Моя новая работа не отнимает много времени и позволяет иногда побездельничать, посвящая целый день дочке. И все же, в скромном здании на окраине Явне мне приходится бывать довольно часто. Меня снова подписали под разноцветными бумажками и поэтому я не могу рассказывать о том, что творится в лаборатории на втором этаже. А творятся там удивительные вещи. Заброска "вниз" далеко не простое дело и совсем не походит на веселую прогулку. Никаких историков в лабораторию не приглашают, да они все равно не смогли бы пройти через канал. Немногие осведомленные из них и еще более малочисленные – причастные – исходят слюной при одной мысли о путешествии в прошлое, не подозревая что пересечение времен требует колоссальных затрат энергии. Счет за электричество тут вовсе не является критерием, потому что это совсем иной вид энергии, абсолютно иной. Поэтому я никогда не хожу "вниз" если Ани нет в городе. Впрочем, меня забрасывали не так часто, ведь время тоже умеет защищаться от нахальных израильтян и не позволяет вторгаться в те века, в которых история идет (именно "идет", а не "шла") своим чередом. Поэтому до сих пор мне удавалось попасть лишь туда, где назревали временные катаклизмы. Если честно, то после "Битвы при Заворичах" я ходил "вниз" лишь дважды и справедливо, как мне кажется, считаю свою работу синекурой. Но моя Аня так не считает, впрочем, так же как и мой начальник, Эйтан. Вот и сегодня вечером он позвонил и потребовал моего присутствия в Явне завтра утром. Завтра у нас должна была начаться суббота, если, конечно, наш физик Рои до утра ничего не натворит с пространством-временем. При моей незначительной загруженности вызов на работу в выходной день не должен был меня смутить. Он и не смутил.

На следующее утро, несясь по полупустым, по случаю субботы, автострадам на юг я вспоминал события последних лет. Главным из них было, разумеется, рождение дочери. Полагаю что в укромной глубине анютиного подсознания еще оставалось нечто средневековое, потому что протягивая мне пакет, из которого выглядывало сморщенное личико, она робко улыбалась и с заметным страхом глядела на меня. Действительно, тогда, на средневековой киевщине, она обещала мне родить сына и прошедшие десять веков не отменили древней клятвы. Я взял дочь на руки и Аня сразу успокоилась, наверное увидела на моем лице все что ей было нужно.

Команду Эйтана тоже затронули изменения. Афера, которая несколько лет назад начиналась как чисто израильская группа по изучению никому тогда неизвестной Л-энергии, превратилась в последнее время в то, что мы с Виктором в шутку называем "международным комитетом по охране будущего от прошлого". Действительно, после сражения в Заворичах, скрывать деятельность эйтановской группы стало трудно, почти невозможно. Постепенно, в здании на окраине начали появляться разнообразные и, порой, подозрительные персонажи, большинство из которых не допускались в лабораторию на втором этаже. Некоторые из них не говорили ни на одном из известных мне языков и вызывали многочисленные вопросы, если не подозрения. Да и в самой лаборатории начали возникать таинственные стажеры, не всегда достаточно хорошо говорящие по-английски и не знающие ни слова на иврите. Было очевидно, что наш "комитет" из сугубо местной конторы превратился в международную. Неизменным оставался только Рои во главе исследовательского отдела и Эйтан во главе всего предприятия.

Вот и сейчас в маленьком кабинете Эйтана на гостевом стуле сидел незнакомый субъект, улыбаясь мне скупой европейской улыбкой. Я осторожно поприветствовал обоих, ни к кому конкретно не обращаясь, и уселся на второй гостевой стул, вопросительно уставившись на Эйтана.

– Арье, познакомься пожалуйста с доктором Янике из Австрии.

