– Если они хотят, чтобы я передавала вам еду, то больше не надо! Я не доставка! И скажите Жану, чтобы больше не попадался мне на глаза. Иначе я его убью.

– Тогда будет два трупа, – пошутил я. – А еще бабуля, которая, как сказала мне Элена, умрет, если я не возьму ее еду и не съем.

– Да, Жан иногда бывает прав – вам лучше не шутить. Особенно про бабулю, – рассмеялась Лея.

– Простите, я не хотел.

…С того самого дня моя жизнь изменилась. Я переехал в прекрасную квартиру в доме, расположенном на горе – в относительной близости от вокзала, что мне было на руку. Добираясь до института, я мог экономить на автобусе, доходя до вокзала пешком. На следующее утро вместе с договором аренды я получил от Леи клочок бумаги, который нужно было вставить в указатель имен на кнопках домофона. Думал я недолго. Написал «Саул». Это была первая квартира с моим именем. Я очень этим гордился и даже сфотографировал домофон на память. Хотел послать родителям, но передумал. Вряд ли они поймут и оценят.

Конечно, мне не терпелось добраться до балкона, чтобы узнать, за что хозяин готов предоставить кров, но сразу не получилось. Едва я запер дверь, как в нее тут же позвонили. На пороге стояла миниатюрная женщина, которая держала в руках тазик. Из тазика очень вкусно пахло. Она начала что-то говорить по-итальянски, но я ничего не понял. Потом женщина перешла на такой же птичий французский, и я опять вспомнил Эмму Альбертовну, которая твердила, что у меня очень плохо с аудированием. Жан был солидарен с моей учительницей – он тоже считал, что я не «слышу» язык, и поэтому его не чувствую. Наконец женщина окликнула кого-то во дворе, на ее зов прибежал мальчик, по виду – подросток, и заговорил со мной по-английски. Он явно был недоволен, что мама, точнее я, прервала его несомненно важные дела.

– Мы ваши соседи. Это моя мама, – строго переводил он, – мы приехали из Ирана. Мама принесла вам угощение.

Я стоял, замерев, не зная, как реагировать на женщину с тазиком и подростка, выступавшего переводчиком. Парнишка что-то сказал матери. Кажется, что я дебил и им не повезло с соседом. Мать махнула на него рукой и улыбнулась мне. Протянула тазик и показала на пальцах, что это надо есть. Я кивнул в знак благодарности и изобразил, как буду это есть. Мальчик посмотрел на меня с жалостью, мол, что взять с идиота, и убежал.

Едва я донес тазик с едой до кухни, как в дверь опять позвонили. На пороге стояла уставшая и взмокшая Лея.

– Лестница. Каждый раз забываю, какая она длинная, – сообщила она, кидая на пол здоровенный пакет.

– Что это? – удивился я.

– Постельное белье, полотенца, не знаю, Элена собирала, – пожала плечами Лея. – Можно мне воды? Пейте смело из-под крана. Она тут чистая.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Лея отмахнулась. Мол, ее заставили. Едва она сделала глоток, как в дверь опять позвонили.

– Простите, я никого не жду, – сказал я.

– О, привыкайте! – Лея застонала.

На пороге появились Элена и бабуля.

– Бабуля! – подскочила Лея. – Как ты сюда поднялась? Элена, где была твоя голова?

– Зачем поднялась? Я довез, – за спинами женщин появился Жан.

– Господи, за что мне это? И ты здесь! Я же сказала, что не хочу тебя видеть! – закричала Лея.

– Как я мог отказать бабуле? – пожал плечами Жан. – Ну что, обустраиваешься? Если найдешь бриллианты, ты уж сообщи мне, да? Я продам, выручка пополам! – пихнул он меня в бок.

– Саул, дорогой, я так рада тебя видеть. Иди, посмотрю на тебя. Нет, сначала я посмотрю твой холодильник! – Бабуля открыла холодильник и, естественно, увидела пустые полки. – Лея, ты же обещала присмотреть за ним! Почему у мальчика ничего нет? Он чем должен питаться? – возмутилась она.

– Не волнуйтесь, я привык питаться духовной пищей, – пошутил я.

