Каждый день, продвигаясь все глубже в Польшу, немцы игнорировали и попирали правила ведения войны. 6 сентября в полях у польской деревни Мроча они после упорного сопротивления немецкому танковому подразделению расстреляли девятнадцать сдавшихся польских офицеров. Остальных польских военнопленных заперли в хижине железнодорожного служащего, которую затем подожгли. Все пленники сгорели заживо. Таким образом, военнопленные не знали, будут ли применены к ним правила ведения войны, изложенные в ряде Женевских конвенций: правила, по которым действовали нацисты, полностью противоречили тем, что были разработаны за предыдущее столетие.

Евреи считали, что завоеватель, который объявил их главной своей жертвой, обрушит на них самые ужасные зверства. В речи, произнесенной в Берлине за семь месяцев до начала войны, Гитлер заявил, что если она разразится, то ее результатом станет не большевизация Земли, а уничтожение евреев в Европе. Шесть дней войны уже показали, что убийства евреев суть неотъемлемая часть немецкого завоевания. Старейший деятель сионистского движения доктор Хаим Вейцман с вызовом написал британскому премьер-министру Невиллу Чемберлену, что евреи будут сражаться на стороне демократий против нацистской Германии; его письмо было опубликовано в газете The Times 6 сентября. В тот же день машина везла Гитлера от его специального поезда к месту сражения под Тухолей, где находился в окружении польский корпус. Когда он осматривал поле боя, до него дошло известие, что немецкие войска вошли в город Краков на юге Польши.

Война шла первую неделю. Краков, население которого превышало 250 000 человек, находился под контролем немцев. На следующий день, 7 сентября, шеф эсэсовцев Рейнхард Гейдрих сказал командирам специальных сил СС Эйке, которым следовало двигаться за идущими вперед солдатами: «Польский правящий класс необходимо как можно скорее лишить возможности причинять вред. Оставшиеся низшие классы не получат специального образования, но следует так или иначе не допускать их возвышения». Эйке лично направлял работу подразделений СС из штабного поезда Гитлера, и именно в поезде 7 сентября Гитлер сказал главнокомандующему сухопутными силами генералу фон Браухичу, что армии следует «воздержаться от вмешательства» в операции СС. Эти операции проводились непрерывно. День спустя после разговора Гитлера с фон Браухичем батальон СС казнил 33 польских гражданских лица в деревне Ксёнжки; вскоре такие казни стали происходить ежедневно.

Окружение Гитлера быстро поняло, что он имел в виду. 9 сентября полковник Эдуард Вагнер обсуждал будущее Польши с начальником Генерального штаба гитлеровской армии генералом Гальдером. «Намерение фюрера и Геринга, – записал Вагнер в дневнике, – заключается в том, чтобы разрушить и искоренить польскую нацию. О большем на бумаге нельзя и заикнуться».

У Британии и Франции было немного возможностей для военных действий, которые помогли бы Польше сколь-нибудь существенным образом^[2]. 7 сентября французские военные соединения пересекли немецкую границу в трех пунктах близ Саарлуиса, Саарбрюккена и Цвайбрюккена. Однако никаких серьезных вооруженных столкновений не произошло. На Западном фронте было тихо. В Лондоне специально созданный Комитет сухопутных сил военного кабинета обсуждал масштабы грядущих военных действий со стороны Британии. На первой встрече 7 сентября первый лорд Адмиралтейства Черчилль предложил создать к марту 1940 г. армию из 20 дивизий. «Мы должны занять свое место в строю, – сказал он, – если хотим уберечь альянс и выиграть в войне». На следующий день в отчете Комитет сухопутных сил указал в качестве основы для британского военного планирования, что война продлится «по меньшей мере три года». Первые 20 дивизий следовало создать в течение следующих двенадцати месяцев, еще 35 – к концу 1941 г. Тем временем главный упор Британия неизбежно должна была сделать на оборону: 7 сентября вышли в море два конвоя торговых кораблей в сопровождении эсминцев: один – из устья Темзы через Ла-Манш в Атлантику, второй – в Атлантику из Ливерпуля.

В тот же день последние защитники пытались сдержать продвижение немцев близ промышленного города Лодзь на западе Польши. Их противник, боевые части СС, видели, как тем вечером в Пабьянице «поляки начали еще одну контратаку. Они наступали по телам погибших товарищей. Они не наклоняли голов, как делают люди под сильным дождем, – а большинство наступающих пехотинцев идет именно так, – но шли, высоко держа головы, словно пловцы, борющиеся с волнами. Они не дрогнули».

Не недостаток храбрости, а огромное превосходство немецкой артиллерийской мощи заставило защитников к сумеркам сдаться. Пабьянице было потеряно. Дорога на Лодзь оказалась открытой.

