2
Разгромленная Польша

ОКТЯБРЬ 1939 г.

Лондон и Париж были потрясены падением Варшавы. Англичане и французы глубоко сочувствовали судьбе поляков. Они удивились скорости немецкого наступления, в то же время чувствуя стыд за то, что не помогли или не могли помочь Польше сопротивляться этому вторжению, но еще сильнее испытывая страх, что специалисты «молниеносной войны» обратят свое оружие и тактику против Запада. В Британии этот страх усиливался подозрениями, что немецкие агенты должны были просочиться во многие сферы британской жизни, чтобы информировать Германию о военных приготовлениях и саботировать британскую военную промышленность.

Британская публика, однако, не знала, что почти все немецкие агенты, за исключением очень немногих, были арестованы в самом начале войны, что осталось тайным и невоспетым триумфом британской разведки. Немцы об этом не знали. То было не единственное их поражение в тайном мире шпионажа. 28 сентября 1939 г., на следующий день после падения Варшавы, абвер угодил в странную ловушку. В тот день уроженец Уэльса Артур Оуэнс, которого немецкая разведка считала одним из своих агентов, перебрался из Британии в Нидерланды, чтобы установить контакт со своим немецким начальством; на самом деле он работал на Британию. Шефы из британской разведки дали Оуэнсу кодовое имя «Сноу». Ему удалось убедить немцев, что он создал серьезную сеть агентов Германии в Уэльсе. Теперь он просил инструкций и денег. Ему дали то и другое, и он возвратился в Британию. Так началось то, что британские связисты окрестили в духе кодовых названий шпионажа военного времени системой двойного надувательства, или XX. Она должна была полностью обмануть немцев. Через две недели Оуэнс вернулся в Голландию с новым мнимым членом сети немецкой разведки. Это был Гвайлим Уильямс, отставной полицейский инспектор из Суонси, прежде активный участник уэльского национального движения. Немцев вновь удалось провести. Они не только поручили Уильямсу, получившему у них кодовое обозначение агент А-3551, ряд саботажных миссий – позднее он убедил немцев, что выполнил их, – а также дали ему адрес одного из очень немногих настоящих немецких агентов в Британии, которого не вычислила британская разведка. Это был агент А-3725, который теперь присоединился к системе XX под именем «Чарли». К концу года эта ложная шпионская организация почти ежедневно посылала радиосообщения немецкой разведке в Гамбург, набирала новых фиктивных агентов и готовила бутафорскую схему саботажа – План Гая Фокса^[4], предполагавший отравление резервуаров в Уэльсе, которые обеспечивали водой заводы, производившие самолеты и боеприпасы в промышленно развитом регионе Мидлендс.

Когда Артур Оуэнс находился с миссией двойного обмана в Голландии, Иоахим фон Риббентроп ехал в Москву. Там в ходе двухдневных переговоров он согласился от лица Германии забрать всю Польшу к западу от реки Вислы, где находились наиболее населенные и промышленно развитые области страны, и признал советскую власть над Восточной Польшей и (таково было требование Советского Союза) Литвой. Договор, претворивший в жизнь новый раздел Польши, был подписан в пять часов утра 29 сентября.

Под властью Германии оказались 22 миллиона поляков. 29 сентября, когда Риббентроп вернулся в Берлин, Советский Союз подписал Пакт о взаимопомощи с маленьким балтийским государством Эстонией, который давал право СССР занять эстонские военно-морские базы в Нарве, Палдиски, Хаапсалу и Пярну. Через шесть дней подобный договор был заключен с Латвией, а еще через одиннадцать – с Литвой. Вполне естественно, что Гитлер тоже не хотел оставлять восточную границу своего тысячелетнего рейха беззащитной. В секретной директиве № 5 от 30 сентября он отдал распоряжение «постоянно укреплять и превращать в линию военной защиты, обращенную на Восток», польские приграничные земли, а также отметил, что «гарнизоны, необходимые для этой цели, в конечном счете будут двинуты за политические пределы рейха».

Та же директива от 30 сентября увеличивала и масштабы немецкой активности на Западе. «Войну на море», приказал Гитлер, надлежало проводить «против Франции в той же мере, что и против Англии». С этого времени транспортные и торговые суда, «несомненно определенные как враждебные», допускалось атаковать без предупреждения. Это положение распространялось и на суда, плывущие без огней в британских территориальных водах. Кроме того, торговые суда, которые использовали радио, будучи остановленными, также следовало топить. Атаки на такие коммерческие суда, заметил Генштаб немецкого флота в тот день, «в журнале боевых действий следует объяснять путаницей с военным кораблем или вспомогательным крейсером».