Бабуля посмотрела на меня с жалостью и нежностью.

– Лея! Элена! Неужели вы не можете присмотреть за одним ребенком? – воскликнула бабуля. – Конечно, не можете! Ребенок голодает, а вам и дела нет!

– Не переживайте. Мне соседка принесла… я не знаю, что это… они из Ирана. – Я показал на тазик с едой.

– О, это только ужин, а что ты будешь есть на завтрак? – бабуля презрительно посмотрела на тазик.

– Видимо, то, что вы принесли, – ответил я, показывая на многочисленные пакеты, которые заносил в квартиру Жан.

– Правильно говоришь, – улыбнулась бабуля и кивнула Элене, загружавшей в холодильник еду на неделю вперед как минимум.

– Спасибо вам огромное. Обо мне никто так не заботился. Никогда, – лепетал я. А что мне еще оставалось сказать?

– Ой, если ты еще раз это скажешь, они никогда не уйдут! И поселятся по соседству, – рассмеялась Лея.

Бабуля, Элена и даже Жан украдкой вытирали слезы и все время норовили меня обнять. Правда, им приходилось вставать в очередь. Бабуля шла первой. Столько, сколько в тот день, я ни с кем никогда не обнимался. Это было очень приятно, откровенно говоря. Бабуля пахла лазаньей, Элена козьим сыром, который давно стух и пролежал в старом сарае лет сто, а Жан – бараниной. Мои любимые запахи и вкусы. Я был счастлив. Элена сама разобрала пакеты, которые принесла Лея, и у меня появилась кровать, аккуратно заправленная постельным бельем, а в ванной висели полотенца – большое и маленькое. На кухонном столе будто всегда лежала скатерть, в ящике – столовые приборы. Бабуля поцокала языком и что-то сказала по-итальянски.

– Бабуля, можно завтра? Я совсем без сил, – взмолилась Лея. Бабуля что-то ответила, и Лея, тяжело вздохнув, кивнула.

Оказалось, речь идет о моих занавесках. И прищепках. И мыле. А также порошке для стирки белья и сковородке, которых нет. Бабуля успела проинспектировать квартиру и пришла к выводу, что ребенка, то есть меня, в ней оставлять опасно для жизни.

– Я помогу, – воскликнул Жан.

– За что мне все это? – посмотрела на потолок Лея. – Кстати, там паутина. Ты не боишься пауков?

– Не боюсь. Я с ними дружу. Иногда разговариваю, – ответил я.

– Хорошая весть! – объявила бабуля по-французски, тыча в моего паука. – Всегда приносит хорошую весть!

– Я все детство жила с пауками на потолке. Но боюсь их до сих пор. Когда бабуля – фанатка пауков, а сестра обожает ящериц, любой свихнется, – заметила Лея, поежившись.

– В детстве я подкармливала ящерок, которые сбегались к нам в дом на террасу, – улыбнулась Элена. – А Лея всегда их боялась. Она вообще всех боится. Кстати, тут живут попугаи. Они милые, но иногда очень громко кричат. И не кормите горлиц, даже если они будут делать вид, что не ели сто лет и умирают от истощения. Иначе они станут хозяевами этого места.

– Хорошо, не буду. Попугаев я тоже не боюсь, – кивнул я. К горлицам уже привык. Рядом с хостелом, где я жил, росло дерево. Горлица туда врывалась, как многодетная мать к детям и непутевому мужу. Она так кричала, что не только птенцы, даже мой сосед переставал храпеть.

Следующие несколько дней прошли в обустройстве – то появлялась измученная Лея с очередными пакетами, в которых обнаруживались кастрюли, сковородки, еще полотенца, занавески в спальню. То приезжал Жан, выгружая новые стулья на кухню. То приходила Элена с готовыми блюдами от бабули. Иногда забегала соседка с очередным тазиком еды. Надо признать, так сытно я никогда не ел. Даже в детстве. И никогда так сладко не спал благодаря новым подушкам, которые привез Жан. А историк, как и художник, чтобы работать, должен испытывать нужду и голод. О работе я вообще забыл. И не вспомнил бы, если бы не Лея, появившаяся рано утром и трезвонившая в дверь.