Это было неожиданно, как удар в поддых. Я вскочил со стула и уставился на австрийца. Фамилия Янике была мне слишком хорошо памятна, ведь с одним доктором Янике я уже встречался одиннадцать веков назад. Тогда наше знакомство закончилось тем, что я свернул ему шею, не испытав при этом никаких отрицательных эмоций, и сейчас мне непроизвольно захотелось сделать то-же самое. Но австриец оказался, разумеется, совершенно другим человеком. Парадоксальным образом, он одновременно и чем-то напоминал хорошо памятного мне Шарканчи и, в тоже время, разительно от него отличался. Новый доктор Янике был несомненно европейцем и все же Имперское Управление по расовым вопросам могло бы в свое время предъявить ему пару претензий. Его физиономия, пожалуй, не так уж сильно отличалась от нордических стандартов и все же было ней нечто неуловимо средиземноморское. Новоявленный экземпляр Янике был темно-рус, с лицом то-ли аккуратно сожженным южным солнцем, то-ли с естественным оливковым отливом потомка Селевкидов. Был он, если и старше меня, то ненамного. Ишь ты, уже доктор, не то что некоторые. Но, кажется, пауза затянулась.

– Где-то я уже слышал эту фамилию! – пробормотал я.

Эйтан непроизвольно хмыкнул, а австриец криво усмехнулся: было похоже, что кто-то уже посвятил его в историю моих взаимоотношений с верховным жрецом Хадура. Я даже подозревал кто это был, но Эйтан сделал такое невозмутимое лицо, что лучше было не нарываться. Австриец посмотрел на меня, как будто ожидая подобной реакции.

– Подозреваю, что это был мой прадед – спокойно сказал он и добавил – Не буду утверждать, что горжусь своим предком.

– Родителей не выбирают – неуверенно озвучил я очевидную банальность.

– Если бы мне и пришлось выбирать, то я выбрал бы тех же самых – неожиданно твердо заявил Янике – Мой отец погиб разминируя школу в Мозамбике.

Стало очевидно, что это яблоко откатилось весьма далеко от нацистской яблони. Но что ему здесь нужно? Скорее всего, он привез очередной запрос на заброску "вниз". В последний год, по мере того как наша группа понемногу становилась "широко известной в узких кругах", такие запросы начали приходить все чаще и чаще. Они поступали и продолжают поступать из самых разнообразных источников. Тут и заманчивые предложения изменить результат Мундиаля и попытки предотвратить Великую Депрессию и даже частное, но очень щедрое предложение соблазнить бабушку Билла Гейтса в ее девичестве дабы не допустить возникновения Майкрософта. Разумеется, не обходят нас вниманием и многочисленные христианские организации, сулящие немерянные суммы и отпущение всех прошлых и будущих грехов за спасение Христа или даже за убийство всех членов Синедриона. Немногословные представители спецслужб тоже обещают невнятные блага, хотя, как правило, и нематериальные, но, тем не менее, великой ценности. Как-то раз, например, нас попросили (по английски, но с очень знакомым акцентом) переиграть итоги Потсдамской конференции. За это нам была обещана продолжительная и изнурительная гражданская война на территории одного из завистливо косящихся на нас и бряцающих оружием соседей. На все эти запросы Эйтан отвечал и отвечает решительным отказом со свойственной ему категоричностью и с несвойственной ему вежливостью. Но австриец с неприятной фамилией, хоть и сидел несколько напряженно на своем стуле, игнорируя остывающий кофе, но уходить явно не собирался. Было похоже, что мне предстоит очередная заброска. Эйтан подтвердил мои подозрения, спросив:

– Ханна дома?

Как будто бы он сам не знает? Было совершенно ясно, однако, почему он спрашивает, поэтому я только пожал плечами и спросил:

– Куда?

– Еще не совсем понятно. Скорее всего – Украина!

Поначалу, у меня отлегло от сердца. Украина. Там говорили по-русски или почти по-русски и я знал эти места и этих людей. У меня были там друзья и в нашем времени и в средневековье. Но, постойте, граждане… Он же сказал "Украина", а ведь в средневековье такой страны еще не существовало. Стараясь не давать волю нехорошим предчувствиям я поинтересовался:

– В когда?

