Проклятые воды

(вставная новелла из романа Лунь)

Наступали сумерки, когда судно вошло в проклятые воды. Посреди океана смена дня и ночи происходит по иным законам. Вода и небо бесконечно отражают друг друга, воздух между ними – слоистый газовый медиум меж двумя мирами-антиподами. Кажется, что соленые брызги достают до облаков.

Когда день клонится к вечеру, воздух густеет, темнеет, словно в него неравномерно подмешивают антрацитовую пыль. Граница между небом и морем практически стирается, они будто тянутся друг к другу. Нос корабля разрезает высокие темные волны, а над горизонтом загорается первое бледное созвездие.

В такие моменты капитан Роджер любит заложить руки за спину и со странным выражением в глазах провожать умирающий далеко вдали желток солнца. Старина Пэт обычно наблюдает за этим со своего законного места – перекрестия фок-мачты, а у руля стоит лучший на судне матрос.

– Впереди рифы, – капитан обернулся и осмотрел команду.

Все знали, что впереди рифы, но это была наименьшая из проблем. В проклятых водах их ожидало нечто гораздо опаснее.

– Привяжите меня! – рявкнул капитан. – А затем всем заткнуть уши без промедлений! И ни за что не открывать, пока все не кончится! Хоть воском их залейте, чертова падаль! Вы поняли меня?!

Его привязали. Руки оказались туго прижаты к рулю. Остальные принялись затыкать уши пробками, трясти головой.

– Выберемся – всем куплю рома! А кто струсит – пристрелю на месте.

Капитан Роджер был мужчина не из пугливых. Но сейчас ему было по-настоящему страшно. Лишенная слуха команда заняла свои места. Кто-то привязал себя канатами к мачте и самым крепким частям судна. Капитан уверенно смотрел вперед. Его губы едва шевелились.

– Только морок. Не настоящее. Только морок. Не…

У капитана не было одного глаза. Но он яснее других видел, в какой миг все началось. Первый момент невозможно с чем-то спутать. Сначала – около минуты неестественной тишины, от которой хочется кричать, лишь бы она прекратилась. Волны мягко ласкают борт, словно нежная рука матери, успокаивающей дитя. Затем на воде проступает мерцание. Словно рассыпалась вокруг корабля сверкающая пыль. Это светятся пятнами подводные рифы. Цветная взвесь поднимается над водой неплотным туманом. В сумерках это зрелище завораживает, гипнотизирует, позволяет забыть о сковывающем страхе перед неизбежным.

Корабль шел тишайше. Чуть слышно поскрипывало дерево, тугие канаты и паруса. Но вот – несколько звонких всплесков с обеих сторон, даже с заткнутыми ушами до матросов донеслись отдаленные звуки. Внезапным режущим эхом пронесся над водой заливистый женский смех, повторился чуть тише, вновь затих. Капитан стиснул зубы и сжал кисти на потертом руле. Его пальцы побелели.

…И тут прелестный девичий голос, живой и налитый сотнями украденных жизней, запел – поначалу едва уловимый, он сливался с плеском воды, затем креп, усиливался, звенел, как самый чистый хрусталь. Он был робок и ласков подобно молодой лилии, настойчив и глубок, как водная воронка, утягивающая на дно. Второй голос, прозрачный, звенящий, глубокий, подхватил песню на свой лад. Это была даже не песня, а неразборчивое напевание какого-то мотива одними лишь гласными. Присоединился третий голос. Эхо летело над океаном, как большая благородная птица, расправив могущественные великолепные крылья, данные ей самой природой. Капитан обернулся. Отвязав себя, матросы свесились за борт с обеих сторон, всматривались в рифы сквозь пелену тумана и прислушивались. Голоса влекли их вниз, манили, обещали, упрашивали спуститься как можно скорее…

– Прочь от перекладин! – взревел Роджер. – Заткните уши руками! Быстро!

Моряки вздрогнули. Крик капитана, проникающий даже через ушные пробки, отрезвил их. Но ненадолго.

– Я вижу их! – воскликнул старина Пэт.

– Я слышу… – сказал один матрос.

– Не слушай! Не слушай их, ублюдок ты чертов! Сдохнуть захотел?!