Те, кто возражал против эксцессов нацизма внутри Германии, были в равной степени критично настроены против нападения на Польшу, но угроза заключения в концентрационные лагеря была мощным сдерживающим фактором, ограничивающим публичную критику. До войны от тирании сбежали тысячи немцев. Когда же началась война, побег стал практически невозможен, так как границы рейха оказались закрыты, а на передвижения и коммуникации стали налагаться все более строгие ограничения. Шесть месяцев, которые прошли со времени немецкой оккупации Богемии и Моравии в марте 1939 г., позволили распространить систему гестапо на аннексированные регионы. Две некогда независимые европейские столицы, Вена и Прага, оказались под строгим немецким контролем; вся критика здесь каралась, а независимость духа подавлялась. С началом войны аресты противников режима не ослабли; записи гестапо от 9 сентября показывают, что 630 чешских политических узников были отправлены на поезде из Богемии в концентрационный лагерь Дахау, к северу от Мюнхена. Лишь немногие из них пережили тяжелые условия труда и жестокое обращение.

Теперь солдаты и гражданские лица оказались в ловушке из-за стремительного продвижения немцев в Польше. В секторе Познани оказались окруженными девятнадцать польских дивизий; в последующем сражении на реке Бзуре в плен попали 170 000 польских солдат.

В тылу продолжались зверства. В Бендзине 8 сентября несколько сотен евреев загнали в синагогу, которую затем подожгли. Двести евреев сгорели заживо. На следующий день немцы цинично обвинили в этом преступлении поляков, взяли заложников и расстреляли тридцать из них на одной из главных площадей города. 10 сентября генерал Гальдер записал в дневнике, что группа эсэсовцев заставила пятьдесят евреев работать весь день на починке моста, а затем загнала их в синагогу и расстреляла. «Теперь мы выпускаем свирепые приказы, которые я сам и составил, – записал в дневнике полковник Вагнер 11 сентября. – Нет ничего лучше смертного приговора! Никак иначе на оккупированных территориях!»

Одним из очевидцев убийств гражданских лиц был адмирал Канарис, начальник секретной службы разведки немецких вооруженных сил. 10 сентября он поехал к линии фронта, чтобы наблюдать за немецкой армией в действии. Куда бы он ни направился, везде служащие его разведки докладывали ему об «оргии резни». Польских гражданских лиц заставляли рыть братские могилы, выстраивали на их краю и скашивали пулеметным огнем. 12 сентября Канарис отправился в штабной поезд Гитлера, а затем – в Ильнау в Верхней Силезии, чтобы выразить протест. Первым он увидел генерала Вильгельма Кейтеля, начальника штаба верховного командования вооруженных сил. «Я располагаю информацией, – сказал Канарис Кейтелю, – что в Польше планируются массовые казни и что к истреблению назначены представители польского дворянства, а также епископы и священники католической церкви».

Кейтель стал убеждать Канариса оставить этот вопрос. «Если бы я был на вашем месте, – произнес он, – я бы не лез в это дело. Решение о проведении его принял сам фюрер». Кейтель добавил, что начиная с этого момента у командования каждой немецкой армии в Польше будет гражданский начальник наряду с военным. Гражданские должны были заниматься тем, что Кейтель назвал программой «расового истребления». Несколько мгновений спустя Канарис увидел Гитлера, но ничего ему не сказал. Потрясенный всем, что услышал, он вернулся в Берлин; его лояльность фюреру сильно ослабла. Бывший мэр Лейпцига и один из противников Гитлера с 1933 г., Карл Гёрделер, сказал товарищу, который также был против нацизма, что Канарис возвратился из Польши «совершенно разбитым» «бесчеловечным поведением» Германии на войне.

То, что Кейтель называл программой «расового истребления», ее разработчики именовали по-другому. 13 сентября, день спустя после визита Канариса в поезд Гитлера, айнзацгруппа III, сформированная из Бранденбургского полка дивизии СС «Мертвая голова», начала проводить «меры по дезинфекции и установлению безопасности». По ее отчетам, в их число входили аресты и расстрелы большого числа «подозрительных элементов, грабителей, евреев и поляков», многие из которых были убиты «при попытке к бегству». Всего за две недели айнзацгруппа оставила позади себя кровавый след более чем в тринадцати польских городах и селах.

