– Тебе почти четырнадцать лет, ты популярен в школе и талантливый хоккеист, ты симпатичный, но жестокий, отталкиваешь тех, кто любит тебя и кому ты нравишься, хотя твоя жизнь не так ужасна, как ты успел себя убедить.

– И она будет еще лучше, если ты оставишь меня в покое.

– И когда ты успел стать таким?

«В тот день, когда понял, что наша семья разрушена, а вам с отцом на меня плевать», – подумал он, но промолчал. Сейчас он хорошо себя контролировал и даже не нахмурился.

– Ты и сама знаешь когда.

– Перестань, Сет, это было очень давно, пора жить дальше.

«Так живи дальше, разве ты сама живешь, если все это так просто? Да, это было давно, но для детей время течет иначе, дети фиксируют в памяти совсем другие события, они проживают их снова и снова, повседневность не отвлекает их так же, как взрослых, да, это было давно, но если брать всю мою жизнь на данный момент, так ли давно это было?»

– Уходи. – Он повысил голос, предчувствуя, как к горлу подкатывает ком, а в носу пощипывает. – Я не хочу тебя видеть. Я не хочу вообще никого видеть. Хотя бы дома пусть никто со мной не разговаривает.

– Хорошо, я ухожу. Но подумай над тем, что я тебе сказала. Мы можем все обсудить, когда ты будешь готов к этому, иначе я просто не найду к тебе путей. Ты ведь сам от меня закрываешься.

– Здесь нечего обсуждать, я просто не хочу тебя видеть.

– Это невзаимно, сынок, что бы ты ни внушил себе. – Женщина покачала головой и ушла. Она уже опаздывала на смену.

Как только дверь за ней закрылась, Сет разбил стакан с водой. Осколки щедро рассыпались по полу, блестящие, словно месторождение алмазов. Хотелось сплясать на них босиком, но тогда бы он лишился своей отдушины – тренировки по хоккею через несколько часов. Некоторое время он стоял неподвижно, размышляя, откуда в нем иногда появляется желание причинить себе боль, а также о состоявшемся диалоге, в ходе которого он причинил боль и себе, и маме, затем опустился на корточки и стал собирать кусочки толстого стекла голыми руками.

Вылетев из дома, миссис Ридли дала волю эмоциям и разрыдалась, вспоминая слова сына. Но еще хуже, чем слова, была интонация, с которой он их произносил, – угасшая и безразличная. Лучше бы он наорал на нее, лучше бы разозлился, она бы знала, что ему не все равно, что он просто обижен на нее и случившееся. Но он говорил с нею как хладнокровный взрослый, никак не ее маленький послушный сын, веселый мальчишка, обожающий тир, динозавров и мотоциклы. Уже слишком взрослый, чтобы что-то в нем менять…

Их отношения стремительно ухудшались, женщина была слишком мягкой и нерешительной, чтобы остановить отчуждение мальчика. Он черствел с каждым месяцем, вот-вот превратится в ледяной камень и вовсе перестанет с нею разговаривать, реагировать на нее. От этой догадки ее захлестнула новая волна душевной боли. Женщина прикрыла рот и ускорила шаг, словно желая стряхнуть ее с себя, но это не помогло. Мышцы шеи и нижней части лица болели от спазмов, уши заложило из-за сдерживания рыданий в себе. Но как доказать сыну, что она любит его по-прежнему, пусть даже от их семьи ничего не осталось?

Во многих семьях случаются разводы, но не везде дети так ожесточаются. Что произошло с ним и в какой момент? Почему она этого не заметила? Почему он упрямо молчит? Можно ли остановить то, что с ним происходит, и что для этого нужно сделать лично ей? Страшно было представлять, каким станет ее сын, например, к шестнадцати годам, если уже сейчас ведет себя как бесчувственная машина.

