– Нисколько, фрау Грета, ведь это: C’est très bien porté². Вам как всегда, для очищения лица и растирания для колен. Арнольд, обслужи фрау Гретхен, bitte³.

И так целый день. Динь-звяк, динь-звяк. Динь – это колокольчик. Звяк – это монеты в кассу. Ура, жизнь идет!

Но была ещё и личная жизнь. Как же без неё. Хоть Фогель был и длинный и на вид этакая немецкая флегма, но вовсе нет. Нет! Бушевали в душе Фогеля страсти восточные. Редкие, подчеркиваю, редкие дамы, коим удавалось убедить Фогеля в своих глубоких чувствах посредством невразумительных стихов. Мол, очень хочется.

 
«Вот и пот скользит по шее,
И я млею, млею, млею…»
 

И подобную ерунду. Фогель иногда поддавался и тогда, победно улыбаясь, дама своим подружкам такое рассказывала. Вероятно, весьма привирая. Ибо, какая Евина дщерь удержится, чтобы не приврать.

Но оставим потомкам эти отвлечения.

Дела у Фогеля шли хорошо, он ещё одну аптеку открыл недалеко от Лефортова. До сих пор переулок тот называется Аптекарским. Да и аптека на углу до сих пор стоит. Пока!

Фогель при случае русские деньги превращал в золотые талеры и посылал с оказией в Кёнигсберг. В банк своего дяди – тоже Фогеля. Вот такие они, Фогели.

У Фогеля была прислужница, которая выучилась аптечному делу и споро растирала мази или продавала белила. Звали девушку Мария. Фогель называл её – Марья. Или ещё – мой котенок. И чувствовал – он любит эту русскую прислужницу, эту Марию – Машу больше всех аптек, лекарств и перевязочных материалов. А может – и больше жизни. Вот как бывает, оказывается!

Было у Фогеля ещё одно увлечение. Астрология. Он вообще увлекался небом. Купил телескоп и на чердаке в светлые ночи по звездному атласу древних составлял гороскопы.

Дело это, астрономия, было не тайное. Не под запретом. И церковь, хоть и искоса смотрела на звездочетов, но терпела. На костер не тащила и в чернокнижники не записывала. Но…

Фогель и гороскопы, и гадания по звездам составлял, даже за деньги, но особо этот свой «бизнес» не афишировал. По старой еврейской привычке – чтобы не завидовали.

Но гороскопы составлял, гадая по звездам и иными методами – производил и за это в немецкой слободе был даже уважаем. Так как знал, что, кому, когда нужно было нагадывать.

Поэтому Гертруды, Элизы и Минны благополучно выходили замуж за бравых, налитых пивом офицеров, а вдовушки и вообще одинокие особы тоже получали утешение в виде обещаний светлого будущего. (Совсем как несколько веков спустя народ российский тоже ждал в стране СССР этого светлого пришествия).

В общем, Фогель угадывал, делал все осторожно, хоть и балансировал. Тихонько, но счет герра аптекаря и звездочета Фогеля в банке его дяди в Кёнигсберге рос. И это было хорошо.

Пока однажды не стало плохо. Не совсем, но…

* * *

Однажды в подъезд, что вел в покои герра Фогеля, постучали. Да громко. Нетерпеливо. Кажется, даже властно.

Фогель с российской действительностью особо не сталкивался. На ассамблеях все больше были свои, местные. Немцы, французы, меньше – англичане. Ко двору он, слава Богу, приближен не был. Врачи двора Фогеля избегали из-за опасения, мол, кто его знает. Принесет, мерзавец, мазь императрице и попадет в «случай». И уж раскроет матушке – государыне, что вовсе дворцовые лекари не смыслят в деле Гиппократа.

В дверь стучали. Фогель спустился быстренько, однако, в левой руке стилет припрятал. Слобода хоть и немецкая, а жизнь-то российская. Лихих людей хватает.

За дверью стоял в отличной шубе-накидке человек, у которого и спрашивать кто он и зачем – язык не поворачивается. Стоял вельможа. И даже без шпаги. Правда, за ним виделись два звероподобного вида гайдука, и Фогель понял – шпага этому господину совсем без надобности.

– Что вам угодно, ваше сиятельство, – спросил Фогель довольно твердым голосом.

