– Вы лучше меня знаете, что всегда есть обратная сторона медали. Это как… закон сохранения энергии: чтобы где-то она появилась, нужно откуда-то забрать. Безотказно работает. По моему глубокому убеждению и многолетнему опыту работы с детьми я знаю, что за выдающиеся интеллектуальные способности или иную одаренность ребенок обычно расплачивается. Если в этой области избыток, в смежной будет недостаток. В большинстве случаев неполадки ожидают в эмоциональной сфере личности ребенка. Необыкновенно умные дети зачастую апатичны, асоциальны, индифферентны. У них нет друзей, зато есть много комплексов и придуманная система собственных примет и правил, в которую они безотчетно верят.

Тополус взял паузу, чтобы проанализировать позы и выражения лиц родителей. Эти двое определенно понимали, к чему он ведет, однако в положении рук и головы матери нарастал вызов. Что бы он ни сказал, она уже готова к атаке и будет защищать свое драгоценное чадо, даже если услышит, что сынок кого-нибудь прикончил. Сильная женщина, отвага так и блестит в ее больших серых глазах с желтизной у зрачка. Отвага и решимость. Мальчик, определенно, многое взял от матери помимо внешности. Его утонченная наружность никак не совпадала с тайнами внутреннего мира. Скарлетт точно такая же.

– Видите ли, гм… теория есть теория, но результаты психологических тестов сами по себе не вызвали бы тревоги, если бы не подтверждали наши наблюдения: мои личные и учителей, а также некоторых учеников. Лоуренс, с одной стороны, способный и подающий большие надежды ученик. С другой же… он, мягко говоря, не заинтересован в социальной адаптации. Практически не контактирует с классом, преподавателями. Если с кем и заговорит, то только по той причине, что ему что-нибудь нужно от человека. В частности, он неплохо умеет заговаривать зубы девочкам, когда ему… впрочем, сейчас не об этом, мы все когда-то были шестнадцатилетними, и гормоны влияли на наше поведение.

Тополус так выразительно посмотрел на Скарлетт, что она готова была отдать руку на отсечение – этот мужчина знает, как она в свои шестнадцать соблазнила друга отца. С другой стороны, откуда ему знать? Ткнул пальцем в небо и ждет реакции.

– Продолжайте, – попросил тот самый друг отца.

– Хорошо, но я скажу прямо, используя научную терминологию, и сразу предупреждаю, что никого не стремлюсь оскорбить, окей?

Родители кивнули.

– При всех достоинствах Лоуренс – весьма эгоцентричный парень, зацикленный только на своем комфорте и благополучии. Он не просто асоциальный одиночка, не умеющий влиться в коллектив или испытывающий трудности в общении с людьми по природе темперамента, о нет! Если он только захочет, то мимикрирует под кого угодно, добьется чего угодно, впишется в любую компанию, где его с радостью примут, ведь он умен и привлекателен. Ученики тянутся к нему, а он отталкивает – настойчиво и зачастую совсем не мягко. С некоторых пор мне кажется, у него вообще нет друзей, хотя раньше вокруг него грудилась толпа приятелей, среди которых он без труда становился альфой. Постепенно Лоуренс оборвал с ними контакты и свел общение к минимуму. Люди ему неинтересны. Вообще. Только он сам и его потребности. Мальчик не умеет работать в команде и избегает общения, если это не приносит ему пользы. Я разговаривал о нем с преподавателями. У многих складывается впечатление, что его действия состоят исключительно из рациональных и логически обоснованных. Будто не с человеком имеешь дело, а с компьютером.

При этом он на удивление ревнив и тщеславен, ему нравится демонстрировать превосходство, нравится, когда его хвалят, подчеркивают его уникальность. Кажется парадоксальным, что в этом плане его волнует чужое мнение, но специалисту удивляться здесь нечему, ведь все описанное как нельзя лучше укладывается в нарциссический синдром с нотками мании величия, когда люди видятся инструментами для достижения целей. Несколько раз Лоуренс обнаруживал в себе такой уровень бесчувственности к другим, что кровь застывала в венах. Взять хотя бы тот случай на экскурсии с девочкой, у которой волосы зажевало эскалатором…

…но супруги уже не слышали продолжения. Им хватило короткого взгляда друг на друга, чтобы оба вспомнили свою историю, не менее жуткую, и нырнули с головой в события годовой давности, словно два утопленника. Они пытались завести второго ребенка, всерьез хотели этого. Скарлетт еще молодая, а Ларс уже подрос и эмоционально отстраняется от них, скоро у него и вовсе начнется своя жизнь, так почему бы нет? Они так привыкли заботиться о ком-то, что это желание казалось естественным.

