Сцена 2. Двор университета

Утюгов нервной походкой выходит из вуза. Ему смешно, что Баян не понял его сарказма, но общая ситуация удручает его.

За ним выходит Тютюшкин. И внезапно им навстречу идет первокурсница. Тютюшкин сразу решает приударить за ней. Он снимает свои очки, оплевывает их и протирает своим засаленным платком из Фикспрайса. Затем он достает из правого ботинка зубочистку и выковыривает из зубов остатки чипсов. Наконец он подходит к мадам.

Тютюшкин:

Право, маркиза, что за чудесная погода нынче на дворе! Как сегодня в лучах утренней зари пылает лысина памятника Ленину! Извольте сопроводить вас до буффэта и угостить пластмассовым стаканчиком кофэ?

Девушка проходит мимо, оглядывая идиота Тютюшкина искоса.

Утюгов смеется.

Утюгов:

Эх, господин Тютюшкин. Вам же о матанализе думать надо, а вы чем занимаетесь?

Тютюшкин:

А я и вижу по глазам, особа умная! Господин Баян же сказал, искать умных самых! Вот я и ищу!

Утюгов:

Ну-ну… Жену вам надо, Тютюшкин.

Тютюшкин отмахивается и под смешки Утюгова уходит.

Утюгов, дождавшись, пока Тютюшкин скроется в дверях института, озирается по сторонам и направляется к своей машине на парковке у центрального входа. Он садится в нее, достает телефон и набирает чей-то номер.

Утюгов:

Да, приветствую. Я готов помочь.

Сцена 3. Аудитория 305

Тютюшкин:

Проститутки! Ублюдки! Наркоманы!

В первый раз студенты слышат такие слова в кабинете математики.

Тютюшкин:

Вы ничего не можете, только как пялиться своим тупым видом! Тошнит от вас!

Смиренная аудитория тонет под грузом оскорблений. Каждый чувствует, что это глубоко его касается. Всех одолевает чувство вины. Тютюшкин играет на струнах чувств, в определенные моменты сжимая их. В этот момент всем хочется провалиться под пол. Какая-то дикая безысходность виднеется впереди этого.

Тютюшкин, понимая, что добил студентов, берет разум класса под контроль и начинает, как падальщик, наслаждаться своей жертвой. Он говорит про изъян каждого, каждого хлещет по совести. Кажется, что это будет продолжаться вечно. И так и есть, время становится бесконечным.

Доходит очередь до студента Елова.

Тютюшкин:

Встать быстро!

Тютюшкин повелевает, ощущая свою безнаказанность. Студент сидит.

Тютюшкин:

Я не понял! А ну-ка встал!

В этот момент Тютюшкин ощущает свою полную беспомощность. Он будто попадает в ловушку, все рушится.

Тютюшкин:

Почему ты не стоишь?

Елов:

Почему вы сидите?

Тютюшкин:

Я тебе двойку поставлю!!!

Елов:

Ставьте!

Тютюшкин:

Ах ты скотина такая! Да я ж тебя отчислю!

Елов:

Давайте прям щас!

Он действительно может отчислить его из-за связей с руководством. Но в этот момент он понимает, что его оружие стало стрелять холостыми. Без всякого напряга. Все разрушилось. Как и не было. Это ощущение витает в воздухе.

Тютюшкин:

Да я ж тебя отчислю! Ты пойдешь толчки мыть!

Елов:

У меня свой сайт, и он приносит мне прибыль!

Тютюшкин:

Ну, а как ты будешь без образования?

Елов:

Скилбокс закрывать не планируют.

Тютюшкин находится в состоянии агонии. Он понимает, что не может даже студента проучить. То, что он делает, это бессмысленно, никому не надо, это держится только на страхе и обмане. Он начинает сдавать позиции и пытается договориться со студентом.

Тютюшкин:

Скилбокс это хорошо, но нужно и базовые вещи знать.

Елов:

Кому нужно?

Тютюшкин:

Ну как, всем.

Елов:

Зачем? Вы знаете, как грибы собирать?

Тютюшкин:

Ну, не совсем…

Елов:

Не знаете этого, а все же дома едите.

Голос Елова вселяет такую уверенность в его одногруппников, что, они начинают выбираться из оков страха. Вдруг встает еще один студент.

Студент:

Отчисляйте и меня!

Тютюшкин начинает паниковать, лицо его становится похожим на эквадорский закат. Он не знает, что делать, ситуация выходит из-под контроля. Встает одна студентка и задает вопрос Тютюшкину.

Студентка:

Аркадий Сергеевич, а у вас с женщиной вообще что-то было? Почему вы такой злой?

