А на следующий день – милый подарок судьбы! Чудненькая повесточка в суд. Нужно явиться и изложить свою версию событий в банке. Я не ожидал от них такой прыти, по правде говоря.
Явка назначена на половину третьего. Придется выгадывать время в середине смены и ехать обратно в пригород – суд-то местный.
И вот наступает день заседания. Одетый как обычно, я прибываю в суд, но меня просят подождать перед закрытыми дверями. Наконец они распахиваются, и храм правосудия предстает моему взору. Первый человек, который попадается на глаза, – грабитель. Без маски он даже страшнее. К тому же смотрит волком. Неделя в тюрьме не способствует хорошему настроению. И он больше не выглядит несчастным, загнанным неудачником.
А еще на нем костюм.
Дешевый – сразу видно.
Я тут же отвожу глаза, потому что, завидев меня, грабитель пытается изрешетить меня взглядом, как пулями.
«Поздновато, дружок», – думаю я.
Он сидит внизу, а я наверху, в кабинке свидетеля, – ему до меня не добраться.
Судья приветствует меня:
– Что ж, мистер Кеннеди, я смотрю, вы приоделись ради такого случая.
Осмотрев себя, я выдаю:
– Спасибо, сэр.
– Вообще-то я иронизировал.
– А я понял.
– Решили поумничать, мистер Кеннеди?
– Никак нет, сэр.
Он бы с удовольствием отправил меня на скамью подсудимых, если б мог.
Адвокаты задают мне вопросы, а я на них честно отвечаю.
– Вы положительно уверены, что именно этот человек грабил банк? – спрашивают они.
– Да.
– Абсолютно уверены?
– Абсолютно.
– Но, мистер Кеннеди, как это возможно?
– А что тут невозможного? Я этого урода из тысячи узнаю! К тому же я прекрасно помню, что именно этого парня уводили в наручниках.
Адвокат обдает меня презрением и цедит:
– Мистер Кеннеди, это процедурные вопросы. Мы не можем их избежать.
– Понятно, – киваю я.
– Что до «урода», мистер Кеннеди, прошу вас в дальнейшем воздерживаться от клеветнических утверждений. У вас, знаете ли, тоже лицо не с картины мастеров эпохи Возрождения, – решает вставить веское слово судья.
– Большое спасибо, сэр.
– Пожалуйста. – Он одаривает меня улыбкой. – Можете продолжить отвечать на вопросы.
– Да, ваша честь.
– Благодарю.
Исполнив миссию, я иду к выходу, мимо скамьи, на которой сидит грабитель.
– Слышь, Кеннеди?
«Не смотри на него», – прошу себя, но все равно поворачиваю голову. Адвокат шипит на своего подопечного – мол, закрой рот и все такое. Но парня уже не остановить.
– Ты – покойник. Я за тобой приду, слышишь, Кеннеди? – произносит грабитель очень спокойно.
Его слова должны убить меня, но не могут.
– Вспоминай об этом, Кеннеди. Вспоминай каждый день, когда смотришься в зеркало. – Его губы изгибаются в подобии улыбки. – Ты – покойник. Понял?
Я изо всех сил изображаю хладнокровие.
– Да-да-да, – роняю я и небрежно киваю.
И иду себе дальше.
«Господи, – молюсь я про себя, – дай ему жизнь»[1].
Двери зала заседаний захлопываются, и я шагаю по вестибюлю. Из-за солнца жарко, как в печке.
Женщина в полицейской форме окликает меня:
– Эд, ничего страшного. Не волнуйся.
Легко ей говорить…
– Да? А я тут думаю, не свалить ли из города, – честно отвечаю я.
– Послушай, – говорит она.
Кстати, приятная женщина: невысокая, коренастая и голос добрый.
– Уверяю тебя, когда этот парень выйдет, он будет держаться от тебя подальше, чтобы не загреметь в тюрьму снова. – В ее словах чувствуются уверенность и знание дела. – Некоторые в тюрьме ожесточаются, что есть, то есть. Но он, – кивает женщина в сторону закрытых дверей, – не из их числа, поверь мне. Он все утро проплакал. Не думаю, что тебе грозит опасность.
– Спасибо, – отвечаю я.
После разговора с ней в душе появляется надежда. Но я не знаю, сколько она там продержится.
«Ты – покойник», – звучит голос у меня в голове. В зеркале заднего вида отражается мое лицо, и на нем написаны эти слова.
А я думаю о своей жизни. О воображаемых свершениях. О дипломированной квалификации неудачника. «Провалю любое дело недорого» – вот мое резюме.
