками, через которые просвечивают внутренности. Внутренности Спиро через живот не просвечивали, но он оправдал мои ожидания. Чтобы показать нам фокус, так сильно втянул живот, что стали видны ребра. При этом он так выпучил глаза, что стал ну точь-в-точь геккон. Наверное, он мог показать еще какой-нибудь фокус с животом, но Сима испугалась и заплакала. Она еще ни разу не видела людей, у которых ребра видны сквозь кожу, а живот прилип к позвоночнику. К тому же моя сестра боится ящериц.

Пока мы купались и делали для Симы замки из песка, Спиро сел на пластмассовый стульчик под зонтик и оцепенел. Возможно, некоторые люди произошли от обезьян, но Спиро точно произошел от ящерицы. Казалось, он даже не дышит. И только когда на пляже появлялись новые туристы, Спиро неожиданно вскакивал и бросался на них с природной грацией и стремительностью.

Пляж определенно начинал мне нравиться. Людей было мало, что не удивительно. Если верить карте Гугла, до столицы острова было далеко, а наша деревня вообще лежала вдали от туристических маршрутов – ни достопримечательностей, ни больших отелей, ни модных магазинов. Даже маленького отеля нет. Многие дома стояли недостроенными. В некоторых, которые гордо именовались апартаментами (на самом деле просто большой дом был разделен на крохотные комнатки с общим садом), шла неспешная уборка – расставлялись шезлонги, подстригался газон. Вдоль главной дороги, так сказать, центральной набережной, тянулся бесконечный заросший пустырь. Иногда прямо на пустыре, создавая естественную вмятину в траве, парковалась странная машина. Грузовичок, в котором помещался целый дом. В кузове были оборудованы спальные места. Рядом с ним тут же закипала бурная деятельность – женщина разжигала костер, варила суп в котелке, вокруг которого собирались кошки со всей округи. Просто несметное количество кошек.

– Кошки! – закричала Сима, поскольку впервые в жизни видела целую стаю. Штук сто, не меньше.

– Не подходи! Немедленно вернись! – Тетя Наташа умудрилась перекричать и мяукающих кошек, и галдящих чаек. Сима тут же остановилась. – Это цыгане! Они тебя украдут! – Тетя Наташа кричала на всю деревню.

– Натулечка, – вступил в разговор дядя Боря, – ну что за предрассудки. Цыгане давно не воруют детей. Откровенно говоря, они их никогда и не воровали. Вот я читал книгу…

– Сима, быстро иди сюда и дай мне руку! – Тетя Наташа не слушала дядю Борю. – И не отходи. Иначе тебя украдут и отдадут замуж в двенадцать лет! Что я скажу твоей матери?

– Натулечка, так вот в книжке… – продолжал дядя Боря.

Наверное, это и вправду были цыгане. Они торговали какими-то баллонами, вывалив их на траву рядом с очагом.

– Это для дезинфекции, я думаю. От насекомых, – предположил дядя Боря, который хотел защитить представителей кочевого народа от гнева тети Наташи.

– Хочу замуж к кошкам, – сказала Сима.

– Господи, что творится в голове у этого ребенка? – ахнул папа.

Тетя Наташа, крепко держа Симу за руку, потащила нас к пляжу. Уже первому попавшемуся. Лишь бы подальше от цыган.

Рядом с нами, кивнув Спиро как давнему знакомому, появился человек с внушительным пакетом. Я сразу понял, что в пакете у него – не пляжные полотенца. Так и оказалось. Мужчина вытащил лопаты разного размера – от большой, похожей на саперную, до маленького детского ковшичка. Кроме того, у него были грабли, дощечки, скребки, ведерки, ножички и еще много чего необычного.