Тютюшкин хочет сгореть на месте и никогда больше ничего не слышать, не чувствовать, ни видеть. Он начинает плакать и убегает восвояси.

Сцена 4. Парк
(Воспоминание)

Тютюшкин бежит по парку. Вдруг он видит скамейку. Ту самую, около которой двадцать пять лет назад он сделал выбор всей своей жизни. И вспоминает тот день.

Тютюшкин:

Элоиза! Свет моих очей!

Элоиза:

О, мой милый Аркадий!

Тютюшкин:

Элоиза, у меня для тебя новость!

Элоиза смотрит на Тютюшкина широкими влюбленными глазами и замирает от нетерпения. «Он что же, сделает мне предложение?» – думает она.

Элоиза:

Какая же, Аркадий?

Тютюшкин:

Элоиза… Вчерашняя ночь на пляже под лодкой была незабываемой!

Элоиза:

О да, да!

Тютюшкин:

Даже несмотря на то, что я набил четыре шишки, ударяясь о дно своей светлой головушкой!

Элоиза:

О да, да… Но ничего, это заживет!

Тютюшкин:

Конечно, все будет прекрасно. Но…

Элоиза:

Что это за «но», Аркадий?

Элоиза чувствует неладное. У нее екает сердце.

Тютюшкин:

Мне дают место на кафедре математики.

Элоиза:

Так это же здорово!

Тютюшкин:

Дослушай, Элоиза, прошу! Так вот, дают место. Конечно, в первое время придется мыть башмаки заведующему кафедрой и бегать ему за коньяком в киоск… А кто знает, может быть, и за презервативами… НО зато потом меня ожидает то, о чем я мечтал всю свою жизнь! Понимаешь, я посвящу свою жизнь математике! Лучшей из наук!

Элоиза:

Так, а к чему же ты клонишь, Аркадий?

Тютюшкин тяжело вздыхает.

Тютюшкин:

Элоиза, нам необходимо разорвать отношения!

Элоиза плачет.

Элоиза:

Но как же так, Аркадий?!

Тютюшкин:

Элоиза, я все решил! Я посвящу всю свою жизнь науке, и потому в ней не может быть место женщине!

Элоиза:

Аркадий… А может, ты…

Тютюшкин:

Что?

Элоиза:

Ну… С другой планеты?

Тютюшкин расплывается в идиотской самодовольной улыбке и начинает игриво покачивать головой и подмигивать Элоизе.

Тютюшкин:

Бейби, ты про то, что я гений?

Но внезапно до него доходит.

Тютюшкин:

Или… Что? Фу! Нет, Элоиза! Нет! И вчера, как мне кажется, эта теория была опровергнута! Как ты так можешь обо мне думать?

Элоиза:

Но я тогда не понимаю, почему же ты так со мной поступаешь!

Тютюшкин:

Я тебе уже все объяснил! Довольно этих слез!

Элоиза:

Аркадий, ну прошу, не оставляй меня!

Тютюшкин:

Нет! Я все сказал! Прощай, Элоиза!

Сцена 5. Дом Тютюшкина
(Наше время)

Проходя сквозь воспоминание об Элоизе, Тютюшкин, не замечая, уже подбирается к своему дому. Невзрачное серое здание неприветливо скрипит прогнившей дверью, а местный бомж опять не стесняется справить малую нужду на клумбу.

«Опять кнопка лифта не работает! Дебилы! Все дебилы!»

Тютюшкин входит в свою хибару и без раздумий ложится в кровать.

«Что теперь делать? Что делать? Вышел ли этот случай за пределы группы? Может, меня уже уволили?»

Над городом сгущаются тучи, и становится вспыльчивым ветер. В комнату математика уже практически не падает солнечных лучей. Настроение портится.

«Надо как-то снять стресс».

Он наедается жирной пищи, но это помогает ненадолго. Эйфория сразу же уходит. Вдруг его взор ловит хитрая форма подарочного коньяка, стоящего на полочке сверху. Он никогда не пил, потому что не видел в этом смысла и еще немного боялся эффекта опьянения.

Он наливает чарку и высиживает ее взглядом. Организм не хочет спирта, но стресс давит на его психику. Он осиливает глоток и уже расслабляется в ожидании забвения. Вдруг, как из ниоткуда, является фигура Элоизы. Она стоит в белом платье, словно ей 17 и она на выпускном. В ее облике все человечно, кроме взгляда. Взгляд ее являет собой как бы олицетворение страха Тютюшкина. Тютюшкин сидит и не верит своим глазам, он будто ослеп, будто вылез из пещеры на свет.

Элоиза:

Ты трус! Ты слабак! Ты не мужчина!