Раздел Польши, октябрь 1939 г.

Британские торговые суда стали топить во все большем масштабе. В день подписания гитлеровский директивы немецкий «карманный линкор»^[5] «Адмирал граф Шпее» пустил ко дну британское торговое судно «Клемент», доведя потери торгового флота союзников менее чем за месяц войны до 185 000 тонн.

30 сентября польский генерал Владислав Сикорский возглавил в Париже польское правительство в изгнании. В то время Варшава, как и на протяжении предыдущих трех дней, ждала входа немецкой армии. «Без погребения лежало много трупов, – вспоминала Ядвига Соснковская, – не было воды и лекарств. Это были горестные дни, но у меня в памяти они навсегда останутся днями величайшей солидарности и братской отзывчивости всего общества». Дело было не только в желании совершать хорошие поступки; «океан доброты исходил из людских сердец, жаждущих спасти, помочь, утешить. Стены города рухнули, но варшавяне не стали на колени и не преклонили головы».

1 октября немецкая армия приготовилась занять Варшаву. Перед этим она потребовала предоставить ей двенадцать заложников – десять христиан и двух евреев, которые должны были бы своей жизнью ответить за любые инциденты, которые могли произойти при продвижении армии. Войдя в город, немцы разбили полевые кухни и начали раздачу голодному населению бесплатного супа и хлеба. Тысячи людей стали стекаться к кухням. Немецкие операторы установили камеры и записали, как немецкие войска кормят голодных поляков. Когда фильм сняли, кухни исчезли вместе с операторами.

В тот же день пришлось сдаться последним польским солдатам, сражавшимся на полуострове Хель. Трем польским эсминцам и трем подводным лодкам удалось скрыться от немецкой морской блокады и направиться к британским портам. Война на Востоке закончилась; немцы захватили в плен свыше 694 000 польских солдат, в руках советских войск находилось 217 000. Более 60 000 польских военнослужащих пали в бою; за три недели воздушных и артиллерийских обстрелов, особенно в Варшаве, погибло 25 000 гражданских лиц. Немецкие силы, несмотря на тактику «молниеносной войны», потеряли в боях с упорным противником 14 000 человек.

Ночью 1 октября британские бомбардировщики пролетели над Берлином. Они сбросили не бомбы, а листовки, в которых рассказывали немецкому населению, что в то время, как его гонят на войну «на голодных пайках», немецкие вожди держат огромные суммы денег на секретных заграничных счетах. Даже Гиммлер, «который, словно рысь, следит, чтобы ни один немец не провез через границу больше десяти марок, сам вывез 527 500 марок» (по данным листовки). За первый месяц войны было напечатано 97 миллионов листовок, и 31 миллион уже сбросили. Популярный в то время анекдот рассказывал о пилоте, которого укоряли за то, что он сбросил целую пачку связанных в кирпич листовок: «Боже правый, ты же можешь кого-нибудь убить!» Скепсис публики относительно эффективности листовок привел к тому, что порядка 39 миллионов из них отправили в макулатуру вместо того, чтобы сбросить немцам. Критики назвали сброс листовок не настоящей войной, а «войной конфетти». Тем не менее она продолжалась.

В Польше, оказавшейся под немецкой оккупацией, шла жестокая война. Гитлер подписал секретную амнистию, по которой на свободу из мест заключения были отпущены эсэсовцы, арестованные армейским командованием за жестокое обращение с гражданским населением. На следующий день он прилетел в Варшаву, где принял парад победы. Возвратившись на аэродром, он сказал иностранным журналистам: «Хорошенько присмотритесь к Варшаве. Вот как я могу поступить с любым европейским городом».

Фотографии ущерба от бомбардировок Варшавы были растиражированы в газетах по всему миру, и вопрос о том, не ждут ли Лондон и Париж такие же разрушения, не остался без внимания. Ведь сам Гитлер заявил в Берлине 6 октября: «Зачем вести войну на Западе? Для восстановления независимости Польши? Польши Версальского договора больше никогда не будет». Однако, кроме Польши, разве есть другие причины для войны? Все важные проблемы можно решить за столом переговоров. Так думал фюрер.

