Цитаты из книг автора «Марсель Пруст»

Да какие балы? – Ну, балы, парижские балы, я имею в виду шикарные. Да хотя бы у Эрбенже, знаешь, биржевой маклер? Ты должен знать, это один из самых известных людей в Париже, высокий такой, белокурый, страшный сноб, вечно цветок в петлице, светлые пальто со складкой на спине, и всегда с ним эта накрашенная старуха, он ее таскает по всем премьерам. Ну и вот, на днях он давал бал, там была самая шикарная парижская публика. Как мне хотелось пойти! Но надо было предъявить приглашение при входе, а я не достала. Хотя, может, оно и к лучшему, там была давка, я бы ничего не увидела. Зато потом бы всем говорила, что была у Эрбенже. А ты же знаешь, какая я тщеславная! Вообще-то я уверена: из сотни тех, которые рассказывают, что они там были, не меньше половины врут… Но я удивляюсь, как это ты, такой франт, там не был.

Потом к тому, что было в привязанности Одетты скудного и обманчивого, фраза добавляла, подмешивала свою таинственную сущность

Та фраза по-прежнему связывалась для Сванна с любовью к Одетте.

Воистину, страсть, овладевая нами, становится нашим характером, но характером временным, непохожим на прежний, которому он приходит на смену, изглаживая все его черты вплоть до самых, казалось бы, неизменных!

А между тем ему приходилось преодолевать усталость не только в Одетте, но и в себе самом; он чувствовал, что, с тех пор как Одетта добилась права беспрепятственно с ним видеться, ей стало как-то нечего ему сказать, и опасался, как бы незначительность, монотонность и какая-то раз и навсегда установившаяся незыблемость поведения, усвоенная ею в часы, когда они были вместе, не убила в нем в конце концов романтической надежды на то, что в один прекрасный день он услышит от нее страстное признание, а ведь только эта надежда и поддерживала его любовь.

Слова «творение флорентийца» оказали Сванну огромную услугу. Они были как патент на благородство: он теперь мог поместить образ Одетты в мир своей мечты, куда до сих пор ей доступа не было, – и от этого ее образ просиял и возвысился

Иногда он все же не удерживался и рассуждал о произведении искусства, но всегда с иронией, словно не вполне соглашаясь со своими же словами.

Эта любовь к музыкальной фразе на миг поманила Сванна чем-то вроде возвращенной молодости. Он давно отказался в жизни от стремления к идеалу, ограничиваясь погоней за повседневными радостями, и смутно верил, что так оно и будет до самой смерти; и вообще, уже не питая в душе возвышенных идей, он перестал верить в их реальность, хотя и не мог с уверенностью отрицать их существование. Кроме того, он давно усвоил привычку искать прибежища в мыслях о пустяках: эти мысли позволяли ему отрешаться от сути вещей. Точно так же не задумывался он и над тем, не лучше ли отказаться от светской жизни, зато знал точно, что, приняв приглашение, нельзя не прийти, а если не сделает визита, то надо после завезти визитную карту; вот и в разговоре, вместо того чтобы страстно излагать заветные мысли, он предпочитал приводить подробности, сами по себе ценные и позволявшие ему не высказывать собственного мнения.

Вот так Сванн на несколько месяцев стал своим человеком в доме бабушкиных родственников и чуть не каждый день ходил к ним обедать. Внезапно, без всякого предупреждения, он исчез.

была в нем некоторая внутренняя неделикатность, искупавшаяся утонченной предупредительностью и тактом.