Тютюшкин не реагирует на эти слова, потому что понимает, что это правда.

Элоиза:

Ты даже не можешь бороться за свое счастье! Я верила в тебя, а ты побоялся моей любви. Ты не мужчина, слышишь, ты НИКТО!

Тютюшкин будто заново учится говорить, это похоже на то, когда новорожденный произносит «мама».

Тютюшкин:

Элоиза! Любовь моя! Ну я же хотел заниматься математикой, она мне нравилась. Мне нравится делить столбиком, когда уже давно все пользуют калькуляторы.

Элоиза:

Ты кормил свою гордость! Математик он! У тебя это легко получилась, а все остальное никак не шло! Вот ты и выбрал математику. Пошел по легкому пути. Если бы тебе легко далась автомеханика, ты бы доказывал с пеной у рта, что это самое важное и важнее нету.

Тютюшкин:

Элоиза! Ты меня бьешь прямо в сердце! Я же любил тебя, зачем ты все это говоришь, милая?

Элоиза:

Ты обменял меня, мою любовь, мои чувства и веру в тебя на тщеславие якобы великого умного человека! Ты даже сейчас не сможешь совершить ПОСТУПОК, ты даже не извинишься перед студентами, которых двадцать пять лет мучаешь, у тебя кишка тонка!

Тютюшкин:

Элоиза, я извинюсь! Я тебе обещаю!

Элоиза испаряется, а Тютюшкин медленно отключается.

Сцена 6. Институт. Кабинет Баяна

Утром Тютюшкин кое-как доползает до вуза в состоянии жесточайшего похмелья.

Тютюшкин решает, что должен извиниться перед Баяном за то, что убежал с пары, а не перед студентами, как сказала ему воображаемая Элоиза.

«Ну, что только на пьяный ум не взбредет», – думает он.

Он доходит до кабинета Баяна, проверяет дыхание и убеждается, что оно просто убийственное, после чего стучится.

Баян:

Да-да, входите! Прошу!

Тютюшкин входит в кабинет и помимо Баяна видит Дубинского.

Тютюшкин:

До-добрый день, коллеги!

Баян:

Доброе, Аркадий Сергеевич! Доброе!

Дубинский:

Доброе, что называется!

Тютюшкин:

Я в общем, это… ну, это самое…

Баян:

Ну, что вы? Говорите смелее.

Тютюшкин:

В общем, пришлось уйти с пары раньше. Хотел бы извиниться за это.

Баян нахмуривает брови.

Баян:

Так, и почему же это, Аркадий Сергеевич?

И тут Тютюшкин уже было хочет рассказать об отвратном поведении своих студентов на паре, но внезапно его что-то останавливает. Как будто бы что-то внутри сковывает его и не дает ему этого сделать. И, к своей собственной неожиданности, он говорит совсем другое.

Тютюшкин:

Да вы знаете… Температура под 40 разыгралась! Вот, уж не смог никак дальше вести предмет.

Баян:

Ну, это что ж, дело-то серьезное. Это конечно. А сейчас-то вы как?

Тютюшкин:

Да сейчас-то вроде неплохо. Вот, спиртом растерся. Может, чувствуете?

Баян:

А, ну да, что-то есть, есть.

Дубинский:

Ну, вы, Аркадий Сергеевич, выздоравливайте, это самое! Болеть-то некогда, надо же серьезными вещами заниматься!

Баян:

Да, Аркадий Сергеевич, выздоравливайте до конца и возвращайтесь.

Тютюшкин:

Понял, ну, спасибо тогда. Пойду, подлечусь.

Баян:

Давайте.

После этого Тютюшкин выходит из кабинета, затем из вуза и идет в магазин за лекарством – минералкой. А Дубинский с Баяном продолжают беседу.

Баян:

Ну так что, господин Дубинский, зачет сегодня у вас, говорите?

Дубинский:

Да, в общем-то. Ну, не надеюсь я на хорошие оценки, в принципе-то. Ничего не жду!

Баян:

Ну, понятно. Инопланетяне же все. Бестолковые. Выгонять штабелями придется.

Дубинский:

Оно да, конечно. Ну, есть пара неплохих ребят. Толковых.

Баян:

Хотя бы так, хотя бы так… Но, Акакий Эсмеральдович, если вам бестолковые что-то предлагают взамен, то вы возьмите… И поделитесь… Ну, вы понимаете, о чем я…

Дубинский:

Конечно, это безусловно, так сказать!

Баян:

Ладно! Тогда за работу, Дубинский!

Дубинский:

Да!

Дубинский уже было собирается уходить, но Баян останавливает его.

