Вика снова отвернулась к окну, давая понять, что спор окончен, и вытащила наконец телефон. Еще одно сообщение от Ромы. «Приеду после двенадцати. Возникли кое-какие проблемы. Не жди. Ужин не готовь – закажу доставку.» Сердце неприятно кольнуло. Болью и разочарованием. Внезапно Вика даже пожалела, что ее не избили до потери сознания – может хоть тогда бы Рома забыл про работу и приехал к ней? Ей ужасно не хотелось оставаться в одиночестве. Оно вызывало страх. Она пыталась напомнить себе, что Рома трудится ради них, что он копит деньги на новую квартиру. Но та жадная эгоистка, что жила в ней, плевать хотела на все. Вика-эгоистка хотела, чтобы Рома позвонил, спросил, как у нее дела, чтобы примчался домой и задушил в заботе. Чтобы забыл ради нее о работе. Чтобы принадлежал только ей. Хоть это и невозможно. Жизнь давно научила: так не бывает, чтобы один человек принадлежал другому. Рома принадлежал работе и взглядам Викиных соперниц. Другие женщины всегда обращали на него внимание. На Вику же они смотрели с ненавистью, брезгливостью и непониманием. В их глазах отчетливо читалось: как он мог выбрать ее? Вика в чем-то их понимала. Она не была красавицей или обладательницей идеальной фигуры. Но ради Ромы была готова на все. Его любовь давала ей силы. А сейчас Вика ощущала лишь пустоту. Как будто их любовь медленно умирала… Может, забота о малыше позволит вернуть те чувства, которые были между ними еще совсем недавно? Слезы снова выступили на глазах. От кома в горле перехватило дыхание. Но плакать на глазах у Павла Вика не могла.

Почему в машине так ужасно жарко? Колючий шарф душил. Вика прижалась лбом к прохладному стеклу. В боковом зеркале отразилось ее лицо. Разбитые губы распухли. Запекшаяся кровь превратилась в черную корку. По всей щеке расползался багровый кровоподтек. Волосы растрепаны и висят унылыми сосульками. Наверное, она потеряла шапку, когда пыталась освободиться. Воздух застревал в горле. Вика начала задыхаться. Низкий хриплый голос вырвал ее из удушающей волны паники и истерики:

– Виктория Сергеевна, вы как? Мы почти приехали.

Вика вздрогнула и отвернулась от окна.

Павел пронзал ее внимательным сосредоточенным взглядом. Вика ощущала себя беззащитным насекомым на ладони пытливого мальчишки. Захочет узнать ее реакцию на боль – оторвет крылышки и лапки. Захочет узнать, сможет ли она лететь – швырнет на землю. А увидит другое насекомое – растопчет ее и побежит дальше. Автомобиль нырнул в узкий переулок между домами. Павел сбавил скорость. Они медленно пробирались по заснеженной улице. Двухэтажные и трехэтажные дома прошлого века, унылые деревянные заборы, деревья, больше похожие на гигантские кусты. Казалось, что они покинули пределы города и едут по деревенским ухабам. Впрочем, это была окраина – неудивительно, что все здесь выглядело старым, забытым и разрушающимся.

– Куда ехать? – Павел вел осторожно, но автомобиль все равно подпрыгивал на снежных пригорках.

Нормальной асфальтированной дороги здесь не было никогда – только колдобины и выбоины, на которых можно было переломать ноги. Вика снова отвернулась к окну, боясь увидеть в его глазах… что? Презрение? Жалость?

– Прямо по дороге. Дом в самом конце улицы.

– Здесь нет никакой дороги. – В голосе Павла слышалось раздражение. – Как вы тут вообще ходите?

Неожиданно Вика почувствовала злость. Он не имеет права ее осуждать и говорить с таким пренебрежением.

– Нормально хожу. Как все.