Не сразу, но у них получилось осуществить задуманное. Увидев долгожданный положительный тест, муж и жена ощутили себя так, как будто только что начали встречаться, – облако эйфории застило им глаза. Старший сын отнюдь не разделял их восторгов. Он, кажется, вообще ничего не испытал, когда ему сообщили о планируемом прибавлении, как будто речь шла о новом горшке с цветами.

Реакция (а точнее, ее отсутствие) неприятно удивила родителей и впервые вызвала у них чувство, одно на двоих, будто в доме с ними посторонний человек, а не их сын. Его поведение списали на примитивную ревность и обиду перелюбленного старшего ребенка, привыкшего быть у родителей единственным приоритетом. «Возможно, он не хочет делить с кем-то еще нашу любовь, – подумала тогда Скарлетт, заставляя себя поверить в это как в самое безобидное объяснение, и муж ее мыслил аналогично. – Он сам себе в этом вряд ли сумеет признаться, но как еще объяснить происходящее?»

С увеличением срока Ларс все меньше и неохотнее общался с родителями, избегал их, не спускался к ужину под разными предлогами, а иногда и вовсе без объяснения. Отец планировал с ним серьезно поговорить, а Скарлетт надеялась, что с появлением малыша в Ларсе проснутся братские чувства, и он бросит вести себя глупо. В конце концов, гормоны в людях работают безотказно, хотя бы на их влияние можно положиться? Она старалась не нервничать по пустякам, да и врачи строго запрещали ей волноваться. Но, несмотря на все усилия, через два месяца произошел крайне болезненный и опасный выкидыш. Женщина потеряла много крови, чуть не умерла сама и не помнила себя от горя.

К этому событию Ларс остался так же равнодушен, как и к объявлению о беременности. Трудно было вообразить такую степень безразличия к близкому человеку, но Ларс вел себя именно так – боль и утрата родителей никак его не касались. Никто не ревновал их к будущему ребенку, не жадничал их вниманием, сыну было просто все равно. Осознав это, родители почувствовали себя так, словно потеряли и первого ребенка, словно Ларс, которого они знали столько лет, тоже умер, навсегда исчез. Прерванная беременность стала лакмусовой бумажкой, проявившей неприятную правду об их горячо любимом сыне. Больше они не пытались – слишком боялись, что история может повториться.

Отношения с Ларсом остались ровно те же, ни хуже, ни лучше не стало. Возможно, хуже уже просто было некуда. Люди, зачавшие его, давшие ему жизнь, вырастившие, одарившие его любовью и всем необходимым, перестали его интересовать лет с пятнадцати. К их персонам, амбициям, желаниям, жизням он ничего не испытывал и не знал почему. Сначала мальчик стыдился этого, искал объяснений, притворялся, что это не так, а потом внезапно перестал с этим отмиранием бороться, признал его и позволил себе свыкнуться с ним. По-настоящему эта проблема его не интересовала, как обычного человека не интересует, сколько в нем атомов. Он продолжал жить с родителями, потому что так было нужно и правильно, но воспринимал их уже как посторонних людей и понимал, что они это тоже чувствуют.

Прошло полгода с тех пор, как Ларс обнаружил истинную натуру, и пришлось постараться, чтобы все утряслось, забылось. А сейчас мистер Тополус разворошил гнездо с огромными шершнями и плясал на нем румбу с невозмутимым видом. Конечно, откуда бы ему это знать?

Майкл посмотрел на лицо жены в тот же момент, когда психолог спросил, прервав свой рассказ:

– С вами все в порядке, миссис Клиффорд?

Все было охренеть как не в порядке, уж выражение глаз собственной жены лейтенант знал лучше, чем военный устав. С каменной маской вместо лица женщина шевельнулась и поднялась с места. Ее движения были заторможены, что означало посильно маскируемые гнев и досаду. Майкл поднялся следом, но она остановила его одним взглядом, даже сейчас такая властная и царственная, и мужчина окаменел, словно встретился с древнегреческим чудовищем.

– Останься и договори. Я сама.

Она, уязвленная воспоминаниями, изо всех скрывая боль, знала, что подумал супруг и что он собирался сделать, знала, что он все поймет и поступит, как она просит. Голос был ровным и не выдавал внутреннего трепета на грани подступающей истерики, в отличие от поспешности, с которой женщина покинула кабинет. Проследив за шлейфом ароматных кремовых волос, взметнувшихся в воздух от скорости перемещения, словно живые змеи, психолог тоже кое-что понял и вежливо промолчал. Его взгляд в дополнительных комментариях не нуждался. Великолепная женщина. Даже когда злится, даже когда испытывает боль…

Голос офицера как будто вырвал его из желе, в которое он погружался всякий раз, думая о безупречной Скарлетт Клиффорд.