– Сегодня надо прислать первый отчет хозяину! – закричала она. – Я ночью получила от него письмо. Учитывая разницу во времени… в общем, у тебя есть пара часов, чтобы сделать вид, что ты начал работу! Господи, ну почему я всегда все должна держать под контролем? Теперь еще ты на мою голову свалился! Садись работать немедленно!

– Вы не спали сегодня? – уточнил я.

– Поспишь с ним, – Лея выглянула в окно и закатила глаза. – Что ты хочешь?

– Передай Саулу мясо! – крикнул с улицы Жан.

– Вы помирились? Снова сошлись? – уточнил я, изображая радость на лице.

– Ты так же умеешь делать счастливое лицо, как бабуля. Даже не пытайся, – отмахнулась Лея. – Мы не сошлись! Слышишь? – крикнула она на улицу. – Прошлая ночь ничего не значила! Я тебя не простила! Если хочешь передать мясо Саулу, сам поднимайся. Я тебе не пицца – бегать туда-сюда!

Через пять минут на пороге появился сын соседки, который недовольно протягивал мне сверток.

– Это надо есть, – сказал по-английски он и показал, как я должен брать рукой еду и класть в рот. Парень точно думал, что имеет дело с полным идиотом.

– Упертый. Ни за что не уступит. Поэтому я с ним развелась, – объявила грозно Лея и опять подошла к окну. – Я сейчас спущусь и все тебе скажу! Не смей уезжать! Мне на работу надо! И ты будешь терпеть всю дорогу, что я тебе скажу! Молча! Даже слова поперек не скажешь!

– О, эта женщина! – закричал с улицы Жан. – А позапрошлая ночь что-то значила?

– Нет! – закричала Лея. – И прекрати всем рассказывать про мою личную жизнь! Я свободная женщина!

– Саул, ты там? Отодвинь эту женщину и подойди к окну! – крикнул Жан.

– У тебя ноги отвалятся подняться? Или ты всему району хочешь рассказать, как переспал с бывшей женой? – закричала Лея. – Отстань от человека! Саул должен работать! Ему через два часа отчет сдавать, или я должна буду его выселить!

– Я два раза переспал с бывшей женой и собираюсь в третий! – закричал Жан. – Вот почему мне досталась такая резкая женщина, а? Чуть что не так – сразу развод, теперь вот над ребенком издевается – только поселила, сразу грозится выселить. А если ребенок еще не может работать? Он еще даже не завтракал! Саул, я сделал тебе бутерброд с ростбифом!

– Спасибо! – выкрикнул я в окно.

– Так, потом съешь его бутерброд. Садись работать. Хозяин квартиры действительно ждет от тебя отчет, два письма ночью прислал, – велела Лея, забрала бутерброд и начала жевать сама. Пошла на кухню и быстро сварила кофе.

– Лея, ты почему затихла? Саул! Она забрала у тебя бутерброд? – крикнул Жан.

– Если честно, да, – крикнул я в ответ.

– О, она всегда любила мой бутерброд с ростбифом! – радостно воскликнул Жан. – Хорошо, что я несколько приготовил. Эй, мальчик, отнеси в ту квартиру, только не отдавай пакет женщине!

Сын соседки не двинулся с места.

– Ты уже получил деньги, еще хочешь? – удивился Жан. Парень кивнул.

– На вот тебе пять евро и скажи женщине, чтобы сварила мне кофе. Когда она сварит, принесешь мне. Понял? – велел Жан.

Подросток обреченно закатил глаза. Ему приходилось иметь дело с туповатыми взрослыми.

Он выдал мне сверток и передал по-французски пожелание кофе.

– Он еще наглость имеет! – воскликнула по-итальянски Лея. – Он хочет кофе! А Саул не хочет кофе? Ему надо работать! Вот, садись, быстро завтракай, пей кофе и за работу, – велела она мне.

Парень кивнул, спустился вниз и передал, что кофе не будет.

– Хорошо! Не нужен мне твой кофе, просто признай, что наш развод был твоей ошибкой! Самой большой ошибкой в жизни! – закричал Жан.