– Ясно…

Вика не удержалась и снова посмотрела на него. Хищный профиль Павла выделялся на фоне мерцающих снежинок, летящих в окно и бликов на стеклах. Черты его лица стали жестче, острее, чем она помнила. Конечно, человек меняется со временем. Но она не думала, что возможны настолько резкие перемены. В нем не было даже намека на мальчишеский задор. Скорее – с трудом сдерживаемое напряжение тугой пружины. Вдруг Павел повернулся к ней. Вика почувствовала, как кровь приливает к щеками. Он застал ее за беззастенчивым разглядыванием его лица. Но Павел лишь кивнул головой на что-то за ее плечом:

– Здесь?

Вика обернулась. Выкрашенный некогда розовой краской дом на тридцать шесть квартир, три этажа, выход на крышу в виде крошечного домика, окна, все еще в деревянных рамах. Из нового была только бело-голубая табличка с адресом. Да, она жила здесь.

– Да. Спасибо.

Вика потянулась к ручке, но Павел ее опередил. Он так быстро вышел из машины, что Вика даже не заметила. Открыв дверь, он подал ей руку. После секундного замешательства, Вика вложила в протянутую ладонь дрожащие пальцы. Его кожа оказалась горячей и чуточку шершавой на ощупь. Мозоли? Ее ладонь утонула в его. Он крепко сжал ее пальцы, коснувшись подушечками запястья. От этого движения, которое почему-то показалось Вике слишком интимным и властным, неправильным, по венам пробежал огненный вихрь. Хотелось выдернуть руку и одновременно касаться его так, как можно дольше. Вика не понимала, откуда эти ужасные мысли. Они казались ей грязными и порочными. Она пыталась скорее прогнать их из головы. Наверное, это последствие удара…

Павел помог ей выбраться, забрал с заднего сидения сумку и повернулся к Вике. Автомобиль мигнул фарами.

– Идемте.

Вика удивленно моргнула. Приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Господи, какой же он высокий. Не совсем соображая, что происходит, она невнятно спросила:

– Куда?

– Домой. Вы же здесь живете?

Он что, собрался провожать ее до квартиры?

– Здесь, но… – Ее снова накрыло волной паники и тошноты. – Я сама дойду. Спасибо… За… все. Что помог там… и… и привез… Спасибо, Паш… Я очень тебе благодарна, но… дальше я сама…

Лицо Павла снова оказалось в тени. Вика видела лишь темную щетину и его губы. Красивые, четко очерченные. У него был идеальный рот. И сейчас он кривился в злой улыбке.

– Все мои старания окажутся напрасны, если вы свалитесь по дороге и пробьете голову о ступеньки.

Вика хотела ответить, что… Что-нибудь. Но он обнял ее за талию одной рукой, другой обхватил ее холодную ладонь и повел к старому забору. По-хозяйки, будто бывал здесь каждый день, вынул из петли крючок и отворил калитку. Вике казалось, что скрип разнесся по всей улице. Ей почему-то ужасно не хотелось, чтобы соседи видели, что ее привез домой не муж. И не потому что могли пойти сплетни: молодой красивый мальчик на дорогой машине поздно вечером ведет ее домой… Ей было наплевать даже на собственный вид – а ведь разговоров, наверняка, будет на недели. Нет, все это не имело значения. Вика хотела сохранить встречу с Павлом в тайне. В секрете ото всех. Он был частичкой ее прошлого. Того, в котором жизнь казалась прекрасной, и все проблемы были по плечу. Прошлого, где ее только ждала встреча с Ромой, свадьба и месяцы пьяного счастья.

Вика очнулась от воспоминаний, когда они уже вошли в подъезд, освещенный одинокими лампочками. Боковым зрением она следила за Павлом – он казался здесь настолько чужим, инородным, словно пришедшим из другого мира. Молча, они поднялись на третий этаж.

– Где ключи? – Паша остановился посреди лестничной площадки, осматривая четыре абсолютно одинаковых двери.

– В сумке.

Не спрашивая разрешения, он открыл сумку и начал в ней копаться. Вика даже не подумала его остановить.

– Где они? – Паша ковырялся в ее вещах, создавая жуткий беспорядок. – Скотч? Зачем вам скотч? И линейка?

