Глава 2

Фотографы слишком рано перестают снимать свой объект, не исчерпав всех возможностей.

Доротея Ланж

КАК ТОЛЬКО Я ВЫЕХАЛ С ПАРКОВКИ, ОЛЛИ УТКНУЛАСЬ в телефон. Должно быть, как обычно, с кем-то переписывается, решил я. Но когда мы остановились на светофоре, она повернула ко мне экран и показала фотографию модели: профессионально сделанный снимок латиноамериканки. Взлохмаченные черные волосы, щедро накрашенные тенями глаза – ну прямо вылитый енот. Весьма привлекательный, правда, енот.

– Оцени! – потребовала Олли. Наверное, потому, что минимум три раза в неделю я повторяю ей: «Не торопись оценивать других!» – Какая тебе нравится больше? Эта или… – она пролистнула к другой фотографии, – вот эта?

Если первую можно было назвать «страстной», то вторая относилась к противоположной категории – «невинность» или что-то вроде того: белокожая блондинка с голубыми глазами и широкой улыбкой. И тоже мастерски снята.

– Что именно мне нужно оценить? Профессиональную прическу и макияж, студийное освещение, вентилятор, чтобы волосы развевались, или навык владения «Фотошопом»?

Олли убрала телефон и скривилась.

– Ты хоть раз можешь быть серьезным?

– Так я серьезно. В реальной жизни никто так не выглядит.

– А то я не знаю! Но если б они действительно были такими, которая понравилась бы тебе больше?

Я уже собрался сделать выбор, а потом остановился. Я что, собираюсь вести себя как Бил?

– Они обе прекрасно выглядят.

Кроме того, ни с одной из них мне ничего не светит.

– Джей!

– Ну ладно, ладно. Может, первая? В ее взгляде есть что-то этакое… Похоже, ума ей не занимать.

Олли откинулась назад и скрестила руки, отвернувшись от меня.

– Вот и спрашивай тебя…

Я искоса глянул на нее:

– Ты ведь для себя образ выбираешь?

Олли по-прежнему не смотрела на меня, но ее голова едва заметно качнулась вниз-вверх.

– Послушай, ты же моя сестра, поэтому я не воспринимаю тебя как девушку. – Она открыла было рот, но я не дал ей вставить ни слова. – Тем не менее, уж не знаю почему, некоторым парням в школе, похоже, очень нравится, как ты сейчас выглядишь. Возможно, тебе стоит продолжать в том же духе. Ну, то есть если для тебя это важно.

Я ожидал от нее обычных возражений в стиле: «Мода – это вид искусства» или «Дело не в привлекательности», но она вдруг спросила:

– Им правда нравится?

Теперь она ловила каждое мое слово, и пришлось рассказать ей про дурацкую систему оценок.

– А мне они что поставили? – заинтересовалась Олли.

– Ты в самом деле хочешь знать? Тебе не все равно, на сколько тебя оценил Бил Уилсон, этот козел с поганым языком?

– Все равно. Просто любопытно. Но если ты не хочешь…

– Восемь.

Олли прищурилась:

– Вот как? Всего восемьдесят процентов? Типа «хорошо» на уроке?

Эта девчонка переживала за школьные отметки почти так же сильно, как за внешний вид. Не совсем, но почти.

Я пожал плечами:

– Говорю же, из-за нашего с тобой родства я не могу оценить твою привлекательность. Кроме того, кажется, могло быть и восемь с половиной, поэтому…

Как только эти слова слетели с языка, я осознал свою ошибку. Мы так нередко отзываемся о вещах, которые вполне ничего, но вроде как второго сорта. Например, о неплохом фильме, который провисает в середине, а в конце становится душещипательным. Мы о таких говорим «на отлично не тянет» – примерно как «нормально» и «недурно».

– Значит, эти мудаки утверждают… – Олли сделала долгую паузу, медленно вдыхая через нос, – что до «отлично» я недотягиваю?

Ого, Олли и в самом деле разозлилась: обычно она такие слова не использует.

Я пожал плечами:

– Да ладно тебе, большинству девчонок они и семи баллов не дали.

Этот аргумент ее явно не впечатлил.

– Да кем они себя возомнили?! – Олли резко повернулась ко мне и заговорила тихим голосом: – Скажи своим дружкам, что по шкале от одного до десяти они, возможно, потянут на троечку. В лучшем случае на четверку – в удачный день. Если в душ сходили. А Билу и вовсе два балла, потому что мудаки вроде него вообще никому не сдались!