Но матрос поднял руки и медленно вытащил из ушей пробки. Мгновенно ослабло его тело, лицо оплыло, точно восковая свеча на огне. Его пытались остановить, но сладкоголосое пение влекло с чудовищной силой, и он, отталкивая всех от себя, разбежался и кинулся в море. Раздался громкий всплеск, и юноша исчез.

– Да чтоб мне сдохнуть!

Капитан все отчетливее слышал пение, в голове у него помутилось. Голоса делали его счастливым, дарили безмятежность, как сильный хороший алкоголь. Он почти не воспринимал происходящее. Казалось, сами по себе руки стараются высвободиться. Веревка натерла кожу до крови, но все еще держала крепко.

Привязанный к мачте матрос достал из сапога нож, перерезал веревку и решительно шагнул к краю. Плеск. Море приняло его расслабленное тело. По палубе понеслись громкие стоны, мычание, всхлипывания. Моряки были не в себе. Ушные пробки не помогали. Звенящие голоса проникали внутрь, казалось, прямо через поры на коже. Старина Пэт плакал и бессильно пытался развязать веревки. У него не получалось. Из помутневших глаз текли слезы отчаяния – больше всего на свете он мечтал кинуться за борт вслед за товарищами. Это казалось ей целью всей его жизни, оправдывало годы существования, отпускало все его грехи, придавало жизни смысл.

Два мощных водяных толчка подняли волну на уровень буш-прита. На серебрянорунном гребне, изогнувшись, возлежала обнаженная полупрозрачная нимфа. Продолжая петь, она улыбалась и поправляла очень длинные водяные волосы, продолжением которых были кристальные сияющие струи, стекающие вниз. Нельзя было точно понять, где кончается ее тело и начинается морская вода. Необыкновенная ее красота, никакими словами неописуемая, влекла к себе столь же сильно, как и сладостный голос, исполненный любви и нежности.

– А-а-а-э, э-э-э-у-а-а-а…

– Черт меня возьми! – громко рыдая, закричал кто-то. – Какая же ты красивая! – и с разбега прыгнул прямо в волну, разделив ее своим телом, лишив всякой формы. Вода расступилась перед ним, и тело разбилось о рифы, скатилось в воду и пошло ко дну.

– Морок, морок, морок… – говорил капитан, зажмурив глаза, но это не помогало. Руки продолжали растягивать веревки, несмотря на страшную боль и выступившую кровь.

Корабль тряхнуло – он наскочил на риф. Справа над килем зазияла пробоина. Вода без промедления хлынула внутрь. Роджер крутанул руль влево, оглянулся. Старина Пэт догрызал свои веревки. Матросы шатались, точно пьяные.

– Морок! – как можно громче закричал капитан.

Одна из сирен оказалась на палубе. Нагое водянистое тело двигалось к матросам, перетекая из одной позы в другую, переливаясь, как жидкое стекло, и непрерывно мерцая. Она пела и протягивала длинные тонкие руки, словно девушка в беде. Мужчин повлекло к ней единым порывам. Пение становилось звеняще-оглушительным. Сирена обняла матроса, поцеловала водяными губами, взвилась вверх и волной перекинулась за борт, увлекая «счастливца» на дно морское.

Голоса сливались, переходя в истеричный визг. Они звали, требовали, в них больше не было нежности, только приказ. Вторая сирена возникла на борту и повлекла за собой двоих, встряхивая водяными волосами. Она была еще прекрасней прежней. Точеная фигура мерцала, как звездное небо. Очарованные моряки последовали за ней, протягивая дрожащие руки. Корабль снова тряхнуло. Появилась вторая пробоина. От небольшой команды уже почти ничего не осталось.

Окровавленные кисти капитана освободились от веревок. В тот же миг рядом с ним сформировался из воды изящный силуэт.

– Иде-ем со-а мно-о-о-ю-у… – разливался голос, и прозрачные ласковые руки коснулись заросшего мужского лица. – Я-а-аа люблю-ю-уу тебя-я-аа… иде-ем…

Роджер еле стоял на ногах. Из приоткрытого рта стекала слюна. Он сделал шаг вперед.