– Вы мне угодны, герр Фогель Иосиф Моисеевич, – внятно произнес вельможа. От того, что он услышал, у Фогеля лицо покраснело и бросило в жар.

– Прошу ваше сиятельство пройти в мои скромные покои. Только я не Иосиф Моисеевич, а Иоганн Михайлович. Вы что-то путаете.

– Да, вероятно, – усмехнулся вельможа. – Я просил бы у вас, господин Фогель, уделить мне минут 30 вашего драгоценного времени. И выньте из рукава стилет. Вы что, всех так встречаете?

– Ах, извините, иногда шалят, вот и приходится.

– Как шалят, – и вельможа сделал большие глаза. – Неужели в городе, где провела лучшие молодые годы своей жизни наша императрица, есть воры и разбойники. Я удивлен.

Фогель смешался окончательно. Тут и стилет. И это имя и отчество. Да и кто же он такой.

– Не буду вас интриговать, почтенный Иоганн Михайлович, я граф Ушаков Андрей Иванович, управляю тайной канцелярией ея Величества. Меня можно называть просто – ваша светлость.

Фогеля пробила дрожь. Ушак-пашу, так его называли в слободе, знали, ещё как знали. Но Фогель собой овладел быстро, предложил располагаться и быть, как у себя дома. Распорядился Марии насчет кофе. Конечно и печенье. И ликер.

– Ну, это потом, любезный Фогель. Я к вам по делу. Оно не особенно и секретное, но все-таки.

В общем, мне нужно составить гороскопы на некую персону дамского полу. Это первое.

Второе – гороскопы на молодого человека – его жизненный путь.

Наконец, и это уже не секрет, хотел бы узнать и о себе, что меня ожидает. Ведь жизнь при дворе, сами понимаете, – сказал Ушаков бархатным голосом и так доверительно и интимно, что Фогель, ничего не поняв, только и произнес – конечно, конечно.

– Прошу минуту, Ваша светлость, я возьму бумагу и перо. В этом деле с гороскопом любая мелочь важна.

– Прошу вас садиться, ваша светлость. Прежде, чем подготовить гороскоп персоны, я должен задать вам несколько вопросов.

– Ну, – как-то неуверенно произнес граф. Фогель заметил, что Ушаков немного сник.

– Я буду составлять гороскоп на лицо, основываясь на астрологии рождения, ежели вы не против.

– Я, герр Фогель, в ваших гаданиях не разбираюсь и не стремлюсь разобраться, – сказал несколько нервно граф. Задавайте вопросы.

– Хорошо, мне нужно знать число и год рождения. И пол, то есть, мужчина или женщина.

– Это женщина. Рождения последнего месяца 1709 года.

– Хорошо, ваше сиятельство. Гороскоп будет готов через 5 дней.

– Я за ним заеду завтра. Что до молодого человека – могу подождать ещё два – три дня. Он рождения 1740 года и более ничего. Мой гороскоп мне не нужен – я передумал.

Стоимость вашей работы назовете мне при передаче гороскопов. И последнее – не буду вас пугать. Просто, ежели когда-нибудь ваш гороскоп станет кому-нибудь известен, вы будете находиться в крепости до скончания вашей жизни. И без телескопа. И без Марии.

Граф улыбнулся и вышел, накинув шубу.

Приблизительно час герр Фогель приходил в себя. А через час он уже понял – первый его клиент – императрица Елизавета. Год рождения и месяц совпадали.

– Ну, ладно, сделаю. Ушаков и ея величество будут довольны. И денег не возьму.

Тем не менее начал думать. Думы умчали его в город Кёнигсберг, куда нужно бежать немедленно после гороскопов. Только подорожную подготовить – это за деньги и небольшие легко сделать. А Марию даже и уговаривать не нужно.

К утру первый документ был готов:

«Его сиятельству графу Ушакову Андрею Ивановичу, в собственные руки.

Ваша клиентка экстравагантна, как и все женщины астрального знака Стрелец, коему она принадлежит.

Она правдива, любит путешествовать и не любит сидеть на одном месте.

Ваша клиентка доверчива. Её часто может обмануть даже друг. Её сердце абсолютно беззащитно, из-за чего ей часто приходится сильно страдать.