Учителя уже начали жаловаться на упавшую успеваемость и поведение ранее тихого, почти невидимого Сета, но не подозревают, что это верхушка айсберга, ведь дома он ведет себя гораздо хуже. В какой-то из прошедших дней он перестал быть Сетом, которого все знают, и превратился во взрослеющего и крепнущего монстра, контроль над которым невозможен и недопустим. Замуровавшись в себе, он преследует одну цель: продемонстрировать всем сомневающимся, что он больше не слабый чувствительный мальчик, которому можно причинить боль и который остро реагирует на происходящее. Очевидно, корни такого поведения намертво запутаны под грузом разрушения семьи, но только в этом ли причина? Эмоциональная травма могла стать катализатором процесса, прорывом, что ускорил экспансию врожденной жесткости и агрессии.

Весь путь до работы женщина истекала слезами, стоило вспомнить диалог с Сетом, но ветерок подсушивал ей лицо. Тем не менее напарница сразу догадалась и спросила:

– Снова сын?

Миссис Ридли кивнула и отправилась в крошечную уборную, чтобы умыться и привести себя в чувства. В это время Сет заклеил пластырем израненные стеклом пальцы и заставил себя пообедать. Он не мог думать о еде после общения с матерью, но для эффективной тренировки требуются свежие силы (так говорит Хэнк), поэтому ему пришлось переступить через себя.

Подушечки пальцев противно щипали, капилляры сочились кровью, из-за чего невозможно было на чем-то сосредоточиться. Сет подогрел себе огромную тарелку вареного картофеля, но, когда сел за стол, комки оказались противно холодными внутри. Мальчик заплакал. Из искаженного болью рта вываливались обратно на тарелку полупережеванная картошка с майонезом. Плечи дрожали, а израненные пальцы оставляли на щеках красные полосы.

* * *

По пути в спорткомплекс хоккейной лиги Саутбери Сет окончательно пришел в себя. По степени влияния на его самочувствие стычка с матерью уступала предстоящему вечеру. Спустившись на лед, Сет мог по-настоящему отвлечься от бытовых проблем. Здесь, под матово-белой коркой, пульсировала артерия его жизни, источая приятную прохладу и позволяя забыть обо всем, просто побыть собой.

Все, кто тренировался в этом пятиэтажном здании странной планировки (по форме оно напоминало замкнутую букву G или панцирь улитки), играли за сборные своих школ. Кого-то, как известно, привозили даже из соседних городов, куда час-полтора езды. Хоккеисты в диапазоне юношей и юниоров (возрастная группа от 12 до 17 лет) собирались по четвергам и субботам, но перед соревнованиями гораздо чаще. Желающих оказаться в команде победителей главный тренер, Хэнк, ждал на арене ежедневно, и мало кто мог потягаться с ним в настойчивости и умении добиваться своего.

Тренер Хэнк был крепким сорокавосьмилетним мужчиной, которого подростки с опаской любили, боялись и уважали. Всегда коротко стриженный и гладко выбритый, он уверенно стоял на льду, а нахмуренный взгляд вместе с грубыми скулами, как будто стесанными с лица, придавал ему еще больше суровости. На арене никто не видел его в чем-то еще, кроме теплого спортивного костюма с белоснежными лампасами и красной дутой жилетки с крупными буквами USA на лопатках (а вне арены никто его пока что не встретил, чтобы сравнить).

Хэнк разъезжал по льду, сцепив руки на пояснице, что не мешало ему держаться легко и сбалансированно, а при необходимости раздавал подзатыльники прямо по защитным шлемам своих подопечных. В приятном расположении духа тренер пребывал в тех лишь случаях, когда его оборванцы выигрывали (с появлением Сета, надо признать, это стало случаться чаще), а остальное время предпочитал метать тяжелые взгляды исподлобья, словно Зевс – молнии. Благодаря этому навыку с ним никогда не спорили и старались по возможности не разочаровывать.

Однако, несмотря на грозный образ, дети к нему быстро привязывались. Сет и его команда не были исключением. Они ощущали в нем опору и защиту, которой им не хватало в обыденной жизни, знали, что могут на него рассчитывать, если с ними что-то случится, что он обязательно поможет, что ему на самом деле не все равно.