Вика пожала плечами:

– Я же учитель.

– Ну только если собрались заклеить рот какому-нибудь своему ученику. – В его голосе прозвучали странные нотки. А взгляд, которым он ее обвел с головы до ног, окатил Вику жаром.

И она вспомнила, как обещала заклеить ему и его дружку, Леше Савельеву, рот за излишнюю болтливость на уроке. Странно, что спустя столько лет он помнил.

– Не думала, что ты воспринял это так близко к сердцу.

Паша ухмыльнулся:

– Я просто вспомнил. – Одновременно он вытащил связку ключей. – Какая квартира?

Вика кивнула на дверь слева. Павел уверенно открыл замки. Вике оставалось только войти в темный узкий коридор. Из квартиры веяло теплом и уютом. Щелкнув выключателем, она развернулась и перегородила проход. Павел криво ухмыльнулся:

– Не пригласите?

Вика сжала губы. Она уже едва стояла на ногах.

– Нет, не приглашу. Я очень тебе благодарна за… за… – Она взглянула на его сбитые костяшки. – За помощь. Не знаю, что было бы, если бы не ты. Но…

– Я все понял. – Он зло сверкнул глазами и, наверное, только сейчас Вика поняла, насколько сильно он изменился.

У него была необычная внешность – восточные черты лица, смуглая кожа, волосы настолько черные, что приобретали синеватый отлив. И ни одной мягкой черты. Только странная злоба и напряжение. Первобытная дикость. Ярость. Вика не понимала, чем успела его так разозлить. Не отказом же впустить в квартиру? Он ведь должен понимать, что ей сейчас не до приема гостей, пусть он и спас ее от… изнасилования. Мысль о том, что если бы не Павел, она сейчас, возможно, так и лежала бы в тех сугробах, заставила Вику похолодеть.

– Просто я очень устала… У меня сил нет…

Паша шагнул к ней навстречу. Свет отражался в его зеленых глазах, и они казались до боли яркими.

– Я могу помочь.

– Не нужно, спасибо. Скоро приедет муж, он сделает все необходимое.