«Покойник, – думаю я. – Ну что ж, он недалек от истины».
Я трогаюсь и выруливаю с парковки.
Шесть месяцев.
Подумать только, ему дали всего шесть месяцев. Снисходительность, типичная для нашего времени.
Я не стал никому говорить об угрозе: в конце концов, леди из полиции дала мне хороший совет. Нужно забыть об этом. На самом деле я жалею, что заметка в газете попалась мне на глаза, – так бы и дальше не знал, какой срок ему дали. Ладно, хорошо еще, что в досрочно-условном освобождении отказано.
И вот я сижу на кухне в компании Швейцара. Передо мной бубновый туз. Свернутая газета лежит на столе. На странице трогательная детская фотография грабителя. Мне видны только глаза.
Проходят дни, и становится легче. Я забываю об инциденте.
«Ну в самом-то деле, – думаю я, – что может мне сделать этот придурок?»
Лучше заняться чем-то более насущным. И я постепенно собираюсь с духом, чтобы пойти по первому адресу.
Эдгар-стрит, 45.
Первую попытку я предпринимаю в понедельник. Но мне не хватает храбрости.
Вторник – вторая попытка. Опять не получается выйти из дома. Читаю какую-то ужасную книгу, тщетно пытаясь найти себе оправдание.
В среду наконец-то выбираюсь на улицу и через весь город иду туда.
На Эдгар-стрит я оказываюсь ближе к полуночи. Темно, уличные фонари разбиты. Только один выжил и слабо подмигивает. В лампочке конвульсивно подергивается свет.
Квартал мне хорошо знаком, Марв сюда часто приезжал одно время.
У него была девушка, она жила тут неподалеку, на такой же загвазданной трущобной улице. Звали ее Сюзанна Бойд, они с Марвом еще со школы встречались. А потом ее семья вдруг собрала вещи и переехала непонятно куда. Сердце Марва было разбито. Кстати, убогий рыдван покупался с целью свалить из пригорода и найти девушку. Но Марв так никуда и не свалил. Мир оказался слишком большим, и Марв сдался. Так мне кажется. С тех пор он и стал таким сквалыгой и спорщиком. Похоже, он разочаровался в людях и решил думать только о себе. Может быть. А может, и нет. Вообще-то, я стараюсь не думать много о Марве. Такая у меня жизненная позиция.
Все это держится у меня в голове, пока я иду. А потом исчезает.
Вот и конец улицы. Я у цели. Если пройти мимо сорок пятого дома, можно устроиться в укромном местечке на противоположной стороне: три высоких дерева стоят очень плотно. Под ними-то я и сажусь на корточки. И жду. В доме не горит свет, на улице тихо. Краска отслаивается от стен, торчит проржавевший водосток. В сетке от мух на двери зияют дырки. Меня едят комары.
«Скорей бы уже что-то произошло», – думаю я.
Проходит полчаса, я задремываю. И тут мое сердце начинает биться, раскачивая под ногами землю. Вот оно!
Через улицу к дому идет, спотыкаясь, мужчина.
Здоровенный такой.
И пьяный.
Меня он не видит, слишком занят. Взбирается вверх по ступенькам крыльца. К тому же не сразу попадает ключом в замочную скважину.
Прихожая взрывается светом.
С грохотом захлопывается дверь.
– Ты спишь, что ли? – бурчит он. – А ну быстро подошла, сука!
Колотящееся сердце не дает мне дышать. Оно лезет вверх, в горло, и я почти ощущаю его вкус. Сердце вот-вот выпрыгнет и забьется на языке. Меня колотит, я пытаюсь взять себя в руки, но дрожь только усиливается.
Луна выбегает из-за облаков, и неожиданно я чувствую себя голым. Словно все меня могут увидеть, стоит лишь посмотреть в мою сторону. Окоченевшая улица тиха, слышен только раскатистый голос гигантского мужика, который «ворочается» в собственном доме и рычит на жену.
В окне спальни загорается слабый свет.
Сквозь листву я вижу тени.
Женщина в ночной рубашке стоит перед мужчиной. Тот срывает с нее легкую ткань.
– А я думал, ты меняжде-е-е-ешь… – бормочет он, сжимая ее плечи.
Страх держит меня за горло. Я вижу, как мужчина бросает женщину на кровать, расстегивает ремень и брюки.
Наваливается на нее.
Входит.
И занимается с ней сексом – так, что кровать ревет от боли. Матрас скрипит и поскуливает, и только я слышу все это. Боже, как громко…
«Неужели никто не слышит?» – спрашиваю я себя.