Предложение Гитлера было адресовано Британии и Франции; Польша из него исключалась. На Востоке на повестке дня стоял только террор. 8 октября, через два дня после умиротворительных слов Гитлера в Берлине, подразделение СС забрало на еврейское кладбище группу более чем из двадцати поляков, в том числе нескольких детей от двух до восьми лет. Всех их расстреляли. За казнью наблюдали около 150 немецких солдат. Трое подали протест офицеру медицинской службы. Он тут же в ярости написал прямиком Гитлеру. Вскоре после этого фюрер получил еще один протест против подобных экзекуций, на этот раз от генерала Бласковица. Его доклад Гитлеру показал его армейский адъютант капитан Герхард Энгель. «Известие о нем он воспринял поначалу спокойно, – замечает Энгель, – но затем началась очередная длинная тирада о злоупотреблении “ребяческими идеями”, господствующими среди военного руководства: нельзя победить в войне методами Армии спасения^[6]».

8 октября Гитлер подписал декрет о присоединении прибрежных областей Польши к Силезии и Восточной Пруссии и о создании на польской территории трех укрупненных территориальных единиц Германского рейха (рейхсгау): Восточная Пруссия, Данциг – Западная Пруссия и Позен. Через четыре дня на оставшейся территории Польши, включая Варшаву, было создано генерал-губернаторство со столицей в Кракове. Варшава была низведена с положения столицы до провинциального города. Гитлер назначил генерал-губернатором юридического советника нацистской партии доктора Ганса Франка. В его задачи входило «восстановление» общественного порядка. Сам Франк описывал их куда более открыто. «С Польшей следует обращаться как с колонией, – писал он. – Поляки станут рабами великого Германского рейха».

9 октября Гитлер принял в Берлине шведского предпринимателя Биргера Далеруса, который летал между Берлином и Лондоном через Швецию с предложением, исходившим изначально от Геринга, обсудить мирное соглашение между Британией и Германией. 5 октября в Лондоне Далерус увиделся с министром иностранных дел лордом Галифаксом; 9 октября в Берлине он сообщил Гитлеру, что Британия настаивает на восстановлении польской государственности, немедленном уничтожении всего наступательного вооружения и проведении в Германии плебисцита по некоторым вопросам гитлеровской внешней политики. На следующий день, 10 октября, Гитлер дважды встречался с Далерусом, а затем попросил его передать Британии германские условия: их территориальным аспектом было право Германии закрепиться на ее новой границе с СССР и возвращение ей колоний, которые она имела до Первой мировой войны, или «подходящих равноценных территорий». Между двумя встречами с Далерусом Гитлер выпустил новую директиву для генерала Кейтеля, главы штаба вооруженных сил Германии, и для командиров армии, флота и военно-воздушных сил. Директива излагала план «Гельб» («Желтый»), как обозначалось наступление против Франции и Британии.

Директива Гитлера от 9 октября содержала подробные детали наступления, которое следовало повести «максимально крупными силами» через Люксембург, Бельгию и Нидерланды. Цель этого северного наступления состояла в том, чтобы «разгромить, насколько это будет возможно», французскую армию и «одновременно занять как можно больше территорий Нидерландов, Бельгии и Северной Франции, чтобы они стали базой для успешного продолжения воздушной и морской войны против Англии». Наступление должно было создать «широкую защитную зону» для экономически необходимого Рура.

Слова «Война против Англии» звучали пугающе. По-другому пугающими были формуляры, разосланные в тот же день Филиппом Боулером, главой партийной канцелярии Гитлера, всем больницам и докторам, в которых их просили, якобы для целей статистики, перечислить всех престарелых, невменяемых или ненемецких пациентов. Три судебно-медицинских эксперта на тайном заседании должны были решить, кому из пациентов жить, а кому – умереть. Глава личной канцелярии Гитлера Ганс Ламмерс хотел, чтобы процедура была кодифицирована как часть немецкого права. От этого Гитлер отказался. Теперь убийства психически нездоровых пациентов начались не только в центрах эвтаназии. В оккупированной Польше, в Пяснице неподалеку от Данцига, к концу года были убиты несколько тысяч так называемых умственно отсталых людей. Наряду с поляками и евреями в Пяснице погибли 2000 немцев; их отправили сюда из психиатрических учреждений Германии.

Утром 10 октября Гитлер принял семерых наиболее высокопоставленных военных командиров в канцелярии – том самом здании, из которого в предыдущий день были разосланы формуляры об эвтаназии. С командирами он говорил о причинах войны на Западе, зачитав написанный им меморандум, в котором объявлял целью Германии «уничтожение мощи и способности западных держав когда-либо воспротивиться государственной консолидации и дальнейшему развитию немецкого народа в Европе».

Время было не на стороне Германии. «Никакой договор или пакт, – предупредил Гитлер, – не обеспечит наверняка длительного нейтралитета Советской России». Сейчас требовалась «незамедлительная демонстрация германской мощи». План следовало составить немедленно. Атаку нельзя начать «слишком рано». Ее нужно «начать при любых обстоятельствах этой осенью».