Сима немедленно потянулась к таким сокровищам и подсела к мужчине. Он удобно устроился почти у самой кромки воды и принялся сооружать замки. Это были настоящие средневековые замки – с окнами-бойницами, стенами, рвами и высотными башнями. Настоящее королевство. Рядом с замком мужчина соорудил дома для жителей, коровники, пастбища. Папа пытался завести Симу в воду, чтобы избежать теплового удара, – сестра, как завороженная, следила за строительством, – но она, видимо, считала, что замок строится в ее честь. Что, наверное, было недалеко от истины. Мужчина кивал на лопатку или на ведро, и Сима подавала нужный инструмент, приносила воду, послушно хлопала лопаткой там, где должен был быть фундамент. Папа вздохнул и время от времени брал у мужчины-архитектора (а в том, что он настоящий архитектор, я не сомневался) ведро, набирал воду и выливал на Симу. Та этого даже не замечала.

Когда строительство замка было закончено, мужчина собрал инструменты, так же молча кивнул Спиро и ушел.

– Какая красота! – сказала Сима. – Хочу здесь жить!

– Пойдемте домой, – предложил папа. – Интересно, где мы все будем жить?

Папа, как всегда, оказался прав. Наш дом был закрыт. Ни ключей, ни записки от мамы. Мы стояли в купальниках и не знали, что делать.

В этот момент я услышал мамин голос.

– Звук, – проговорила Сима.

Мы вышли на дорогу. Мама бежала к нам и размахивала руками. Я подумал, что она хочет привлечь наше внимание, но потом понял, что мама отгоняет осу. Она так и не переоделась с утра, поэтому выглядела несколько странно – в халате, из-под которого торчит ночная рубашка. Впрочем, маму это совсем не смущало. Она бежала по дороге, но останавливалась практически у каждого дома, чтобы сообщить соседкам, что бежит к нам.

– Валентина! – радостно восклицала мама, останавливаясь у очередного дома. – Да, мои вернулись с пляжа. Где они были? У Спиро? Ну хорошо. Что, мой муж выпил узо? Хорошо. Да, переехала. От церкви направо. К кому? К Эмме! Дочка съела мороженое? Что делал мой муж? Поливал ее из ведра водой? Почему не купалась? Не знаю. Сейчас спрошу.

Мама пробегала буквально пять метров и опять останавливалась у ворот, откликаясь на вопрос другой соседки: «Мария, куда ты опять бежишь? Что ты забыла? Со Спиро я договорилась! Он завтра приедет!»

– Спасибо, Роксана! Мои с пляжа вернулись! Бегу забирать. Да, переехала. К Эмме. От церкви направо.

– На каком языке говорит мама? – спросил у меня папа. – Я не понимаю. Это очень странный язык. И откуда она всех знает?

Мама наконец добежала до нас:

– Я нашла новый замечательный дом! Хозяйка – Эмма! Англичанка, но муж у нее грек. Вещи уже все перенесли. Помог племянник Роксаны. Пойдемте. Я вас уже давно жду.

Маленькой процессией мы двинулись за мамой, не представляя, что нас ждет.

– Кстати, Спиро сказал, что завтра Эдвард построит для тебя Парфенон, – сказала мне мама, – или не Парфенон, а другой храм, не помню.

– Кто такой Эдвард? – спросил папа.

– Как кто? – Мама так удивилась, как будто все в мире, кроме папы, знали, кто такой Эдвард. – Архитектор, который Симе замок построил. Вы же полдня с ним провели! И, кстати, объясни мне, почему ты поливал Симу водой из ведра и не искупал ее?

– Тебе не нужно ходить с нами на пляж, чтобы быть в курсе событий, – сказал папа.

Мама фыркнула. Папа никак не привыкнет к этой маминой особенности. Да, папа знает много языков, он читает лекции, он умный. Но он ни за что не сможет найти нам новый дом за несколько часов. И перетащить в него все семь чемоданов. Только мама может выйти в ночной рубашке на перекресток и сказать на не ведомом никому языке: «Люди добрые, помогите, кто-нибудь!» И люди немедленно к ней кинутся и помогут. Мама сразу же знакомится со всеми соседками, собирает сплетни со всей округи и начинает копировать акцент, из-за чего ее принимают за свою, даже если она говорит на странной смеси английского, греческого, русского и еще бог знает какого. К тому же у мамы бурная жестикуляция, и она половину слов заменяет жестами. Маме не нужны глаголы, падежи, времена. Пока папа выстраивает грамматически правильную фразу, мама умудряется обсудить детей, мужей, свекровей, бабушек, рецепты, телепрограмму и погоду.