– Я бы им с огромным удовольствием передал твои слова, только вот они мне не друзья.

– Ты же с ними водишься, не я.

– Да не вожусь я с ними. Должен же я где-то обедать, а за их столиком обычно есть место. Они даже не знают, что ты моя сестра, – ну какие они мне друзья?

Вообще-то, если подумать, хороший вопрос.

– Наплевать, все равно скажи им!

Я покосился на Олли:

– Так ты взбесилась из-за того, что эти наглые придурки расставляют девушкам баллы… или из-за того, как оценили конкретно тебя?

– А сам ты как думаешь? – фыркнула она.

– Я думаю, что ты не ответила.

Мы подъезжали к «Хэппи Джекс Бургер Бистро». Я перестроился в правый ряд и притормозил, направившись к окну заказа.

– Не вынуждай меня покупать тебе бургер. А то ведь я могу!

В школе «Ла Монтана» существует негласное правило: если тебя привозят в «Хэппи Джекс» и угощают, ты должен сыграть в «правду или действие», пока вы ждете заказ. А поскольку большинство работников в «Хэппи Джекс» такие же торчки, каким был сам основатель компании, обслуживают там небыстро – с обычным «Макдоналдсом» или «Тако Белл» не сравниться. В школе «Хэппи Джекс» прозвали «проездом правды». Знаю, звучит глупо, но добавьте к этому девчонок, выпивку пятничным вечером – и может получиться довольно забавно. По крайней мере, так мне рассказывали.

Олли посмотрела на меня, потом на «Хэппи Джекс» и снова на меня.

– Ладно, если тебе так неймется. В основном из-за того, что они ведут себя по-свински, – наконец сказала она и, помолчав, добавила: – Ну и наверное, немного из-за «на отлично не тянет».

Я не ожидал от нее столь честного ответа. Когда-то мы с сестрой были довольно близки. Сразу после того, как умерла мама. Но не в последнее время – не знаю, кто из нас отдалился, – а сейчас, услышав признание Олли, я снова почувствовал прежнюю близость. А еще мне стало грустно.

– Олли, я понимаю, почему ты злишься на этих придурков, выставляющих девушкам какие-то баллы и рассуждающих о чужих недостатках…

– Как будто сами они безупречны! – вставила она.

– Вот именно. И как раз поэтому мне совсем не нравится, что тебя заботит их мнение.

Олли помолчала.

– Ну… то, что меня так сильно заботит их мнение… мне тоже не нравится.

Я решил сменить тему.

– Говорят, в школе появилась новая девчонка…

– В школе появились сотни новых девчонок! – перебила Олли. – В том числе и я. Они называются «девятиклассницы».

– Да погоди, ты прекрасно знаешь, о чем я. Она примерно моего возраста, но я ее раньше не видел.

– А, ну тогда, конечно, число возможных вариантов значительно уменьшается!

Я пропустил шпильку мимо ушей.

– У нее странное прозвище. АК-47, кажется.

Олли кивнула:

– Я слышала, как девчонки о ней говорили. Похоже, она та еще тихоня. – На лице сестры появилось забавное выражение. – А тебе-то что?

Я пожал плечами:

– Да так. Просто любопытно.

– Ну-ну…

Когда мы добрались до дома, я бросил рюкзак, рухнул на кровать и уставился в потолок. Олли верно подметила про «друзей». То есть напрямую она так не сказала, но оно как бы висело в воздухе, словно чьи-то кишечные газы в кабине лифта: зачем я тусуюсь с компашкой парней, которых не считаю друзьями?

Если не врать самому себе, ответ простой.

Потому что у меня нет настоящих друзей.

Потому что я, видимо, слишком опустошен, чтобы хотя бы попытаться их завести.

И потому что я не чувствую себя своим ни за одним из столиков.

Ну, то есть все и раньше было фигово, но сейчас… черт возьми, да я стал чужаком даже за столиком тупиц и неудачников. Вот это как вообще? Не сказать, что я прежде мог считаться образцом нормы… Но после того как с тобой случается такое, можно ли вообще снова стать нормальным… или ты уже изменился навсегда?

Тот столик неудачников – это сплошные, как говорит мой отец, халявщики. Нет, Сет, разумеется, не такой. У него, конечно, загонов хватает, но зато он тот еще остряк (в своей, несколько циничной, манере) и настоящий компьютерный гений. На самом деле он славный парень… В прошлом году мы с ним вместе ходили на математику и сошлись на почве плоских шуточек о числе «пи» и иррациональных числах. И стали вместе обедать в столовой. Долгое время наше общение с Сетом было ближе всего к понятию «дружба». С тех пор как…

Я вдруг подумал, что, возможно, Олли переживает за меня – точно так же, как я переживаю за нее.