Баян:

А слушайте, Дубинский, давайте еще, пока время есть, выйдем, пообщаемся по вопросу одному.

Дубинский:

Да, конечно, эт самое. Давайте.

Дубинский и Баян выходят на улицу на задний двор университета. Баян громко отхаркивается и сморкается на асфальт, достает сигарету и закуривает ее. Дубинский пребывает в напряжении и чувствует, что Баян чем-то недоволен.

Баян:

Слушай, Дубина, ну мне че-то вообще не понравилось, что ты в срок оговоренный забор не доколотил на даче мне!

Дубинский:

Так это самое, Владимир Сергеевич, материалов не хватило просто, надо бы еще купить…

Баян:

Дубина, ну ты, слушай, ваще обленился, я смотрю! Все ему купить, подать, принести… Где энтузиазм твой? Ты ученый или где? Вон, приедешь, у соседа своруешь с участка.

Дубинский:

Так, ну, это…

Баян:

Ну че ты там мямлишь, кашеротый? «Ме» да «ме» все… «Ме, ме, ме», блин… Тебе тут воровать не в падлу, а там в падлу, что ли? Приказ выполняем! Завтра чтоб там поехал и сделал мне все, а то жена мне плешь проест вторую, собака такая… Мы, кстати, с ней помирились вроде как. Я в халупе твоей не кантуюсь больше.

Дубинский хочет было облегченно вздохнуть, но сдерживает себя.

Баян:

Все, давай, Дубок. За работу.

Баян хлопает Дубинского по плечу так, что тот чуть не падает в оставленное им на асфальте, и уходит.

Дубинский, постояв и потупив минуту-две, тоже заходит в институт.

Квартира Дубинского (Пару недель назад)

Дубинский, сидя на кухне, проводил свой вечер как обычно: на его столе находился хлеб с намазанным на него, как масло, картофельным пюре, чай из веток рябины и сахар-песок, насыпанный в пиалу, который он любил есть чайной ложкой. Посередине трапезы, наевшись, он включал свой любимый граммофон, который достался по наследству от отца-коммуниста, и слушал романсы Утесова на затертой пластинке. Соседи, которые ненавидели его за это, постоянно вызывали полицию, но те просто ржали, пинали Дубинского под зад и уходили.

Обыденный вечер прерывает громкий, перебивающий даже звук граммофона, стук в дверь.

Баян:

Дубина, але! Ректор на базе, открывай!

Пьяный Баян ломится в и без того полуразвалившуюся входную дверь Дубинского. Дубинский вскакивает из-за стола и бежит к двери.

Дубинский:

Владимир Сергеевич, это вы?! Что случилось?

Баян:

Мы, мы, Дубина, давай открывай ворота, е-ма! Бухать ща будем!

Дубинский открывает дверь, и Баян вваливается на порог в белой женской шубе, черной шляпе с пером и с бутылкой рома в руке. Дубинский оглядывает его с недоумением. Баян, чуть не клюя носом, гордо выпрямляется перед ним.

Баян:

Дубина, я теперь у тебя живу! Я с женой все!

Дубинский в крайней растерянности пятится назад и не знает, что ответить. Наконец он собирает в кучу все свои мысли.

Дубинский:

Ну так, Владимир Сергеевич… Ну, я не против, конечно, но а что у вас стряслось-то с супругой, это самое? Как-то помириться можно же, например…

Баян:

Не-не-не, Дубок, мне это все надоело! Все, на фиг! Где упасть можно?

Не дожидаясь ответа, Баян в грязных башмаках проходит в спальню напротив, отталкивая Дубинского в сторону. Он зажигает свет и видит покосившуюся ободранную тахту, застеленную желтой простыней, прикроватную облупленную тумбочку и мольберт с холстом посреди комнаты.

Надобно знать, что Дубинский также любил заниматься творчеством. Выбухивая литр самогона, он рисовал в пьяном порыве голых женщин и продавал это на рынке, что и было основной частью его дохода, а не работа в университете, как можно было логично подумать.

Баян оглядывается и, видя художества Дубинского на стенах, начинает неистово ржать.

Баян:

Ну ты, Дубина, Рафаель, е-мое, аха-ха-ха…

Дубинский краснеет и смотрит в пол.

Баян:

Ну че ты, я в натуре же говорю. Я в искусстве-то знаток, если че! У меня друг был из министерства культуры городского – Арнольд Эрастович Шмардковский. Помер уже… Гомик старый! Ну как и всем художникам положено, че, я не осуждаю… Я про то, Дубок, что я те поясню за искусство любое, е-ма! Я в этом умен, чтобы ты знал, ну, как и во всем.