Она видела, как сжались его челюсти и проступили желваки. Он молча поставил ее сумку на тумбочку в прихожей и, не сказав ни слова, развернулся. Полы легкой почему-то расстегнутой куртки взвились сзади, словно вороньи крылья. Он сбежал по ступенькам вниз, исчезнув во тьме лестничных пролетов. Вика ощутила странный толчок в груди. В нее словно кто-то вселился, заставляя забыть о распахнутой двери и метнуться на кухню. Другая женщина руководила ее движениями и управляла телом. Дрожащими пальцами Вика отодвинула занавеску и выглянула в окно. Она успела как раз вовремя. Павел выскочил из подъезда и быстро подошел к машине. Света из редких горящих окон едва хватало, чтобы рассмотреть его слившуюся с темнотой фигуру. Словно почувствовав ее взгляд, он задумчиво поднял голову и посмотрел на дом. Вика отодвинулась, прячась за занавеской. Сердце бешено стучало, в ушах шумела кровь. Закусив губу, она наблюдала за тем, как Павел рассматривает окна. Секунды тянулись мучительно долго. Вике казалось, что кто-то выкачивает из нее кровь, чтобы с каждой каплей отмерять время, пока Павел стоит внизу. Почему он не уезжает? Чего ждет? Что она выглянет? Но зачем? Это же глупо. Наконец, мигнули фары, Павел открыл дверь и скрылся внутри длинного хищного, как и он сам автомобиля. Закусив губу, Вика следила, как автомобиль сдает назад. Мигнули стоп-сигналы, превращая снег в кровавое месиво. Вика вспомнила, с каким хладнокровием Павел очищал ладони. Она не разбиралась в подобных вещах, но что-то подсказывало: ему не впервой проливать кровь. Впрочем, ее это не касается. Достаточно того, что он спас ее – она в долгу перед ним до конца жизни. Но та, другая женщина, поселившаяся в ее теле и толкнувшая проследить за ним из окна, сходила с ума от любопытства. Другой до безумия важно было знать, как сложилась его жизнь за те десять с лишним лет, что они не виделись. Наверное, насильник слишком сильно приложил ее головой, раз ее одолевают настолько странные мысли. Ей нет никакого дела до жизни Павла. В своей бы разобраться. У него наверняка все складывается прекрасно. А вот у Вики – полнейшая неразбериха напополам с болью. Она занавесила окно, вернулась в прихожую и заперла распахнутую дверь. Теперь она под защитой тесной, но такой уютной квартирки. Их с Ромой маленькая крепость. Поскорей бы он вернулся. Вика поняла, что еще немного, и вновь расплачется. Ей было больно, страшно и до отвращения противно – почему все это происходит именно с ней? Вика стянула грязное пальто и испорченные ботинки и зашла в крошечную ванную. В зеркале отражалась незнакомка из фильма ужасов. Господи… Фиолетовые кровоподтеки, ссадины, успевшие покрыться коркой, заплывший глаз и распухшие губы. Вика разглядывала лицо чужой женщины, чувствуя, как в теле постепенно распускается цветок боли. Внутри словно раскрывались лепестки тугого бутона. Но вместо прекрасного аромата он распространял вокруг себя запах крови, холода и ночной улицы. Шипы впивались в мышцы и кожу, кололи иглами. Вика сняла одежду и швырнула в корзину для белья, сопротивляясь желанию сжечь любое напоминание о происшедшем. На плечах и руках уже проступили синяки. Можно было даже разглядеть отпечаток ладони. Пошатываясь, Вика забралась в ванну и включила душ. Водяные струи безжалостно ударили по сгусткам крови под кожей, и Вика застонала. Тело прошибли мучительные судороги. Только сейчас она начала осознавать, что с ней могло случиться. Как будто высшие силы смеялись над ней. Издевались, ставя эксперимент: сколько она еще сможет выдержать. Весть о невозможности иметь ребенка. Изнасилование в подворотне. Словно кто-то имел своей целью добить ее. Уничтожить. И почти добился своего. Смешиваясь с водой, по щекам потекли слезы. Почему-то они были ужасно горячими, обжигая и без того измученную кожу. Без сил Вика неуклюже опустилась на колени, свернувшись, как раковина древнего моллюска. Она пыталась, но не смогла подавить громкие рыдания, разрывающие горло. Корка на губах лопнула, и на белую эмаль упало несколько алых капель. Вика с остервенением принялась тереть лицо, размазывая выступающую сукровицу. Кожа онемела от боли и тупых горячих ударов душа. Вика пыталась оттереть с рук синяки, но добилась лишь того, что вокруг них растеклись уродливые алые пятна. Никаким мылом не смыть ту мерзость, которой она теперь оказалась покрыта.

Вика не знала, сколько так просидела. Вода равнодушно шумела, слезы давно иссякли, превратившись в беззвучные спазмы. Цветок боли полностью расцвел и завладел каждым сантиметром ее тела. Выключив душ, Вика с трудом выбралась из ванны и закуталась в пушистое полотенце. Когда она доковыляла до спальни, то вдруг поняла, насколько кругом тихо. Оглушительно тихо и страшно. Вика отбросила полотенце и надела старенькую ночнушку. Когда-то она купила ее, чтобы сделать сюрприз Роме. Молочно-белый шелк с матовым узором из веточек, кружево по подолу, едва прикрывающему бедра. Вместо бретелек – тонкие ленты. Вика представляла, как Рома, пораженный ее видом, будет медленно развязывать эти ленточки, как сорочка скользнет к талии, задержится на бедрах, а потом упадет на пол. Но Рома ее покупку не оценил. Вика до сих пор помнила ту их годовщину. Он пришел домой, едва взглянул на нее, быстро расправился с праздничным ужином, уставившись в телевизор и… ушел спать, заявив, что слишком устал, а отметить можно и в другой раз. Может, их отношения уже тогда начали покрываться отвратительной гнилью? Но она упорно продолжала надевать уже давно застиранную сорочку. Как будто цеплялась за глупую надежду, что однажды Рома заметит хоть что-нибудь.