Теперь бои сосредоточились вокруг Варшавы, которую яростно бомбили немецкие бомбардировщики. Один из пунктов, по которым Канарис выражал протест Кейтелю, заключался в «разорении» польской столицы. 14 сентября бомбардировка была особенно жестокой. Для 393 000 варшавских евреев, составлявших треть городского населения, то был священный и обыкновенно счастливый день – еврейский Новый год. «Как только синагоги заполнились людьми, – отметил польский очевидец в дневнике, – Налевки, еврейский квартал Варшавы, были атакованы с воздуха. Бомбардировка оказалась кровопролитной». В этот день немецкие войска вошли в южный польский город Перемышль на реке Сан, 17 000 жителей которого, одна треть населения, были евреями. Сорок три наиболее видных горожанина-еврея были тут же арестованы, жестоко избиты и застрелены. Среди них был Асшер Гиттер, сын которого, как и множество других сыновей польских евреев, эмигрировал в Соединенные Штаты, надеясь, что когда-нибудь отец к нему присоединится. В тот же день пять евреев и два поляка были расстреляны в городе Серадзе. В Ченстохове немецкая гражданская администрация приказала передать всю промышленную и торговую собственность евреев «арийцам» вне зависимости от того, бежал ее владелец из города или остался. В Пётркуве был издан декрет, запрещавший евреям находиться на улицах после пяти часов вечера; двадцатисемилетний Гетцель Френкель, возвращавшийся домой на пять минут позднее установленного времени, был застрелен за нарушение приказа.

Упорно сражавшаяся польская армия под бомбежками отступала в Восточную Польшу. Один польский офицер вспоминал, как восточнее Перемышля 14 сентября после того, как его пехотная дивизия отступила через реку Сан, самолеты «налетали на нас с небольшими интервалами. Нигде не было укрытия; повсюду одна лишь проклятая равнина. Солдаты бросались прочь с дороги, пытаясь найти укрытие в канавах, но лошади были в еще более бедственном положении. После одного налета мы насчитали 35 мертвых лошадей». Этот марш на восток, писал офицер, «не походил на марш армии; скорее это было шествие какого-то библейского народа, гонимого вперед гневом небес и исчезающего в пустыне». На следующее утро в Ярославе Гитлер лично наблюдал за тем, как неотступно преследующие поляков немецкие силы пересекали реку Сан.

Когда польская армия была дезорганизована, гитлеровские генералы предложили фюреру принудить окруженную Варшаву к сдаче голодом, но Гитлер отверг идею длительной и даже короткой осады. Он настаивал, что польская столица – это крепость, и к подчинению ее следует принудить бомбардировками.

Польская армия, пытавшаяся сбежать от немецкого военного давления и воздушных атак, надеялась перегруппироваться в восточных областях страны, особенно во Львове – главном городе Восточной Галиции. Однако ранним утром 17 сентября эти чаяния были перечеркнуты. Неизвестный полякам и даже генералам Гитлера, секретный протокол к советско-германскому Пакту о ненападении 23 августа 1939 г. провел по Польше демаркационную линию, земли к востоку от которой мог взять под свой контроль Советский Союз. 17 сентября председатель Совета народных комиссаров и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов в заявлении, сделанном в Москве, объявил, что польское правительство перестало существовать. В результате, сказал он, советским войскам было приказано занять Восточную Польшу. У поляков, которые так отчаянно пытались защититься от немецкой бойни, не осталось средств к эффективному сопротивлению.

Теперь к демаркационной линии продвигались две советские армейские группы. За сто километров до нее они встретили немецкие войска, которые немалой ценой пробивались в восточные области Польши. Немцы отступили, передав советским войскам польских солдат, взятых ими в плен. Во Львове именно советский генерал приказал польским войскам сложить оружие^[3]. Они так и сделали, после чего были окружены Красной армией и отправились в плен. Тысячи поляков были захвачены наступающими советскими силами. Другие поляки сдались им во избежание риска попасть в руки немцев. В Варшаве продолжался бой, и непрерывные бомбардировки приносили тяжелые потери среди гражданского населения. Той же ночью в Атлантическом океане британцы потерпели первую морскую катастрофу: гибель 518 моряков на борту авианосца «Корейджес», торпедированного у юго-западного побережья Ирландии немецкой подлодкой U-29 под командованием лейтенанта Шухарта. Командующий подводным флотом Германии адмирал Дёниц отметил в дневнике этот «восхитительный успех». Для Черчилля, первого лорда Адмиралтейства, гибель корабля стала страшным напоминанием об опасностях морской войны, ибо в годы Первой мировой войны Уинстон уже видел, сколь сильно немецкие субмарины могут подорвать снабжение Великобритании провиантом и ресурсами.

В Британии судьба Польши внушала беспокойство тем, кто видел, что два западных союзника не способны предпринять какие-либо серьезные контрмеры. «Бедолаги! – писал один англичанин другу в Америку 18 сентября. – Они великолепные бойцы, и я думаю, все мы здесь боремся с тяжелым чувством, что, раз они наши союзники, мы должны любой ценой нанести такие тяжелые удары на Западном фронте, чтобы отвлечь немцев. Я думаю, что мы не сделали этого до сих пор, потому что ни у нас, ни у Франции недостаточно машин».