– Нет! Я была права! – воскликнула, дожевывая бутерброд, Лея.

– Или ты сейчас не ешь мой ростбиф? Или тебе не вкусно? – крикнул Жан. – Саул, ты знаешь, почему Лея подала на развод? Я тебе скажу, чтобы ты был осторожнее с женщинами! Никогда не знаешь, что творится у них в голове. Она может провести с тобой ночь, есть твой ростбиф, но так и не простит! Так ты спросишь, почему она со мной развелась?

Лея закатила глаза и сделала знак, мол, спроси, иначе он не отстанет.

– Почему? – выкрикнул я.

– Она хотела поехать на море! На курорт – здешнее море ее не устраивало! Я ей говорил, что будет дождь! Специально смотрел погоду – всю неделю обещали ливни! У меня торговля, а она уперлась – на море, и все. И что случилось?

Жан замолчал, ожидая вопроса.

– Конечно! Зачем, спрашивать, что случилось? И так понятно! – закричал он, пока я молчал под взглядом Леи. – Всю неделю был ливень! Не какой-то там дождик, кап-кап и все, – стеной лил. Я потащил Лею на пляж и сказал – вот, ты хотела море, купайся! Потому что, пока мы здесь, все мои клиенты там. И моя торговля тоже там. Она так обиделась! Собрала чемодан и уехала. Бросила меня! И я вообще ничего не понял, когда получил документы на развод. Думал, почта ошиблась. Я их выбросил. Два раза выбросил. Так еще и виноватым остался! Эта женщина – она очень странная! Кто разводится из-за погоды, скажи! Только моя бывшая жена, которая мне страшный позор устроила своим разводом. Уже год прошел, а все клиенты спрашивают, как поживает моя Лея, и приветы ей передают.

– О, когда мужчина разводится, это, конечно, гордость, а когда женщина хочет стать независимой, так у вас будто яйца отрезают, да? И сразу женщина считается странной! – Лея пошире открыла окно, видимо, чтобы Жан ее лучше слышал.

– Дорогая, здесь дети, ты продолжай, но не про яйца, – из соседнего окна выглянула моя соседка, она четко произнесла эти слова по-фран-цузски.

– Простите, я не хотела кричать, – ответила ей Лея, – но вы же слышите, что он мне говорит! Как я могла его терпеть?

– Да, никак не могла, – согласилась соседка. – Только ты иди к нему сейчас, вы немного отъедете и все выясните.

Соседка показала на собравшихся внизу детей, которые, кажется, ждали продолжения истории про яйца.

– Жан, я сейчас спущусь! Мне надо на работу! Отвезешь меня! – закричала Лея.

– Мне тоже надо на работу! Я не нанимался работать водителем для твоей семьи! – воскликнул Жан.

– О, ты это моей бабуле в следующий раз скажи! Но очень не советую! – крикнула в ответ Лея. – Так, а ты садись работать. Через два часа жду от тебя отчет! Ты же писатель, да? Напиши что-нибудь, чтобы хозяин не потребовал тебя выселить! – заявила уже мне Лея.

– Я не писатель вообще-то, – заметил я, когда Лея уже захлопнула дверь.

Она спустилась во двор и села на мотоцикл к Жану.

– Держись крепче, женщина, – он выдал ей шлем.

– Постарайся ехать быстрее, чем моя бабуля, – не задержалась с ответом Лея.

Я допил кофе и посмотрел на балконную дверь. Наконец собрался с духом и открыл. Балкон был огромный, я даже не представлял, какого он размера. Скорее терраса. В углу стояло кресло-качалка. Плетеное, явно старое, но в очень хорошем состоянии. Такому место в антикварном магазине, а не на балконе обычного дома в спальном районе. Я сел и немного покачался. Никак не мог заставить себя приняться за работу. Да и как работать в таких условиях? С балкона открывался потрясающий вид на небольшой парк и сад, не видимые из других окон. Я и не подозревал о его существовании. Лимоны уже начинали желтеть, дерево граната пока не могло похвастаться плодами. Тут же росло дерево авокадо. Я невольно улыбнулся. По одной из версий, плоды, свисающие с ветки, имели такое же название, как тестикулы. Интересно, кто-нибудь знает об этом факте, кроме меня? Еще один куст с невероятно красивыми цветами завораживал. А посредине сада очень смешно торчала пальма. Высоченная, с длинным тонким стволом и жалким хвостиком сверху. Будто пальма-подросток, которая вымахала в стволе, а в листьях еще не развилась. Она немного сутулилась вбок, будто стесняясь своего роста и того факта, что вынуждена стоять вот так, посреди сада, и смотреть сверху вниз на соседок. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду жить в таком доме. Мне нравилось слушать детские и птичьи крики, доносившиеся со двора. Горлица, кажется, ругалась на всех и сразу по любому поводу. Попугаи вопили, будто у них пальму отбирали. Я сидел в кресле-качалке и наслаждался птичьим базаром.