– Все, что вы сейчас рассказали, мистер Тополус, правда. Мы эту правду знаем и пытаемся с нею жить. Вы хотите предложить что-то конкретное?

– Да.

«Вот это уже мужской разговор», – подумал Майкл. В присутствии матери мальчика отец и психолог не могли бы обмениваться такой прямолинейностью. О некоторых вещах невозможно говорить открыто, пока рядом находится женщина, которой не желаешь навредить. В то же время лишь прямой разговор без подыгрываний, сантиментов и поиска подходящих слов приводит к результатам, а не переливает из пустого в порожнее.

– Выкладывайте.

– Вам нужно перевести сына в класс с социально-математическим уклоном. Я считаю, там его способности раскроются до такой степени, которая смягчит его и пригодится в будущем. При поступлении эта база будет ощутимым плюсом. К тому же ученики направлений с тяжелой нагрузкой чаще видятся с психологами для профилактики перегрузок и нервных срывов. Вряд ли Лоуренсу это грозит, но быть под присмотром – не лишнее в данной ситуации.

– Что ж. Звучит многообещающе. Вы сказали: смягчит. Означает ли это вероятность, что состояние, в котором он сейчас, временное и с годами это пройдет? Иными словами, надеяться ли нам на перемены или искать силы смириться?

«Они все равно любят его, – подумал Тополус, – что бы он ни сделал, каким бы он ни был, они его любят и будут любить». У Рави не было своих детей, но все проблемные дети в этой школе так или иначе становились ему своими. Как собственных он их не мог полюбить, но ему было не все равно – не только по долгу службы.

– Личность человека, а тем более подростка – пластичная субстанция. Под влиянием окружения и обстоятельств люди со временем меняются, это аксиома, однако… Не стоит питать надежд, что его темперамент станет разительно иным. Но, повзрослев, оказавшись в новой компании и новых условиях жизни, Лоуренс может прибегнуть к переоценке ценностей, осознать старые заблуждения.

Майкл поразмыслил и поднялся на ноги. Для своих лет он был высоким и хорошо сложенным мужчиной с широкими плечами, его фигура производила впечатление спокойной тихой мощи, не нуждающейся в демонстрации, словно смотришь на утес, которому сотни, а то и тысячи лет, и эта скалистая махина висит себе неподвижно, что бы ни происходило вокруг, и не ведает, как она велика и тяжела. Лоуренс Клиффорд не обнаруживал визуального сходства с отцом, но некая неуловимая, невидимая общность присутствовала. В остальном мальчик получился копией матери от кончиков волос до запястий.

– Что посоветуете? – напоследок спросил лейтенант.

– Терпите. Ждите. Не давите на него. На время постарайтесь оставить в покое и обойтись без разбирательств. Необходимо, чтобы он своим умом понял, что вы принимаете его таким, какой он есть. Не боитесь и не осуждаете. Да, у него могут быть сомнения на этот счет, которые вызывают еще большее отторжение. Нельзя его сторониться и подчеркивать отличие от вас или сверстников в общечеловеческом плане. Просто любите, как прежде. Этим еще ни одному ребенку никто не навредил. Возможно, сейчас он находится в поиске истинной версии себя или пытается что-то кому-то доказать. Может, себе самому в первую очередь. Что не слабый, что умный и хладнокровный, что люди ему не нужны. И обязательно отдайте его туда, где его таланты не останутся в закрытой коробке. Их важно реализовать, иначе эта коробка превратится в ящик Пандоры. И станет еще хуже. Освободите его от эмоционального ступора. Пусть больше занимается тем, что у него получается лучше всего. Душевное равновесие рождает в людях… эмпатию.

Это последнее слово Тополус явно подбирал, но Майкл не обиделся на него за секундную заминку.

– Благодарю за совет, мистер Тополус. Я услышал вас. Мы очень благодарны за беспокойство. И за этот разговор. Думаю, нам пора. Перехвачу Скарлетт в холле.

Рави хотел было слегка скривиться, но сдержался. Манера речи Клиффорда напоминала политика у трибуны, раздающего обещания. Впрочем, лейтенантам и чинам повыше тоже иногда приходилось держать ответ перед прессой и публикой, давая комментарии о спецоперациях. В речи Майкла тоже ощущалась привычка говорить в пустоту, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно.

– Разумеется. Передайте ей мои наилучшие пожелания. – Оба понимали, что в кабинет Скарлетт уже не вернется, оба понимали почему. – Не время отчаиваться. В любом случае все наладится.

– Передам. До свидания, Рави.

– До встречи, Майкл.