Спрашиваю и спрашиваю, много раз.
«Не слышит, потому что всем наплевать», – отвечаю я себе в конце концов. И понимаю, что прав. Я избран.
«Но для чего?» – спрашиваю себя.
Ответ прост: «Чтобы помочь».
На пороге дома появляется маленькая девочка.
Она плачет.
Я смотрю на нее.
В спальне горит свет, никаких звуков уже не слышно.
Проходит несколько минут. Затем все начинается сначала. Боже, сколько же раз за ночь он способен сделать это, рекордсмен, не иначе. Матрас скрипит и скрипит, а девочка на пороге плачет.
Ей лет восемь.
Когда все наконец заканчивается, девочка встает и уходит в дом. Я очень надеюсь, что такое случается не каждую ночь.
«Это физически просто невозможно», – говорю я себе.
На порог выходит женщина и садится на место дочки.
На ней снова ночная рубашка. Ткань порвана, руки обхватили голову так, будто она не держится. В лунном свете четко вырисовывается одна грудь. Я хорошо вижу сосок, он уныло смотрит вниз, ему больно. В какой-то момент женщина вытягивает ладони ковшиком. Словно держит в них сердце. Сквозь пальцы капает кровь.
Я вскочил на ноги и лишь чудом удержался, чтобы не подойти.
«Ты знаешь, что делать».
Это прошептал голос в моей голове. Он же и остановил. Потому что я должен действовать иначе. Я здесь не для того, чтобы утешить эту женщину. До второго пришествия могу ее успокаивать, но это ничего не изменит. И не прекратит того, что творит здесь этот тип по ночам.
Им я должен заняться.
С ним встать лицом к лицу.
А женщина все плачет и плачет. Я очень хочу подойти. Но не могу. Я хочу спасти ее, обнять, защитить. Если бы я мог…
«Как люди могут так жить? – вопрошаю я. – Как они выживают, когда с ними поступают вот так?»
А может, я здесь именно поэтому?
Потому что они больше так не могут?
За рулем я думаю: «Интересно, со вторым адресом – такой же мрак? По первому было изнасилование, что будет по второму? Еще страшнее?» Ко всему прочему насильник, с которым я должен разобраться, больше меня раза в три или четыре. Помесь атлета с машиной, я таких в жизни не видел…
Об увиденном ночью никому не рассказываю. Ни друзьям, ни властям. Нужно что-то другое, на что даже полиция не способна. К сожалению, сделать это должен именно я.
Одри пытается меня расспрашивать за обедом. Но я отвечаю: «Меньше знаешь, крепче спишь».
Тогда она смотрит так, как я больше всего люблю, – взволнованно.
– Ты, пожалуйста, будь поосторожней, – говорит она.
Я киваю, и мы снова идем к машинам.
Весь день я только об этом и думаю. И даже боюсь представить, что меня ждет по двум другим адресам. Хотя внутренний голос нашептывает, что хуже ничего быть не может.
На Эдгар-стрит я хожу каждую ночь, убывающая луна плывет в небе. Иногда ничего не происходит. Он приходит домой и не насилует женщину. В такие ночи тишина на улице разбухает от ожидания чего-то страшного. Я жду в скользком мраке.
Однажды вечером, в супермаркете, случается нечто неприятное. Я иду вдоль полок, в секции собачьей еды, а мимо катит тележку молодая женщина. В тележке сидит маленькая девочка.
– Анжелина, – говорит женщина, – не трогай ничего.
Мягкий голос невозможно не узнать. Именно он зовет на помощь в ночи, когда пьяный похотливый мужик валит на кровать женщину и насилует ее в свое удовольствие. Это голос той, которая тихо плачет на крыльце в молчащей, отвернувшейся от нее темноте.
На какую-то долю секунды наши с девочкой взгляды пересекаются.
У нее светлые волосы и зеленые глаза. И вообще она очень красивая. Вся в мать, только у женщины лицо измученное.
Некоторое время я иду за ними. Женщина тянется к полке с готовыми супами. И я вижу – все, она на пределе. Стоит внаклонку, пытается не упасть на колени и не разрыдаться. Но ей нельзя рыдать и падать на колени: ребенок смотрит.
Женщина распрямляется, и я подхожу поближе.
В общем, я подхожу, мы смотрим друг на друга.
– С вами все в порядке? – спрашиваю я.
– Да-да, все в порядке, – кивает она, отделываясь вежливой ложью.
Мне нужно с этим как-то разобраться. И быстро.
