Я хотел пойти и посмотреть на то место прямо посередине острова, которое я нашел, когда изучал его, поэтому мы отправились туда и вскоре добрались до него, потому что остров был всего в три мили и длиной в одну четверть мили в ширину. Это место было длинным, крутым холмом или гребнем около сорока футов высоты. Чтобы добраться до вершины, нам пришлось попотеть, склоны были настолько крутыми, кусты такими густыми, а лианы были такими толстыми, что мы едва продвигались вперёд. Мы исходили его вдоль и поперёк, и в конце концов нашли хорошую большую пещеру в скале, одну из тех, которые были на вершине на стороне Иллинойса. Пещера была большой, примерно как две или три довольно вместительные комнаты, и Джим мог стоять в ней во весь рост. Внутри пещеры было прохладно. Джим был за то, чтобы сразу же перенести сюда все наши пожитки, но я сказал, что не стоит всё время подниматься и опускаться. Джим сказал, что если мы спрячем каноэ в укромном месте и схороним наши вещи в пещере, то будем совершенно незаметны для тех, кто случайно попал на остров, и они никогда не найдут нас здесь без собак. И, кроме того, он сказал, что маленькие птицы предсказали дождь, а я вроде бы хочу, чтобы все промокло?
Так мы вернулись, на каноэ, доплыли почти до пещеры, и перетаскали туда все вещи. Затем в ивовых зарослях мы нашли потайное место для нашего каноэ. Попутно мы сняли несколько рыбин с крючков, снова поставили удочки и начали готовиться к ужину.
Вход в пещеру был достаточно широк, в него мог бы свободно войти бочонок средних размеров, а на одной стороне двери пол немного возвышался, и был идеальным местом для очага. Там мы и устроили очаг, и приготовили обед.
Прямо на полу мы разложили одеяла и пообедали. Всё остальное мы складировали в задней части пещеры. Скоро вокруг стало темно, и начался такой гром с молниями, что хоть святых выноси, в общем, птицы оказались правы. Хлынул сильный ливень, и вода хлестала так яростно, а ветер задувал так сильно, что я понял, что никогда не видел ничего подобного. А меж тем это была одна из обычных здесь летних бурь. Вокруг было бы так темно, что все выглядело сине-черным и невероятно прекрасным, и дождь шёл такой сильный, что деревья на небольшом удалении уже выглядели тусклыми пауками в паутине, и я видел, как порывы вдруг усилятся, потом всё вроде успокаивается, а то вдруг неожиданно налетит свирепый порыв ветра, и деревья гнутся и листья на ветках выворачиваются своей внутренней стороной, и наконец после этого налетает самый свирепый порыв и ветви как скрюченный руки выбрасываются вверх в диких и порывистых движениях, а затем, когда всё угомонится в самой синей и самой черной тьме – вдруг – вспышка! Она была такой же яркой, как Солнце, и ярко на сотни ярдов или даже дальше вокруг осветились верхушки деревьев, бешено раскачиваемые бурей. И через секунду снова адская тьма, и ужасный гром, прокатывающийся по небу, а затем снова грохот, урчание разозлённый небес, всё ниже, всё тише, клокотание, уходящее в сторону, как будто кто-то катит пустые бочки вниз по небесной лестнице – какая это длинная лестница, и бочки хорошо прыгают по ней, не правда ли?
– Джим, как тут здорово! – говорю я, – Нигде мне не было хорошо, как здесь! Передай-ка мне еще один кусок рыбы и кукурузный хлеб!
– Ну, что бы ты делал, если бы Джима не было, парень? Ты мог бы остаться в лесу без обеда, и, конечно же, утонул бы, или вымок до костей, мой дорогой! Цыплята знают, когда будет дождь, и птицы тоже.
Река продолжала подниматься и подниматься десять или двенадцать дней, пока, наконец, не вышла из берегов. На острове в низинах вода стояла глубиной три или четыре фута и на стороне Иллинойса тоже. С этой стороны река разлилась на много миль, но на стороне Миссури сохранилось старое русло – шириной в полмили – потому что берег Миссури был просто стеной высоких, острых скал.
В дневное время мы колесили по всему острову на каноэ. Когда Солнце жарило вовсю снаружи, в лесах всегда была глубокая и прохладная тень. Мы пробирались и карабкались среди деревьев, шли по тропинкам, и иногда лозы дикого винограда висели так густо, что нам приходилось выбираться и искать другой путь. Ну, на каждом старом сломанном, гнилом бревне мы видели кроликов и змей и всякую другую прежде весёлую живность, и через день или два половодья, без еды они стали почти ручными, и их можно было брать руками, за исключением, конечно, змей и черепах, которые могли соскользнуть в воду. Хребет, на котором была наша пещера, просто кишел ими. Если бы мы захотели, мы могли бы завести массу домашних животных.