Мои раздумья прервало появление Ее Высочества Избалованной Принцессы.

– Джей, мне нужно селфи.

– У тебя что, телефона нет?

– Мне нужно не обычное селфи, а качественное.

– Так мы ведь уже делали? На прошлой неделе, перед началом школы.

– Я собираюсь сменить стиль.

– А, понятно. Потому что старый…

– Замолчи.

– …«на отлично не тянет»? – расхохотался я.

– Заткнись! И вовсе не поэтому, ты же прекрасно знаешь.

– Сама заткнись.

– Так ты сделаешь или нет? – спросила Олли.

– Когда?

– Через полчасика?

– Тебе больше заняться нечем?

– Именно. Да и тебе тоже! – Она прыснула со смеху, отчего мне стало еще хреновее.

Я улегся обратно на кровать и закрыл глаза.

– Как скажешь.

– Спасибо!

Сестра ушла, и я снова уставился в потолок. Грустно признаться, но она права: моя жизнь дошла до той изумительной точки, в которой мне совершенно нечем было заняться. Разве что домашкой по углубленному английскому. Но это не считается.

Впервые Олли попросила меня пофотографировать ее где-то полгода назад – и постоянно пыталась мною командовать. Какое-то время я терпел (уже почти год в моих ушах звучал хриплый шепот мамы: «Будь помягче с сестренкой»), но в конце концов поставил камеру на штатив, выдал Олли пульт управления и оставил ее развлекаться. Она радостно принялась рулить процессом и щелкала минут пятнадцать, а потом заявила, что закончила.

Я просмотрел снимки на фотоаппарате. Обычные селфи типа «на отлично не тянет», только в высоком разрешении. Ну, вы знаете какие: модель слишком близко к камере, рот/нос/подбородок чрезмерно подчеркнуты, взгляд прямо в объектив, губы выпячены «уточкой», фон перегружен, свет плоский и так далее.

– Круто, – сказал я. – А мне можно пару раз щелкнуть?

– Валяй!

Я увеличил фокусное расстояние и отодвинул штатив назад на несколько шагов, усадил Олли на другой стул и развернул ее так, чтобы падающий из окна свет добавлял глубины. Перевел камеру в ручной режим, открыл диафрагму на максимум, затем навел фокус на лицо, оставив фон размытым. Олли смотрела куда-то в другой конец комнаты, и я быстро сделал несколько снимков, прежде чем она это осознала.

– Я же не подготовилась!

– Знаю. Так и было задумано. Ладно, можешь посмотреть вон туда.

Олли послушно развернулась, привычно выпятив губы, словно изображала Дональда Дака.

– А теперь улыбнись как можно шире.

Она принялась корчить дурацкие рожи.

– Убери улыбку, посмотри в камеру.

Сестра стерла с лица идиотскую ухмылку, склонила голову, заглядывая в объектив, и я это поймал. А потом сделал еще дюжину снимков, хотя был почти абсолютно уверен, что именно тот удался.

– Дай посмотреть!

Я поднял камеру повыше, чтобы Олли не дотянулась, – будто бы играл в «попробуй отними» с терьером.

– Покажу, когда закончу. Мне нужно вполовину меньше времени от того, что ты потратила на подготовку. Подожди, ладно?

Она фыркнула и ускакала, а я принялся за дело. Перебросив фотографии на компьютер, я прежде всего быстро проглядел свои. Первый снимок оказался вполне ничего, да и парочка следующих тоже. Но в том, где она смотрела в камеру, была изюминка – вот за него я и взялся.

Я выбросил из головы, что она моя сестра, и подошел к кадру так, как если бы снял кого-то чужого на улице. Сделал снимок монохромным, но в теплых тонах – и он стал похож на черно-белую фотографию из старого журнала мод. Затем усилил контраст насколько возможно, не доводя до зернистости на коже. Слегка обрезал оригинал, чтобы бóльшую часть снимка занимала голова, а также затемнил края, еще сильнее выделив лицо на расплывчатом фоне. Немного естественного драматизма, а не слащавая голливудщина. Я отодвинулся от монитора и посмотрел на картинку. Неплохо.

Потом сложил в одну папку все снимки, которые сделала Олли, а также тот, что обработал, и позвал сестру.