Дверцы полицейского автомобиля хлопнули, муж и жена оказались на передних сиденьях, и только после этого она позволила лицу расслабиться. Никто не имел права видеть слабости Скарлетт Клиффорд, никто во всем мире, кроме семьи. В школьном туалете она сдавленно прорыдалась, внимательно следя за уровнем издаваемого шума, умылась (макияжем она пользовалась по минимуму и могла себе это позволить), успокоилась и привела себя в порядок у длинного зеркала над рядом желтоватых раковин. В эти часы в школе находились разве что уборщики, поэтому никто ее не потревожил.

Когда муж зашел за нею, она была уже почти в норме. Оставалось небольшое покраснение глаз, но никто не смог бы этого заметить, даже если бы захотел, потому что она достала из сумочки солнечные очки, подчеркивающие ее изящный носик. Ничего не сказав, Майкл помог ей накинуть легкий бежевый плащ, подал локоть и вывел из здания школы. Он привык быть для нее опорой как в физическом, так и в моральном плане.

В машине они несколько секунд сидели молча и неподвижно. Затем Скарлетт всхлипнула так жалобно и тихо, что у Майкла сжалось сердце, и протянула изящные руки к любимому мужчине. Они крепко обнялись, шурша одеждой. Клиффорд гладил ее по мягким волосам оттенка заварного крема (пахли они тоже чем-то сладким, кондитерским) и мерно дышал. Его спокойное глубокое дыхание всегда убаюкивало нервную систему жены, успокаивало лучше любых слов. Лейтенант дал ей время совладать с эмоциями, а затем пересказал диалог, случившийся в ее отсутствие.

Проблема заключалась в том, что супруги не услышали ничего нового. Психолог озвучил их собственные домыслы и наблюдения, используя профессиональную терминологию, только и всего. Называние проблемы не решает ее, а заостряет, как точилка карандаш. Они и сами с некоторых пор видели, кем растет их сын, дитя запретной, но истинной любви. После потери ребенка Скарлетт до сих пор раз в неделю посещала психотерапевта. Майклу тоже было тяжело, но работа изматывала его и отвлекала от зацикливания на одном и том же испепеляющем воспоминании (он понимал, что женщинам отвлечься от такого труднее – практически невозможно без посторонней помощи).

И только сын жил дальше как ни в чем не бывало. Как будто узнал, что приемный, и люди, растившие его, на самом деле никем ему не приходятся. Если даже родную мать Ларсу не было жаль, наверное, уже ничто не способно вызвать в нем сопереживание, – так они полагали. И по дороге домой, перебивая друг друга, вспоминали случаи из семейной жизни, которые подтверждали пониженную эмпатию сына, оставленную без внимания, воспринятую как случайность или плохое настроение.

В детстве, когда умер его кот (маленький Ларс лично дал ему прозвище Сулион), мальчик тоже не плакал, а возможно, и не расстроился. Реакция на труп вроде бы любимого животного на обочине была странной – сначала ступор, затем молчание до конца дня, а потом и вовсе игнорирование этой темы. Казалось, так ребенок переживает горе, ведь каждый по-своему знакомится со смертью и уходом питомца из жизни. Родители не стали ворошить эту тему, и вскоре их сын стал таким же, как обычно, больше ни разу не вспомнив о Сулионе.

Переживания, если они и были, семилетний Ларс подавил глубоко внутри. Но сейчас супруги Клиффорд задавались вопросом: хоть чья-то смерть, реальная или вымышленная, трогала его за живое? Они напрягали память, но не могли такого вспомнить. Всегда казалось, что их ребенок растет слишком счастливым, чтобы расстраиваться и грустить, а теперь этот же факт и беспокоил.

Когда Ларсу пришлось расстаться с той девочкой из-за ее переезда, он тоже не выглядел опечаленным, хотя, как казалось со стороны, привязался к ней, они много времени проводили вместе. Родителям она нравилась, хоть и происходила из неблагополучной семьи. Ее присутствие в жизни Ларса оказывало на него благотворное влияние, смягчало, делало слегка мечтательным.

Жаль, что их дружбе, более чем близкой, суждено было прерваться, ибо отношения на расстоянии для подростка слишком мучительны и, по правде говоря, заведомо бессмысленны. Но было ли жаль самому Ларсу или он спокойно перенес этот поворот? По нему ведь ничего не скажешь. Он скуп на выражение эмоций до такой степени, что родители уже сомневались, знают ли вообще своего сына настоящим, а не тем, что он позволял им видеть.

Скарлетт вспомнила еще вот что: когда они семейно смотрят фильмы и у ленты несчастливый финал, порой даже у Майкла влага стоит в глазах, хоть он не подает вида (а ведь он полицейский и вообще тертый калач), а Ларс остается безразличен к бедам и страданиям на экране, как будто его чувствительность убавили на минимальный уровень.