Когда мальчик зашел в раздевалку, на него не обратили внимания, что позволило Сету незаметно ухмыльнуться увиденной картине. Если снаружи здание выглядело монументально и в какой-то мере его внешний вид призывал затаить дыхание, то внутри господствовал привычный хаос, который всегда возникает, если закрыть в одном помещении пару десятков мальчишек примерно одного возраста.

Сет поставил свою спортивную сумку на длинную синюю скамейку и принялся снимать куртку, продолжая с удовольствием наблюдать за происходящим, хотя и видел такое уже добрую сотню раз. Дэймон, передний защитник, наполовину раздетый, хлопал деформированной дверцей своего шкафчика для сменных вещей, пытаясь, видимо, придать ей исходную форму, чтобы вернуть возможность закрывать ее. Что случилось с дверцей, чтобы она неестественно выгнулась, история умалчивала, но теперь, помимо гомона двадцати с лишним глоток, в небольшом помещении стоял перманентный металлический лязг, раздающийся с упорной периодичностью. Что удивительно, останавливать Дэймона никто не собирался, мало кто вообще обращал внимание на его манипуляции (вероятно, надеялись, что скоро ему надоест).

Мэрион, второй нападающий, приплясывая, жонглировал четырьмя шайбами из вулканизированной резины: обычная игровая была черного цвета, утяжеленная тренировочная – апельсиновая, облегченная оттенка индиго и белая – для вратарей. Обычно та, которую он ронял первой, выбиралась ими для предстоящей тренировки, если Хэнк не был против (играйте хоть засушенным куском говна, обычно говорил он, главное, в ворота попадайте), поэтому на ритуальное жонглирование уже никто не обращал внимания.

Сет засунул вязаную шапочку (очень давно ее связала мама) в карман, а куртку сложил вчетверо и положил на полочку своего шкафчика, стараясь не помять. Рука потянула за бегунок, батонообразная сумка раскрыла рот с зубами-молниями, обнажив внутренности в виде спортивной формы. Сет забирал ее домой после прошлого раза, чтобы постирать, так что теперь она пахла мятным кондиционером для белья, а не по́том десятка напряженных тренировок, наслоенных друг на друга.

В это же время Хьюи бегал по раздевалке в полной экипировке, но без шлема (как всегда, переоделся самый первый и от нечего делать доставал других), и клюшкой лупил всех по открытым местам, призывая поторапливаться. Кто-то начинал сражаться с ним с помощью своей клюшки, как на шпагах, у кого-то даже получалось отбиться (на время). Хьюи был лучшим ровером – сильнейшим игроком команды, который чаще всех забрасывает шайбы. От нападающего он отличался тем, что имел право действовать впереди по всей ширине поля.

Вратарь Диего проверял устойчивость коньков, поправляя анатомический бандаж. Они у него отличались от тех, в которые обувались полевые игроки: более длинное и широкое лезвие, ударопрочная внешняя конструкция и укороченный задник. Только убедившись, что обеим ногам удобно, Диего принялся, кряхтя, закреплять щитки в специальных отверстиях на стакане коньков. Другие ребята так же дотошно облачались в форму, ведь в хоккее безопасность не бывает лишней ни в чем, даже если речь о простой тренировке. Этому простому правилу отлично научил их Хэнк, показав несколько шокирующих роликов о том, что бывает с теми, кто игнорирует элементы форменной защиты.

Оставшись в термобелье – водолазка, подштанники и теплые носки, – Сет приступил к личной экипировке. Он обожал эту часть процесса перевоплощения из обычного мальчика, коих на улице десятки, в мальчика особенного, в спортсмена, вроде тех, что показывают по кабельному, когда за ними следят тысячи пар глаз по всей стране во время какого-нибудь важного матча. Полное «обмундирование», если не отвлекаться, занимало у Сета ровно восемь минут. Мальчик долго оттачивал такой результат, но пока что ни с кем им не поделился, ждал случая, когда кто-нибудь предложит сделать это наперегонки, тогда он невзначай продемонстрирует свои навыки (вот бы и Хэнк увидел – его одобрение, даже молчаливое, очень важно для Сета).