Сказка о Змее

(вставная новелла из романа Лунь)

В далекие времена в далеких северных землях у подножия скал, за гребнем которых шумел океан, соленый и буйный, возникла деревня. Высокий горный хребет верным полукольцом защищал ее жителей от ледяных ветров, сокрыв за собою бесконечное белое море, недоступное глазу. Многие, пытаясь добраться до побережья, бесследно исчезали в глубоких скалистых оскалах горных расселин.

Так длилось десятилетия. Покуда нечто неладное произошло на Малой Земле, отчего весь Мир двинулся с места, и каждый из рода людского ощутил на себе этот сдвиг. Небеса опустились под неведомой тяжестью, стали свинцовым, низкими, с редкими багровыми проблесками, пульсирующими, как нарывы, готовые вскрыться. Даже воздух изменил привкус. Жители деревни затравленно озирались, вскидывали головы, вглядывались в темноту, которая стала опасной и кислой, как желтый древесный плод. По ночам она не давала сомкнуть глаз, шевелилась за окном червивыми шорохами, леденящими сердце.

Поговаривали, что там, в горных пещерах и подземных каналах, пробудилось кровожадное зло, посланное в наказание за грехи. Путешественники рассказывали о могучем Змее, которому тысячи лет. Предания гласили, что нельзя убить существо, ибо лишь оно могло уничтожить себя, когда придет время. Невероятных размеров достигало чудовище, однако расти не прекращало. Волхвы заверяли: однажды Змей станет таким длинным, что обхватит собою весь мир. И едва он дотянется пастью до хвоста, небо погаснет навечно. Так поведали духи предков, вышедшие из могил, и нельзя было не верить им.

Немногие выживали после встречи с чудовищем. Понизив голос, они описывали виденное, озираясь, и поседевшие волосы обрамляли их лица. Пасть Змея, усеянная длинными клыками, перекусывала взрослого мужчину. Мощный хвост одним ударом сносил голову. Гибкое тело овивалось кольцом вкруг тела и перемалывало кости. Быстрый и сильный, Змей всегда достигал цели. Поистине великим было это зло.

Немного дней утекло, как принялось оно пожирать деревенских жителей и домашний скот. Стоило желтому диску на звездном небе налиться полным шаром, словно плод на древесной ветви, и спускался Змей с горного хребта подобно черной волне, дабы унести новую жертву – всегда только одну.

Силен был Змей: огибая телом углы домов, крошил и ломал он деревянные балки, в труху превратить мог даже камень, овив его кругом. Хитер и алчен был Змей: являясь ночами, оставался незаметен, только большие круглые глаза, выпуклые и далеко посаженные друг от друга, мерцали лимонным светом в непроглядной тьме. В гнетущей тишине чешуя чудовища шелестела, соприкасаясь с землей, словно тысячи насекомых. Тихо спускался он с гор, плыл среди темных домиков, объятых глубоким сном, следил за спящими и долго выбирал себе жертву. Ужасной была смерть от клыков его.

В той деревне у горной полуцепи жили отец, мать и дочь – девочка двенадцати лет от роду. Звали ее Лилит, и не было в мире более нежного, невинного и наивного существа, чем она. Не глядя на малый возраст, не было ей равных по красоте даже на Большой земле за ледяным океаном. Тонкий стан, глаза-изумруды и снежные волосы до колен очаровывали всех, кто видел ее. Молва путешественников рассеяла по всему свету рассказы о юной Лилит.

Луна за луною девочка росла, тело ее наливалось мясом, кровью и зрелостью, и щадил Змей маленькую красавицу, и не касался ее дома и кончиком хвоста. С нетерпением ждал он момента, когда завершится великий цикл, и понадобится ему плоть, способная выносить чудовищное потомство.

И вот, рассеялось небо, приближая миг своего конца, и решил Змей: «Хватит», и вознамерился похитить Лилит. Среди белого дня, купаясь в солнечном свете, спустилось чудовище с гор и поползло к селению, с корнем вырывая толстые стволы деревьев на своем пути. В оцепенение впали жители деревни, привычные к ночным нападениям. Страх великий объял каждого, и не нашлось бы среди них того, кто мог защищаться. Те, кто не лишился чувств и не потерял рассудок, стояли и смотрели, как длинное гибкое тело струится по земле черной рекою с блестящей рябью, как ищут кого-то внимательные желтые глаза, как сияет крупная матовая чешуя, что не пробить стрелою и не взять огнем.