О большем не только я, никто бы не смел мечтать. Правда, для работы – невыносимые условия труда. Слишком красиво, слишком хорошо. Я мог бы часами сидеть на балконе и любоваться видом сада и парка. И мне бы точно не надоело. Но Лею, поручившуюся за меня, и ее семейство я подвести не мог. Поэтому открыл первый ящик. Детские игрушки – машинки, конструкторы, пазлы. Дерево хорошего качества, ничего не отсырело. Я не удержался и повозил машинками по полу, убеждая себя в том, что проверяю, в каком они состоянии. Машинки были мечтой коллекционера – настоящие, сделанные из металла, а не пластмассовые. У каждой открывались дверцы, капот и багажник. Из машинок можно было составить автопарк, что я и сделал. Пересчитал – двадцать восемь. Все разные, и все, так сказать, «на ходу». О них явно заботились и берегли. Потом я час собирал детский пазл – вырезанные деревянные фигурки требовалось вставить в нужное углубление на доске. Но один фрагмент никак не совпадал с углублением. Пришлось его просто запихнуть. Впрочем, дети так часто делают, когда не получается – запихивают абы как.

А потом я собирал мобиль для детской кроватки. Конструкция была не современная, а явно самодельная, сделанная из хорошего дерева. Я, пока ее собирал, зарекся от раннего брака. Но когда наконец справился с хитроумным устройством, которое не вставлялось, а защелкивалось, о чем я сразу не догадался, оно оказалось настоящим чудом. Этот мобиль для кроватки явно делали на заказ, и над ним колдовал умелец. Я достал из пакета игрушки и подвесил к мобилю. Покрутил. Игрушки начали кружиться. Лошадка, овечка, щенок и котенок. Каждая игрушка была сшита вручную. Я невольно засмотрелся – у лошадки были настоящие сбруя, седло. И грива казалась настоящей. У щенка имелся ошейник, украшенный крошечной косточкой, а у котенка почти такой же, только с рыбкой. Только у овечки ничего не было, кроме шерсти. Я готов был поклясться, что это настоящая овечья шерсть, удивительным образом сохранившаяся.

Никакого встроенного музыкального механизма мобиль не предполагал. Видимо, в те годы дети засыпали под колыбельные, которые пели матери, а не под известные музыкальные классические мелодии, обработанные для младенцев. Как-то я слышал подобное – когда, поступив в институт, приезжал повидаться с отцом. В новом браке у него родился уже второй ребенок. Над кроваткой висел мобиль, издававший странные звуки. Я не сразу узнал Чайковского. Меня аж передернуло. Папа думал, что мне неприятно смотреть на ребенка, еще одного единокровного брата, который никогда не станет мне близок, учитывая разницу в возрасте, да и все остальные обстоятельства. А я не сказал, что меня покоробило такое исполнение Чайковского. Будто его засунули в музыкальную шкатулку и пустили в замедленном темпе. Сильно замедленном. Я еще подумал, что вот вырастет ребенок и будет думать, что Чайковский – это то, что в мобиле играет. А потом взрослые удивляются, почему дети такие странные. Может, не нужно приучать их к классике в исполнении коробочки на батарейках?

Этот же мобиль был совсем другим. Теплым и настоящим. И игрушки сшиты с любовью. Для ребенка, которого очень ждали и к рождению которого готовились. Счастье – родиться в такой семье.