Первое – тренировочная форма из прочной, но легкой синтетической ткани. Почему хоккейные кофты из полиэстера называются свитерами, хотя не имеют ничего общего с вязаной одеждой из шерсти, Сет так и не понял. Вроде бы, такое название – дань многолетней традиции, и такое объяснение в принципе устраивало. Главное, что форма грела не хуже вязаного свитера, и при этом он в ней так сильно не потел, а адекватный теплообмен на льду очень важен (это тоже рассказывал Хэнк).

Когда Сет накидывал на себя невесомый белый верх, реальность как будто становилась иной, параллельной, где мальчик преобразовывался в другого человека, без слабостей и проблем. Этого человека заботили только скорость, сила и победа. На лопатках его красовались фиолетовые буквы в толстой черной обводке. Усеченные, с острыми углами, они ютились друг к другу так близко, как будто пытались согреться, тем самым складываясь в фамилию. Ту самую фамилию, по которой все без труда узнавали и приветствовали овациями лучшего бомбардира среди юношей Саутбери. Его номер, пятьдесят шесть, был крупно напечатан прямо под фамилией, доставая до поясницы. На груди расправил крылья логотип команды «Лиловые драконы», похожий на фиолетового ящера из какой-нибудь старой платформерной игры, а рукава пестрили информацией о спонсорах лиги.

Пришел черед защитной ракушки на пах, с нею мальчик справился за семь секунд, он считал про себя как самый точный метроном. Поначалу было стыдно надевать подобные вещи, ведь они буквально намекали всем, что у тебя есть детородный орган, и как будто призывали всех смотреть на него, но тренер буквально на пальцах объяснил всем стеснительным, почему это лучше сделать, чем не сделать, и вопросов ни у кого не осталось (по части переубеждения Хэнк снискал лавры). Застегнув штрипки термоштанов поверх носков, Сет натянул теплые гетры в широкую черно-белую полосу, а следом фиолетовые шорты такого же оттенка, как дракон на груди и цифры на спине. Остались коньки, на них уходило больше всего времени.

Сет с большим вниманием относился к ощущениям ступни и стопы: не перетянута ли шнуровка, не ездит ли нога внутри, нормально ли заточено лезвие и не отклонилось ли оно в сторону на прошлой тренировке, ведь если центр носка и пятки подошвы не совпадает с концами лезвия, конек будет постоянно уезжать вбок, что не слишком удобно. Ошибка в экипировке чревата растяжением, переломом или неприятностью на поле, например непреднамеренным нарушением правил и удалением, штрафными очками. Поэтому мальчики тщательно проверяли все элементы формы, пользуясь премудростями «по наследству» от тренера, чтобы не получить от него по шее.

Зашнуровавшись, как ему удобно, Сет поднялся на ноги, покачался взад-вперед, пошевелил пальцами ног: с коньками покончено, все хорошо. Но это еще не все. Теперь – защита из прорезиненного пластика, приятного на ощупь, темно-серого цвета: панцирь на грудь, щитки на колени и голень, налокотники. Зафиксированные на ремешках и фастексах, они плотно прилегали к телу, создавая чувство завершенности и защищенности, будто теперь с тобой точно ничего не случится. Вот бы носить такие же в обыденной жизни, только невидимые, психологические щитки, благодаря которым становишься уверенным в себе. Сет взялся за протектор шеи, но заметил, что их сегодня никто не надел. Тогда он тоже отложил его. Остались шлем и перчатки, но их надевали уже по пути на арену.

Сет еще не успел вычислить, по какой причине игроки отказались от защиты шеи (была же какая-то веская причина, но какая?), как в раздевалке материализовался тренер. Заметив фигуру взрослого, все сразу заткнулись, отложили клюшки и ускорились.

– Все здесь? Ридли где?

– Я здесь, сэр, – отозвался Сет из дальнего угла, и только тут его заметили остальные.

– Отлично. А то я решил, ты прогулять задумал.

– Никак нет, я готов.

– Ни хрена себе, Ридли, уже и одеться успел! Ты когда тут вообще очутился? Ты как неуловимый ниндзя, прям страшно иногда становится. А ты во всем такой быстрый, а-а?