В тишине огибало людей чудовище, подбираясь к дому, где жила избранная и предназначенная. И на беду не оказалось поблизости родивших ее на свет. Покуда солнце не спускалось на скалистый горизонт, не опасались отец с матерью оставлять в одиночестве чадо свое. Но надвинулось горе при свете дня, и никто не мог отвести его.

Догадывались жители, что наступит день, когда явится Змей, не пожрав никого, но дабы забрать с собою красивейшую из дев, что видывал свет. Тело ее нужно чудовищу, дабы завершить великий цикл, и откроется миру новое тысячелетие без смертей и погибели. Так исполнится пророчество на устах волхвов, предреченное духами предков, словам которых нельзя не верить.

И, обернувшись, узрела пред собою Лилит черное туловище, блестящее, как горный уголь, замерла на месте и выронила круглую чашу, полную молока. Разбилась у ног каленая глина, растеклась по земле жирная белая жидкость. Не было смысла убегать, ибо только за нею спустилось чудовище, что всегда настигало того, кто им избран.

Много повидала девочка смертей, дабы смириться со своею собственной. Но не стал Змей убивать маленькую красавицу, не причинил ей вреда. Бережно обхватил хвостом тонкую талию и возвратился в горы. И никто не смел остановить его, страшась мучительной смерти.

В темной пещере очнулась Лилит и долго плакала от горя. Густая мгла окружала ее, душила, твердые стены не имели проходов. Лишь когда забрезжил снаружи свет, стало видно, как ребристая глотка логова уходит вниз, в недра пещеры. На самом дне широкого тоннеля оставили Лилит.

Свет проникал совсем едва, и увидела девочка пищу, и бросилась к ней. Не осталось у нее сил даже на попытку побега. Слишком крутым казался ей выход из логова, слишком скользкими были стенки глубокой глотки, словно ползали по ним древесные слизни. Насытившись, заснула девочка прямо на земле.

Громкий шум разбудил ее погодя. То чешуя змеиная терлась о стенки тоннеля, и глухо скрежетали ее пластины, каждая размером с дверь. Приблизилась к девочке широкая плоская пасть с выпуклыми глазами. Зажмурилась от страха маленькая красавица, но шум прекратился, и все затихло. Распахнула девочка зеленые глаза и узрела пред собою высокого мужчину в толстых складках змеиной шкуры. Чешуя рассыпалась на нем, словно зола, оставленная полевым пожаром.

– Для чего не погубило меня, чудовище? – прошептала Лилит.

– Не для того похищена ты из дома родного, – ответили ей.

И догадалась девочка: коль скоро не может она послужить пропитанием, то должна послужить продолжению проклятого рода, ибо сказано давным-давно: лишь самая красивая среди людей понадобится чудовищу через тысячу лет, и прежде сдвинется Мир с места, как страшное знамение, дабы вспомнили люди о том, что должно свершиться.

– Убей, – взмолилась девочка и пала на колени, обливаясь слезами кровавыми. – Убей!

Ничего не ответили ей.

Был Змей и в теле человеческом жесток по-звериному, сладострастен и алчен. Гипнотизировали пленницу золотые глаза его, и сделалась она безвольной, словно мешок, набитый тряпками. Отныне только ему принадлежала Лилит, и ничто не могло помешать осуществлению пророчества.

Долгое время Змей находился с девочкой, покуда не убедился, что семя его прочно осело внутри юного тела, созревшего носить плод. Тогда снова обратился он чудищем, и привалил ко входу в логово огромный кусок скалы, дабы не сбежала Лилит, и уполз добыть пищи обоим.

Лишилась девочка рассудка после того, что сотворили с нею. Покуда не было рядом желтеющих глаз, в изнеможении била себя по животу, дабы чудовищный плод не успел завязаться и окрепнуть во чреве. Однако известно ей было: лишь подарив наследника Змею, станет она ненужной ему. Новая жизнь послужит залогом к спасению старой, и рождение победит смерть, как и было предначертано.