Она села рядом, и я принялся пролистывать селфи под ее комментарии:

– Ладно… следующий… неплохо… погоди, вернись назад на секунду… давай посмотрим на следующий…

А потом я открыл обработанный снимок.

– Ой… – все, что вымолвила Олли.

Она очень долго на него смотрела. Затем забрала у меня мышку и пролистала фотки назад, просматривая несколько последних из тех, что сделала сама, и снова вернулась к моей. После внимательного изучения она постучала по экрану.

– Отправь мне вот эту.

– Не за что! – бросил я ей в спину, когда она выходила из моей комнаты.

Сестра не обернулась, но с тех пор никогда не пыталась мной командовать в процессе съемок.

Олли пришла на кухню, когда я устанавливал аппаратуру.

– Я готова!

– Ладно, давай разберемся с этим поскорее, – ответил я, словно у меня имелись дела поважнее. Ну да, конечно.

Я отвлекся от камеры: Олли выглядела как заядлая пляжница с густо подведенными енотьими глазами. Или как енот с растрепанной прической пляжницы. Сестра явно пыталась подражать какой-то модели из любимых журналов.

– Тебе не кажется, что ты переусердствовала с маскировкой под грабителя? – спросил я, чувствуя себя довольно глупо. Но мама ведь просила присмотреть за сестрой… Вот только что вообще значит это «присмотреть»?

– Заткнись и щелкай!

Похоже, Олли тоже была не в курсе. Я пожал плечами:

– Звучит так, словно ты хочешь, чтобы тебя пристрелили, да побыстрее.

После первой фотосессии мы разработали целую технологию. Экран моей камеры слишком маленький, с расстояния в несколько шагов на нем ничего не разглядишь, поэтому рядом с ней я ставил зеркало на подставке. Благодаря чему Олли могла проверить, как она выглядит, поправить позу и снова перевести взгляд на камеру. Большинству людей такой метод бы не подошел, но моя сестра точно знала, чего хотела добиться (надо признать, чутье у нее было неплохое), и я смирился.

Мы уже не раз проводили подобные фотосессии (как только сестре взбредало в голову изменить аватарку в профиле, то есть пару раз в месяц), и много времени процесс не занимал. Я почти закончил, когда Олли вдруг сказала:

– А ты можешь сделать мне глаза побольше? Отфотошопить или еще как-то?

В моей голове пронеслась сотня возможных ответов, но я только покачал головой:

– Нет, я не стану.

– Почему?

– Может, потому, что на самом деле это сделает твои глаза меньше?

Олли прищурилась в недоумении.

– Представь, кто-то увидит тебя вживую – а ты разительно отличаешься от своего снимка.

– Девяносто процентов тех, кто увидит мое фото, в реальной жизни меня никогда не встретят.

– В таком случае почему бы нам не поискать девушку, похожую на тебя… только красивее? Запостим ее фотку под видом твоей. Делов-то.

Олли сердито уставилась на меня, не говоря ни слова.

Я задумался.

– Ладно, погоди минутку.

Вскоре я вернулся с полотенцем, расческой и наполненным водой пульверизатором.

– Что ты собрался делать? – спросила Олли.

Я бросил ей полотенце.

– Да есть одна идея. Прикрой лицо, намочи волосы и зачеши их назад.

Олли посмотрела на меня с таким видом, словно я предложил ей сунуть голову в ведро с холодным куриным супом.

– Ты хоть представляешь, сколько мне потребовалось времени, чтобы сделать такую прическу? – Она помахала рукой вокруг растрепанной копны.

– А то! И мы уже нащелкали кучу фоток в таком виде. Давай попробуем что-нибудь новенькое.

В конце концов она согласилась, намочила волосы и зачесала их назад, убрав с лица. Я приготовил камеру.

– Хорошо, теперь наклони голову вот так и посмотри в объектив. Не надувай губы и не улыбайся.

Мне не пришлось повторять дважды. Щелк!

Когда мы рассматривали обработанные фотографии, она взглянула на снимок с зализанными назад волосами и сказала:

– С ума сойти! Джей, как круто! Откуда ты узнал, что это сработает?

Я пожал плечами:

– Просто удачная догадка. Мне показалось, если прическа будет не такой объемной, то глаза покажутся больше.

Олли снова уставилась на фотографию.

– Хм… а если ты ее отфотошопишь?

– Даже не думай! – ответил я, убирая аппаратуру на место. – Я согласен тебя фотографировать, но превращать во что-то, чем ты не являешься, отказываюсь.