Однажды ночью мы поймали небольшую часть деревянного плота, состоящего из очень красивых сосновых досок. Он был двенадцати футов в ширину и около пятнадцати или шестнадцати футов в длину, а верх того возвышался над водой шесть или семь дюймов и сверху был твердый ровный пол. Иногда мы уже видели, как в дневное время бревна идут по реке мимо нас, но мы пропускали их мимо, при дневном свете мы прятались в пещере. Еще ночью, когда мы поднялись на вершину острова, как раз перед дневным светом, мы увидели ещё один плот, идущий с западной стороны. Это был целый дом. Он была двухэтажный и сильно наклонён. Мы подплыли к нему и залезли на верхний этаж. Но было слишком темно, поэтому мы сели в каноэ, привязали его, чтобы дождаться дня. Как только стало светло. Мы снова подплыли и заглянули в окно. Внутри был стол и кровать, два старых стула и много вещей навалено на полу, и на стене висела одежда. В дальнем углу лежало что-то смутно похожее на мужчину. Поэтому Джим говорит:
– Здорово!
Но человек не двигался. Поэтому я снова крикнул что-то, а затем Джим сказал:
– Этот мужчина не спит – он мёртв. Будь здесь – я пойду и посмотрю!
Он пошел, наклонился и посмотрел и говорит:
– Это мертвец! Да, действительно. голый, кстати! Его застрелили в спину! Я уверен, что он мертв уже два-три дня. Иди сюда, Гек, но не смотри ему в лицо – это слишком страшно!
Я вообще не смотрел на него. Джим набросил на него какие-то старые тряпки, но ему не нужно было этого делать – я и так не хотел его видеть. На полу лежали кучи старых жирных карт, пустые бутылки виски и несколько масок, сделанных из черной ткани; и по всей стене была написана матерная ругань и рисунки древесным углем. На стене висело два старых грязных ситцевых платья, солнцезащитный козырёк на лоб и женское бельё, ну и всякая рабочая мужская одежда. Многое мы перенесли в челнок – это могло нам пригодиться в будущем. На полу валялась старая соломенная шляпа, размером прямо по мне. Я её тоже взял. Тут же была бутылка с молоком, и у нее была тряпичная пробка, еда для сосунка. Мы взяли бы и бутылку, но она была расколота. Был страшно истёртый сундук, и старый чемодан со сломанными замками. Они были открыты, и в них не было ничего, что было бы нам нужно. По тому, как все было разбросано, было видно, что дом был покинут в спешке, и хозяева вынуждены были бросить большинство вещей.
У нас теперь был старинный оловянный фонарь и мясницкий нож без ручки и в придачу к нему новый раскладной нож Барлоу, который стоит полбакса в любой лавке, много сальных свечей, подсвечник из олова, тыква, оловянная чашка, старое стёганое одеяло, дамская сумочка с иглами, крючками и пчелиным воском, пуговицами и катушками ниток внутри, и прочей мелочью в нём, топорик и гвозди, удилище толщиной с мой мизинец с чудовищными крючками на нём и рулон оленьей кожи, кожаный ошейник и подкова, а также несколько флаконов с лекарствами без этикеток, и также, когда мы уходили, я нашел пригодный к использованию хороший костяной гребень, и Джим нашел старый смычок от скрипки и деревянную ногу. Конечно, ремни были все порваны, но, честно говоря, что это была вполне хорошая деревянная нога, хотя она было слишком длинна для меня и слишком коротка для Джима, и мы не смогли найти другой ноги, хотя искали повсюду.
Так что, если брать на круг, мы сделали хорошие приобретения. Когда же пришло время отваливать, мы были на четверть мили ниже острова, и день был в зените, поэтому я заставил Джима лечь на дно каноэ и прикрыться одеялом, не то, если бы он был виден людям, они могли сказать, что он ниггер. Я направил лодку к берегу Иллинойса и пролетел почти полмили по течению. А потом держался мертвой воды у берега. У нас не было никаких аварий, и мы толком никого не видели. Так мы вернулись домой.
После завтрака я хотел поговорить с Джимом о мертвеце и угадать, как его убили, но Джим не захотел даже слушать об этом. Он сказал, что это обязательно принесёт неудачу; и, кроме того, сказал он, мертвец может прийти к нам, он сказал, что человек, который не похоронен, с большей вероятностью отправится блудить по миру, шататься абы где, не то, что тот, кого закопали в землю. Это звучало довольно разумно, поэтому я прекратил с ним перепалку, но при этом я не мог удержаться от мыслей об этом страшном деле, и хотел всё-таки понять, кто и зачем стрелял в этого человека, и за что его в конце концов убили.