Дочитав до этого места, вы, пожалуй, угадаете, как я решил разрулить ситуацию на Эдгар-стрит. По крайней мере, это легко тем, кто похож на меня.
Трусливым.
Мягкотелым.
Слабосильным.
Естественно, в своей неизреченной мудрости я избрал путь пассивного ожидания. Мало ли, вдруг само собой рассосется.
Конечно, я понимаю, насколько жалок. Мое решение – чистейший образчик беспомощности и трусости. Но я элементарно не готов заниматься проблемой Эдгарстрит. Мне нужно набраться опыта. Справиться, победить в другом деле. А потом уже приниматься за укрощение насильника с телосложением Тайсона.
Я вынимаю карту из ящика комода и смотрю на нее. Мы со Швейцаром пьем кофе. Вчера вечером я ему налил «Нескафе» хорошей марки – «Бленд 43» – и он был в полном восторге.
Поначалу не хотел даже притрагиваться к жидкости в миске.
Посмотрел на меня. Потом в миску.
Снова на меня. Опять в миску.
Бедная псина переглядывалась с кофе минут пять, пока до меня не дошло: Швейцар видел, что я положил себе в кружку сахар. И ждет того же. Согласитесь, пять минут, чтобы осознать очевидное, – не так уж долго. На кружке, кстати, написано: «Неправда, что мы, таксисты, самые главные уроды на дорогах. Есть уроды и поглавнее нас». Понимаете? Короче, Швейцар с хлюпаньем заглотил первую порцию сладкого кофе, а потом сопел и лакал, пока не выхлебал целую миску. А когда управился, поднял морду и посмотрел на меня, требуя добавки.
Вот так мы вдвоем и заседаем в гостиной. Швейцар поглощает кофе, а я таращусь на карту у себя в руке. Следующий адрес – Харрисон-авеню, 13. Ну что ж, надо идти. Завтра. Ровно в шесть вечера.
– Что скажешь, Швейцар? – спрашиваю я. – Как считаешь, будет полегче, чем на Эдгар-стрит?
Пес поднимает морду и скалится в улыбке – явно под кайфом от мощной дозы кофеина.
– …Я стучал! – упирается в Ричи палец Марш. Я стучал, а если кто не заметил, так это не мои проблемы!
– Он стучал? – спрашивает меня Ричи.
– Не припоминаю такого.
– Одри?
Подумав мгновение, она отрицательно качает головой. Марв картинно разводит руками, – теперь ему нужно взять четыре карты. Таковы правила «надоеды». Когда остается две карты, нужно постучать. Забыл, сдал предпоследнюю карту, – берешь четыре. Марв постоянно забывает про стук.
С кислой миной он набирает четыре карты, а сам давится от смеха. Конечно, он не стучал, но нельзя же сдаваться без боя. Это тоже часть игры – все привыкли.
Мы играем в доме Одри, на балконе. Темно. Лишь в небе скрещиваются лучи от прожекторов, и прохожие то и дело смотрят вверх. Одри живет на соседней улице, практически за углом от меня. Ее дом не ахти, конечно, но вполне себе ничего.
Идет первый час игры. Я смотрю на Одри и убеждаюсь: да, я ее люблю. Но любовь моя какого-то нервного свойства. Нервного, потому что я слабо представляю себе, что делать. Какие слова говорить. Вот, к примеру, как ей сказать, что я ее безумно хочу? Как она это воспримет? Иногда кажется, Одри во мне разочаровалась. Ведь я мог бы поступить в университет, а стал простым таксистом. Черт побери, а я ведь читал «Улисса»! И Шекспира – не всего, конечно, но половину собрания сочинений точно! И что? А ничего. Безнадежный, бесполезный, не имеющий цели в жизни неудачник. Я вижу: она даже не думает встречаться со мной. Хотя с другими Одри постоянно заводит отношения, а эти другие ничем не лучше меня. Иногда просто тошнит от таких мыслей. Но они все равно лезут в голову. И я думаю о том, чем Одри с другими занимается. И о том, что я ей якобы слишком нравлюсь и такую дружбу не стоит портить постелью.
Впрочем, зачем я себя обманываю?
Я же знаю: от Одри мне нужен не просто секс.
Я хочу слиться с ней, стать единым целым. Хотя бы на мгновение. Мне будет достаточно и мгновения.
Она выигрывает партию и улыбается мне. А я улыбаюсь ей.
«Подари мне близость», – умоляет все мое существо. Но ничего, конечно, не происходит.
О проекте
О подписке