Она не питает особой склонности к браку. Она нежна и сентиментальна, но не любит домашние обязанности. У неё редко бывает плохое настроение, она любит принимать и развлекать гостей.

Ея стихия – огонь. Знак ея мутабельный. Опасный год для здоровья – 1760-е годы. Однако жизнь до этих лет будет спокойна и не подвержена вражеским или недоброжелательным воздействиям

Преданный вам, граф, всем сердцем. И готов к услугам.

Ваш Фогель, аптекарь.

Немецкая слобода,

Проезд Лефорта, В собственном доме».

«Его сиятельству графу Ушакову Андрею Ивановичу в собственные руки.

Звезды дают неопределенные результаты судьбы молодого человека 1740 (приблизительно) года рождения.

Одно можно сказать с уверенностью – созвездия в его год установили такой треугольник, что из него молодому человеку не выбраться.

Звезды предрекают ему страдания, однако жизненный путь его может прерваться только после 1770-х годов. Но ближним он не угрожает.

Преданный вам всем сердцем.

Всегда Ваш, Фогель, аптекарь»

Через несколько дней при очередном докладе граф Ушаков прочел императрице оба астрологических прогноза Фогеля. Императрица была удивлена.

– Ты смотри, Андрей Иваныч, про меня пишет, словно жил во дворце, али моим кофешенком работал. Но вроде предсказания добрые, а уж верить али нет, кто знает.

– Я полагаю, довериться возможно. Ведь главное, он же не знал персону, на которую гороскоп составлял. Что до известного нам молодого человека, то прогноз неутешительный, да уж точно Фогель этот не мог знать, что это Иоанн.

– Вот то-то и оно. Что знать ничего не мог, а в точку попал.

– Дак это же звезды, Ваше императорское…

– Да оставь ты. Ну какие звезды, когда он, этот Фогель, русским языком пишет: из треугольника, сиречь крепости, ему, Ивану, не выбраться. Кажется мне, догадлив этот Фогель. Ты бы его взял да поспрошал в Преображенском.

– Как прикажешь, матушка. Токо ты ведь знаешь, на дыбе все сознаются, что было или что не было. Только себя запутаем. Лучше я посмотрю за ним, тем более, что он вроде отъехать в Кёнигсберг хочет, якобы за лекарствами. И пущай отъезжает. А его прислужницу мы здесь оставим. Вот и посмотрим, что он знает, чего – не знает.

– Пожалуй, ты прав, граф. Я это одобряю, ежели там у них амур, то Фогелем и управлять можно.

– Конечно, амур. Да ещё какой.

По поводу амуров императрица была готова говорить долго и со знанием дела.

Решение было принято. О чем ни звездочет, аптекарь Фогель, ни его возлюбленная Мария не знали и не ведали. И звезды их подвели – молчали звезды.

Аптекарь Фогель вернулся из присутствия довольный. Подорожную получил неожиданно легко. Да и мзда была небольшая. Там же договорился о карете, грузовой повозке и небольшой охране. Все неожиданно легко сладилось и Фогель подъехал к своему дому только под вечер, довольный и веселый. Эй, звезды, где вы? Намекните хоть Иоганну Михайловичу, что радоваться рано. И на самом деле, на первом этаже аптеки царила полная растерянность. Арнольд стоял бледный, с заплывающим глазом. А две девушки – помощницы провизора были заплаканы и растрепаны, что в заведении Фогеля было просто немыслимо. Однако – возможно.

Прояснилось все быстро. Арнольд рассказал, ворвались трое огромных гайдуков. Один схватил Марию, двое принялись бить Арнольда, да и девчонкам досталось.

То, что не понимали служащие, Фогель понял сразу. Хорошо, лошади были не распряжены.

– В Преображенское, – распорядился хозяин, благо от немецкой слободы было совсем ничего.

В Преображенском приказе свет ещё горел. Солдат, услышав, что Фогель к самому графу и его ждут, пропустил.

Ушаков сидел, накрывшись шубой. И в валенках. В помещении было холодно, промозгло и темно. Горело несколько свечей. Фогель боялся, что увидит страшные картины, но ничего не было. Граф даже не удивился его приходу. Не удивился, когда Фогель упал на колени перед графом, но произнести ничего не мог. Спазм перехватил горло.