Мы порылись в одежде, которая лежала теперь у нас в пещере, и нашли восемь долларов серебром, зашитых в подкладке старого одеяла. Джим сказал, что он думает, что эти люди в доме украли пальто, потому что, если бы они знали, что деньги там, они не оставили бы этого одеяла. Я сказал, что считаю, что они его и убили, но Джим не хотел об этом и слышать. Я говорю:
– Теперь ты думаешь, что это к беде, но что ты сказал, когда я приволок змеиную кожу, которую я нашел на вершине хребта позавчера? Ты сказал, что худшее несчастье в мире коснуться змеиной кожи руками. Ну, вот твоя неудача! Мы загребали всю эту кучу товаров и еще восемь долларов впридачу к ним. Хотелось бы, чтобы у нас были такие неудачные дни всё время, Джим!
– Это ничего не значит, дорогой, вообще ничего не значит! Держи себя в руках! Всё ещё впереди! Поверь мне! Беда ещё впереди! Всё очень просто! Тучи не сразу грядут!
И то, что он накаркал, наконец наступило. Это был вторник, когда у нас был этот разговор. Ну, а после обеда в пятницу мы лежали в траве на верхнем конце хребта и оказались совсем без табака. Я пошел в пещеру за своими запасами табака, и нашел там гремучую змею. Я убил её и, свернув кольцом, положил её под одеяло Джима, там, где у него должны быть ноги, вот, думаю, будет веселуха, когда Джим найдёт у себя змею. Ну, ночью я совсем забыл об этой змее, и когда Джим бросился на одеяло, пока я зажигал свет, туда забралась подружка нашей змеи и укусила Джима. Он зашёлся от крика, и первое, что показал свет, – это мерзкая гадюка, свернувшаяся и готовая к новой атаке на Джима. Я укокошил через секунду палкой и эту тварь, а Джим схватил кувшинчик виски и начал вливать виски в глотку. Он был босиком, и змея укусила его прямо в пятку. Все это из-за того, что я был таким глупым и наивным, чтобы забыть, что везде, где вы оставляете мертвую змею, её любовница всегда приходит туда и вьётся вокруг неё. Джим сказал мне отрубить голову змеи и выбросить её, а затем ошкурить её и поджарить кусочками на огне. Я сделал это, и он съел его и сказал, что это поможет ему вылечиться. Он заставил меня снять со змеи трещалку и привязать к его запястью. Он сказал, что и это поможет. Затем я тихонько выскользнул и забросил змей куда подальше в кусты, я меньше всего желал, чтобы Джим узнал, что это была моя вина, вроде, я просто хотел помочь ему.
Джим сосал и тянул из кувшина, и время от времени он приходил в себя, потом снова буянил и кричал; но каждый раз, когда он приходил в себя, он снова засасывал из кувшина. Его ступня опухла довольно сильно, и так же как его нога выше ступни, но пьянство оказывало действие, и поэтому я понял, что с ним будет всё в порядке. Но лучше уж змеиные укусы, чем виски папы.
Джим провалялся четыре дня и четыре ночи. Затем опухоль спала, и он снова встал на ноги. Я решила, что больше не буду связываться со змеиной кожей, ясно, что из этого получилось. Джим сказал, что он рассчитывает, что я ему поверю в следующий раз. Он был уверен, что обращение с змеиной шкурой было такой ужасной неудачей, что, возможно, нам еще не аукнется в будущем. Он сказал, что он видеть новую Луну через левое плечо в тысячу раз лучше, чем один раз тронуть змеиную кожу. Ну, я и сам так чувствовал, хотя и всегда считал, что смотреть на новую луну над вашим левым плечом – одна из самых нелепых и глупых вещей, которые может сделать дурачок. Старый Хэнк Бункер сделал это один раз и похвалялся этим; и менее чем через два года он страшно напился и упал с каретки, и расплющился так, что был просто своего рода слоем на бутерброде, как вы могли бы сказать; его засунули между двумя дверцами от сарая и похоронили так, все они так говорили, но я сам этого не видел. Папа рассказывал мне. Но так или иначе, он смотрел на Луну через плечо, как последний дурак.
Ну, прошли дни, и река снова вошла в берега, и первое, что мы сделали, было насадить на огромный крючок целого кролика и забросить приманку. Мы тогда поймали сома, ростом с человека, длиной шесть футов два дюйма. Он весил более двухсот фунтов. Конечно, сами мы бы с ним не справились; он уволок бы нас в Иллинойс. Мы просто остановились и смотрели, как он рвет и мечет. Так продолжалось, пока он не подох. У него в пузе мы нашли латунную кнопку, круглый белый шар и много всякого мусора. Мы раскололи шар топором, и в нем оказалась катушка с нитками. Джим сказал, что должно пройти было много времени, чтобы в животе у рыбы катушка превратилась в шар. Я думаю, что это была самая большая рыба, какая когда-либо попадалась в Миссисипи. Джим сказал, что он никогда не видел сомов больше этого. В деревне за него дали бы хорошую цену. Они торгуют такой рыбой на фунты, как на рынке, все покупают куски на выбор, у сома мясо белое, как снег, и хорошо обжаривается.
О проекте
О подписке