Тишина сводила с ума. Вика забралась под одеяло, впервые жалея, что у них с Ромой не раздельные кровати. Ей нужны были покой и одиночество. Почему-то она боялась того момента, когда он зайдет в спальню, разденется и ляжет рядом. Матрас под ним просядет, кровать скрипнет. Вика почти ощутила ту боль, которую почувствует из-за этих движений. Она бездумно уставилась в потолок. В сумке остались лежать справки с бесконечными анализами, но ей уже не хватало сил достать их. Да и зачем? Чтобы в очередной раз увидеть то, о чем она знала много лет? Нужно отвлечься. Подумать о скучных привычных вещах. Например, о том, что завтра суббота, и ей дико повезло – ведь завтра она выходная в отличие от некоторых коллег. А значит, у нее есть целых два дня, чтобы собрать себя по частям, поставить заплатки и снова окунуться в привычную жизнь. Вика заставила себя закрыть глаза. Она даже зажмурилась. Боль пульсировала мелкими вспышками, будто кто-то пускал сквозь ее тело ток. Почему она не могла уснуть? Просто провалиться в темноту и ничего не видеть. Но в памяти тут же всплыл темный проулок, высокие сугробы и жуткая луковая вонь. Нельзя об этом думать. Надо было принять болеутоляющее. Но вставать, ковылять на кухню и искать таблетки нет сил. Беззубый насильник громко рассмеялся в ухо. Вика подскочила на кровати, испуганно оглядываясь. Сердце бешено стучало в груди, на коже выступила испарина. Дыхание с хрипом вырывалось из горла. Она одна. В тишине и тепле квартиры. Сюда никто не проберется. Он остался валяться грязной кучей у забора и больше для нее не опасен. Теперь с ней ничего не случится. Ничего. Вика повторяла про себя эти слова, свернувшись, как зародыш в утробе матери. Через пару минут она задремала.

Разбудил ее страшный грохот и невнятная ругань. Вика с трудом разлепила веки. Из кухни в крохотную спальню лился свет, который нещадно слепил глаза. В теле чувствовалась такая тяжесть, будто она была тем самым волком, которому вспороли живот и натолкали туда камней. Чтобы никогда не всплыл. Во рту пересохло. Лицо распухло еще больше. В районе ребер пульсировала тупая боль. На кухне снова что-то загрохотало и кажется разбилось. Господи! Ей просто нужна тишина. Тишина… Разве это так сложно?! Перекрывая поток света в спальню вошел Рома. Он продолжал ругаться и вдобавок шаркал ногами. И, наверное, чтобы добить ее окончательно, плюхнулся на кровать так, что старый матрас просел под его весом и Вика сползла на другую половину. Боль прошибла нутро, и Вика не смогла сдержать стон. Рома вздрогнул, снова сотрясая матрас и обернулся.

– Вик? Я тебя разбудил?

А кого он еще ожидал тут увидеть? Ей стоило огромных усилий открыть рот, облизнуть губы и выдавить:

– Нет…

– Почему тогда не встречаешь?

Вика попыталась переползти на свою сторону кровати, но боль накинулась на нее с новой силой. Сдержать очередной стон не получилось.

– Только давай без этого. Мне сейчас не до секса. Это у тебя завтра выходной. А мне тащиться на работу.

Вика хрипло рассмеялась. Лицо жгло, как огнем. Но она не могла сдержаться.

– У нас уже несколько месяцев нет секса. С чего ты решил, что я захочу его сейчас?

Рома неторопливо переодевался. Света из кухни хватало на то, чтобы разглядеть, как он расстегивает рубашку и снимает брюки.

– Ну, ты стонешь…

Вика не знала, что и сказать на это. Она хотела лишь одного: снова уснуть.

– Ты приготовила мне одежду на завтра? И завтрак. Что-то я в холодильнике ничего не увидел.