И возвращался с охоты Змей, и вновь обращался мужчиной. Шел поначалу к избранной своей и прислушивался, сжимая девичье горло, и проверял, растет ли бремя, не загубила ли. И росло оно и развивалось внутри не по человеческим срокам.

Прознав о случившемся, отправился в горы добрый молодец. Жаждал он освободить Лилит от гнета Змея и заслужить право взять ее в жены. Не взял с собой оружия храбрец, дабы подвиг его стал действительно великим и жил много веков, прославляя род и семью его. Крупным и сильным был юноша, и множество подвигов, обычным людям непосильных, успел совершить за малый срок жизни своей. Сражался он с болотным чудовищем голыми руками и перегрыз зубами шею его жилистую. Схватился и со зверем лесным: ногтями разодрал волосатое брюхо и вынул наружу кишки длинные, пузырчатые. Похитил у птицы огромной, живущей в горах, птенцов из гнезда соломенного размером с дюжину стогов сена. В воды морские нырял, дабы выдрать жабры у рыбины костяной, с шипами на хвосте и острыми плавниками, что рассекали камень, словно бы масло.

Знал добрый молодец, что голыми руками одолеет Змея, и деяние его станет сюжетом легенд и преданий потомков рода земного. Ко времени оному вырос зародыш во чреве красавицы, ибо звериным законам подвластно семя зверя, и поднял живот ей, и шевелился ночами проклятый клубок, готовясь выйти на свет. Привыкла девочка к похитителю, казался он ей простым человеком. Как прежде, редко говорили они меж собою, однако приносил Змей пленнице пищу и питье, выводил наружу ее, дабы могла прогуляться под строгим надзором обремененная змеиным семенем.

И вот, узрели они на пути своем доброго молодца. Вышел он из-за деревьев могучих и посмотрел на девочку и на мужчину рядом с нею, и понял он, что оборачиваться может чудовище древнее, а потому еще легче будет справиться с ним.

– Кто ты и для чего явился в эти владения? – вскричал Змей и схватил за руку Лилит, дабы та не сбежала.

– Я тот, кто одолеет тебя, чудовище мерзкое! – дерзко отвечал юноша. – Я пришел освободить девочку, дабы стать ее законным супругом.

– Ни к чему тебе губить жизнь свою, и без того короткую, в горах диких, безлюдных. Никто на помощь тебе не поспеет. Моих наследников носит она. Уходи, глупец, и назад не возвращайся.

– Не уйду я без девочки. Взгляни: безоружен я. Давай же сразимся в честном бою. Пусть заберет ее себе тот, кто окажется сильнее.

Тогда заплакала девочка кровавыми слезами. Долго ждала она спасителя, и явился он за нею, бесстрашный и могучий, дабы одолеть чудовище подземное, угольное, жестокое. Знала красавица: недолго осталось терпеть издевательства, скоро свидится она с отцом да с матерью, свадьбу сыграют скромную, и увезет ее муж любимый да ненаглядный в далекие края, где не бывает чудовищ.

Но обратился Змей к Лилит и сказал ей так:

– Знаем мы оба, что погибнет он. Если убежать задумаешь, все равно настигну тебя.

И, сказав это, прыгнул высоко Змей, обернулся кольцом и в мгновение ока из мужчины обратился в создание длинное, гибкое, черное, чешуйчатое. Одним ударом хвоста исполинского опрокинул героя, раздробив ему кости. Одним укусом пасти острозубой откусил буйну голову светлокудрую и с жадностью невиданной пожрал тело его. Не осталось на земле сырой и косточки доброго молодца, героя храброго и юноши смелого. И капли крови не осталось от него на траве высокой, на листьях древесных.

Вновь зарыдала маленькая красавица, пуще прежнего обливаясь слезами кровавыми. Мужем и хозяином стал для нее Змей, отцом потомства будущего. Живот ее рос стремительно, и все страшнее становилось девочке с увеличением срока. Близился час, когда неведомое выйдет на свет из чрева, опороченного чудовищем.

И спросила Лилит у Змея:

– Почто избрал ты меня?

И ответил Змей, что полюбилась она ему боле всех прочих.