– Хотите меня о Марии, вашей служанке попытать? Не будем тратить время. Вы мне рассказываете, откуда вы знаете, где находится молодая персона, о которой вы дали мне гороскоп, а я возвращаю вам служанку. Кстати, не волнуйтесь, обращались с ней со всем вниманием. Я распорядился. Так как?

– Ваша светлость, я абсолютно ничего не знаю, кто эта персона. Это все звезды.

– И что, «треугольник» – это тоже звезды?

– Конечно, ваша светлость, только звезды. Я захватил все расчеты.– Не вставая с колен, Фогель достал ряд таблиц, графиков, атласов звездного неба. Ушаков притворно прикрыл глаза и спросил с какой-то задушевностью:

– Что, Фогель, она тебе очень дорога?

– Больше жизни. Возьмите мою, только дайте ей свободу.

– Так ты точно не знаешь ничего про персону?

– Клянусь жизнью своей, ничего.

– Хорошо. Поверю, хотя вашему племени верить нельзя. Протянешь палец – потеряешь руку. Ладно, иди, езжай и не волнуйся. Посидит твоя служанка в крепости. Я распорядился сухую ей камору выделить. Да там и сидельцев, почитай, и нет. Вернешься – получишь девку. Коли молчать будешь. Иди.

Но идти у Фогеля не получалось. Он не мог встать с колен, как ни пытался. Все шептал – извините, ваше сиятельство.

– Ладно, мы здесь и не такое видали. Прохор, поди помоги герру Фогелю встать да выйти. И помогай с береженьем. – С этими словами Ушаков погрузился в какие-то бумаги. А Фогеля вроде бы и не было.

Только выйдя из сеней избы, ощутил Фогель, что он ещё жив. И все может и сладится. И сначала даже не понял, что Прохор ему тихонько шепнул:

– Не трусь, немец. Машка твоя в крепость доставлена с береженьем и здесь допрос был, но без пытки. Да мы и видели, она вроде дитю ждет. Езжай, не боись. Счас все равно ничего не добьешься, к государыне не попадешь.

И ловко так положил в карман своего армяка два золотых, что Фогель ему тихонько сунул.

Ехал домой, в свою аптеку. А слезы бежали и бежали.

Он принял решение – уезжать.

* * *

В Кёнигсберге собрался большой совет всех прусских Фогелей. Вроде даже лютеран.

Русским Фогелем, так называли нашего аптекаря, была изложена вся история, включая, главное, Марию. Наступила тишина. Когда ктото пытался прервать её, на него зашикали:

– Тихо, Фогель думает.

Наконец, заговорил самый старый Фогель. Который, очевидно, по старости уже не скрывал ни своей конфессии, ни своего происхождения. Все почтительно называли его «Реб Фогель».

– Так, что мы имеем, – произнес он наконец. – Мы имеем аптекаря Фогеля и его девушку Марию. Которая беременная сидит по милости императрицы российской в крепости. Что нужно сделать. Во-первых, не лезть в эту астрологию. Нам и без звезд бывает плохо. Во-вторых, дать команду в Санкт-Петербург, чтобы девочке помогли так немного с едой, немного с фруктом и немного гелд. Гелд ещё никому не мешало. Этим должен заняться помощник Фогеля-аптекаря Арнольд.

В-третьих, он должен выйти на коменданта крепости. У него наверняка или запор, или понос, или чесотка, или золотуха или что-нибудь с членами тела. Коменданту нужно обещать весь комплекс лекарств бесплатно и до конца его дней. Чтоб он таки был здоров.

И его жене все румяна, белила, краски для бровей и чего там ещё теперь эти бессовестные красят.

Всем капитанам кораблей, заходящим в Неву за товаром, строго указать передавать продукты питания коменданту.

Установить связь с девочкой через известную нам даму. В чем нуждается, чтоб все было доставлено.

С этими указаниями утром пошлите гонца. Господин Фогель пока останется здесь. Но мы слышали и без ваших, герр Фогель, звезд, что государыня российская плоха. Так что, как обычно, все в руце Божьей.

10 января 1762 года Елизавета Петровна скончалась. На престол вступил странный принц гольштинский Петр III.