Боюсь, что это прозвучало грамматически некорректно, но путешествия "вниз" способны были поставить дыбом семантику любого языка. Согласитесь сами, что фразы, вроде "мы с ним познакомились в следующем году", звучат несколько неоднозначно в устах таких как я… Эйтан посмотрел на гостя, тот на Эйтана. Оба явно предпочитали не озвучивать зловещую дату и мне стало нехорошо.

– В недалеко – неохотно сказал Эйтан.

Это было уже совсем плохо. Из хитрых расчетов толстяка Рои выходило что не слишком катастрофические изменения реальности в прошлом затихают с веками и чем дальше, тем меньше ощущаются, даже если и не исчезают совсем. Еще в свой первый заброс я неосторожно написал письмо за неграмотных киевских евреев с целью собрать деньги для выкупа некоего Иакова бар Хануки. Письмо это и сейчас хранится в Кембридже, служа мне немым упреком и напоминанием не делать резких движений во время нахождения "внизу". К счастью, на нашу реальность эта моя шалость существенно не повлияла, потому что она, эта реальность, умеет защитить себя от наглых израильтян. То же самое касается пары-тройки других моих неосторожных поступков в прошлом: внедрение в славянские языки никогда не существовавших лингвистических конструкций, почерпнутых мной из плохих исторических фильмов, намеки Вещему Олегу, изобретение медицинских банок и кое-что другое. Неизменности нашей реальности способствовало то, что мои сомнительные подвиги происходили много веков назад и эта самая реальность успела с ними разобраться. Совсем иное дело, если меня отправят не в столь давнюю эпоху. Однако, пока что я представлял себе это чисто теоретически, так как не спускался ближе десяти веков. Наверное, в недалеком прошлом мне придется лелеять бабочек, не писать писем, не спасать людей и, вообще, трижды обдумывать каждый чих. А что если меня пошлют в позавчерашний (в буквальном смысле) день? Что, если я встречу там себя самого, приревную его к Анюте и настучу ему по наглой роже? Хотя, вроде бы, Рои объяснил что это невозможно. Его научных выкладок я не понял, впрочем их вообще никто и никогда не понимал, но, если верить нашему толстяку, то получалось, что чем ближе к нам точка заброса, тем сильнее "упирается" время, сопротивляясь вторжению наглых Ковнеров. Поэтому попасть на пятьдесят-сто лет назад намного сложнее, чем в Х-й век, а попасть в позавчерашний день попросту невозможно.

– А точнее? – потребовал я.

– 43-й год – нехотя сказал Эйтан и, в ответ на мою профессионально поднятую бровь, уточнил, произнеся почти-что по слогам – Одна тысяча девятьсот сорок третий.

Это был не слишком хороший год… Я не отношусь к тем “знатокам” истории, которые искренне считают, что во Второй Мировой войне Антанта сражалась с Наполеоном. В отличие от них, я-то знал кое-что про ту войну Поэтому мне меньше всего хотелось ползать по лесам, скрываясь одновременно от партизан, бандеровцев, немцев и Красной Армии. Ни от кого из них я не ожидал ничего хорошего для себя. Но у моего начальника, а может и у австрийца, была, надо полагать, дополнительная информация. Через пару минут Эйтан справился (довольно легко) с угрызениями совести в отношении меня и заговорил. А поведал он весьма, надо признаться, занимательную историю.

Оказывается, жил в те годы в Германии персонаж по имени Эберхард, доктор Георг Эберхард. Был этот доктор не то ученым, не то путешественником, специалистом по Тибету и другом знаменитого Генриха Харрера. Но самое интересно, что он каким-то образом оказался владельцем того, что весьма напоминало хорошо известное мне Зеркало Веды. Не подозревая о том, что сам он давно умер, герр Эберхард умудрился "воззвать" к Зеркалу и выйти на связь с нашей командой.