Что удивительно, маму все понимают. Папу не понимает никто. Если оставить маму хотя бы на пять минут одну на незнакомой улице, она немедленно начнет целоваться с незнакомой женщиной, и эта самая женщина будет называть нас, детей, по именам. И мы получим приглашение на ужин, как давние друзья семьи. И мама будет удивляться, что мы не разделяем ее восторга – ведь это Роксана, Эмма, Анна, Леона, у которой муж работает там-то, а племянник там-то, а ее дочка – ровесница нашей Симы, а сын… Она умудряется узнать это за три секунды. Папе для получения такой информации требуются годы, поскольку в силу природного такта он даже у близких друзей стесняется спросить, как поживает дочь от первого брака, как прошло шунтирование у тещи и женился ли племянник.

– Ты, как всегда, не узнал самого главного! – возмущается мама, и в принципе папа с ней согласен. Потому что мама считает, что нет более важных новостей, чем здоровье, личная жизнь и благополучие детей, бабушек и прочих родственников.

– Кстати, у нашей новой хозяйки Эммы – прекрасное чувство юмора и настоящий британский акцент, – сообщила мама папе, – она тебе понравится.

У папы, как считается, тоже настоящий английский юмор. Папа шутит редко, тихим голосом, в котором сквозит безысходность. При этом сохраняет каменное выражение лица, так что его шутки понимают не все. Далеко не все. Честно говоря, мало кто понимает. Иногда папа считает, что написал «ужасно смешную лекцию или статью». Такую смешную, что сам смеялся, когда перечитывал.

– Как все прошло? – спрашивала его мама после того, как папа представлял свой труд аудитории.

– Никто не смеялся, кроме меня, – отвечал папа.

Папа при этом считает, что у мамы чувство юмора отсутствует вообще. Хоть какое-то. Даже намек. Опять же считается, что у меня – папино чувство юмора, а Сима пошла в маму. Она шуток не понимает. Так и живем.

…Новый дом, от церкви направо, оказался даже больше предыдущего. Вид с террасы, правда, был не столь захватывающим – одна терраса, совсем маленькая, смотрела на соседний дом, где сдавались апартаменты, впрочем, пока пустые. Другая, побольше, выходила в сад. Хозяйка ждала нас у входа. Специально для папы она продемонстрировала, как работает кондиционер (видимо, мама уже успела сообщить Эмме про папину страсть к холоду). Дяде Боре она настроила дополнительные каналы – он был счастлив. Мне хозяйка показала шкафчик с книгами (не сомневаюсь, что и здесь поучаствовала мама), где стояла книжка Даррелла, но другого, его брата Лоуренса, про греческие острова и мифы Древней Греции на немецком. Я, пробуравленный маминым взглядом, вежливо улыбнулся и поблагодарил.

Тете Наташе хозяйка показала чудеса кухонной техники – посудомоечную машину, кофе-машину, тостер, соковыжималку и что-то еще.

– Да не надо мне столько, – испугалась такого изобилия тетя Наташа. – Я и так могу. Без этого. На сковородке хлеб поджарю, а сок через марлечку выжму.

Для Симы у хозяйки нашлись детские тарелки и целая коробка с забытыми игрушками. Так что все были счастливы. Папа наконец смог попрактиковать свой прекрасный профессорский английский и был счастлив, что его не только услышали, но и поняли. Он попросил разрешения писать Эмме письма, если будут какие-то вопросы, и получил безусловное разрешение. Эти двое разве что только не раскланялись друг с другом. Во всяком случае, если бы папа был женщиной и умел делать книксен, наверняка бы присел. Но они с Эммой пожали друг другу руки, как единомышленники, обреченные на жизнь с этими сумасшедшими.