В его короткое и, скажем прямо, бестолковое правление были изданы некоторые указы, резко перевернувшие, в частности, жизнь Фогеля. Мы имеем в виду Указ об упразднении тайной канцелярии.

Фогель тут же оказался в Санкт-Петербурге и сам комендант крепости выделил ему помещение в своей квартире. Кстати, комендант ещё долгие годы говорил за пивом или чем покрепче, что такого провианту крепость сроду не получала.

– Даже простой солдат на часах жрал ревельскую колбасу!

У Фогеля росло трое детей. Двое мальчиков. Все рыжие.

МОЙ ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ

Рассказ Вениамина Фогеля

Я родился в Кёнигсберге в 1912 году нового, XX века. Века благословенного. Когда не было войн, вернее они были, но где-то там. Далеко. А у нас – не было. Зато было много сосисок и колбас, и другой вкусности. Которая улетала у меня, мальчишки, махом. Мама не успевала крикнуть: – мыть руки, – а всё уже в руках. Хотя мы, дети, были к правильному обхождению приучены. Ещё бы – аптекари Фогели – вот кто мы были. Конечно, когда тебе 7–9–10 годов, особенно в бытовые и иные дела взрослых не вдаёшься. Больше всё гулянки да речка Прегель, что давала нам многое. А вот хороший дом, да нарядная всегда мама, да горничная симпатичная Минна – всё это, считалось, само собой пришло, да не уйдет никогда. (Как бы не так).

Я с детства знал, что мы, Фогели – это аптеки. И на Синагогенштрассе, где стоял наш дом, и на Кузнечной, и на улице Хлебных лавок, везде были наши аптеки. Так нас и звали – аптекари. Это значит, что и папа мой – аптекарь Михель Фогель. Потом конечно я узнал, что он, мой папа, вовсе даже Моисей. Но это – потом. И дедушка мой, Эля Фогель, тоже аптекарь и прадедушка – аптекарь.

Одно время мне казалось, что все взрослые жители моего города, исчезнувшего в мгновенье, все поголовно или аптекари, или адвокаты, или банкиры. Да, да. Был и банк у нас, так и назывался – Фогель–банк.

Так кто же мы? Я – Веня, (как меня в школе и на улице ребята звали). Папа – Михель. Так вот, были мы обыкновенные немецкие, вернее, в те времена, прусские жители естественно страны Пруссия, которая потом стала Германией. Но всё потом. Потом.

А пока мы всем семейством чинно ходили в кирху, что на Дюрерштрассе. Или в Штайндаммовскую. Или ещё куда. Хорошо помню чудесное пение хоров в кирхе да звучание органа. Но вечерами в нашем доме вот что происходило. Отпускалась горничная Минна. Мама расставляла серебряные приборы, папа приносил из булочной хлеб – плетенку (халу). Мама зажигала свечи, все мы садились за стол. Вымытые, чистенькие. И уже знали – празднуем субботу. Правда, окна велено было занавешивать и на улице да в школе или где ещё и кому-либо об субботах не болтать.

Оказывалось, что мы празднуем «шабес», субботу, святой день у евреев. Вот таким образом я по субботам становился не немцем-прусаком, а просто еврейским ребёнком. Теперь понятно, чем, или кем мы были, Фогели аптечные. Мы были крещеными евреями, принявшими протестантство. Но остались евреями. И не только по субботам.

* * *

Вероятно, нужно немного сказать о кенигсбергских евреях. Хотя эти воспоминания и особенности жизни прошли через мою призму времени. Что там мальчику 10 лет, может запомнится.

Оказалось – может. Во-первых, мы, Фогели, были всеядны. И с удовольствием поглощали свиные сосиски. И колбасы были в почете. Но когда мама говорила, что вот этого есть нельзя – мы и не ели.

Помню, что все, и бедные, и средние и богатые в воскресные дни с сумками да кошёлками шагали на базар. Все мы хорошо знали немецкий – он же наш родной язык. Но дома мама и папа говорили на идиш и посмеивались над нами, детьми, что мы многое из мамэ-лошен⁴ не понимаем. Но мы быстро его осваивали. Ещё бы – почти немецкий.

Особенно легко нам давались запретные выражения. Например – тухес⁵. Или – шлимазл⁶. Да много чего мы понимали с пол-оборота.