– Спасибо, Миша, – Анна Сергеевна села на диван рядом с Михаилом, положила левую ногу на правую – платье разошлось разрезанным арбузом и вонзило в Михаила колено в черном шелке чулка, – женщине нужно это слышать. И Белке Вашей нужно. Вы ей часто комплименты говорите?

– Нууу… не знаю. Говорю.

– Когда последний раз говорили?

– Последний? Говорил… не помню.

– Вот видите. А ей это нужно каждый день. Как воздух.

– Я ей сладости покупаю. Каждый день.

– И молодец. Но это нужно ей больше, чем шоколад, – Анна Сергеевна привстала, наклонилась так, что грудь обнажилась почти вся, и налила чай в чашки, – Вам сколько сахару?

– Три. Нет, две. Давайте одну.

– Пробуйте. Это мой микс.

Михаил поднес чашку к носу – цейлонский аромат проник в ноздри, за ним шел запах мяты и чего-то еще. Он попробовал чай, рука дрожала, и, опасаясь за фарфор, он поставил чашку.

– Замечательно вкусный чай. Дадите рецепт Вашего микса?

– Нет, Миша. Может быть, Вам когда-нибудь захочется еще попробовать – придете ко мне. Придете?

– Не знаю, Анна Сергеевна. Странно все это как-то.

– Что странно?

– Ну вот это – как мы с Вами сидим тут.

– Ну сидим, чай пьем. Разговариваем. Беседуем. О книгах давайте поговорим. Или о кино. Вы читаете что-нибудь?

– Читаю.

– А кого?

– Вот Пелевин новый вышел – уже начал.

– А чем Вас привлекает Пелевин?

– Своим субъективным идеализмом: у него везде – какой мир ты себе нарисуешь, в таком и будешь жить.

– Так Вы немножко учились, я смотрю.

– Да, три года, на историческом.

– Вас интересует политика?

– Нет, политика меня совершенно не интересует – после Пелевина. Сплошное манипулирование сознанием. Я сам себе манипулятор.

– А что?

– Древняя история – Греция, Рим.

– Цезарь?

– И Цезарь. Тиберий. Калигула. Нерон.

– Хорошая компания. Вам нравится Калигула, этот сексуальный маньяк?

– Это мой любимый фильм.

– Но в фильме это же Малькольм МакДауэлл, а не Калигула.

– Да, но Клеопатра, в общем, была некрасивой женщиной. Для нас Клеопатра – Элизабет Тейлор. Вы, кстати, на нее чем-то похожи. Плечами и… гру… губами.

– Правда? Спасибо. Видите, какая у нас интересная беседа. А Вы боялись. Боялись же, скажите правду.

– Боялся. Я не знал, как это будет.

– А Вам надо все знать наперед? Чтобы шлем надеть? Вы не любите спонтанность?

– Ну почему же. Но я не люблю на рыбалке вместо карпа увидеть в воде крокодила. Я люблю игру. В бисер. Но правила устанавливаю я сам.

– А у Вас острый язык.

– Есть немного. Вы не обиделись?

– Нет. Я ценю интересное сравнение. А чем Вам нравится Калигула?

– Я не могу сказать, что он мне как-то особенно нравится. Это трагедия. МакДауэлл его прекрасно сыграл – виден живой человек сквозь маску кровавого тирана и маньяка.

– Трагедия? Как интересно. Это была трагедия римского народа. При чем тут Калигула? Для него это был праздник.

– Нет. Народ имеет таких правителей, каких заслуживает. Так ему и надо. Это трагедия абсолютной власти, вседозволенности, трагедия достижения предела желаний.

– Я никогда об этом так не думала. Вы думаете, у желаний есть предел?

– У всего есть предел. Я не верю в бесконечность.

– Наверно, Вы правы. Дефицит желаний – ужасная вещь.

– У Вас нет желаний? Никаких? Я не поверю.

– Вот смотрите: дети любят конфеты, потом они вырастают – не едят же они конфеты три раза в день. Все приедается.

– Да, но тогда на сцену выходит экзотическая кухня.

– Но количество рецептов конечно.

– Вы любите готовить?

– Любила. Даже простой борщ для любимого человека – поэма.

– Вы что-то говорили о разбитой жизни. Не хотите рассказать? Пока я не разбил чашку.

– Почему бы и нет. История моя банальна: двадцать лет брака, вылившиеся в полное равнодушие. Осталось только соблюдение приличий. Желания умерли сами собой. Для женщины хуже этого ничего нет. Отсюда любовники. Некоторое разнообразие. Потом однообразие.

– А можно про смерть желаний поподробней.

– Не знаю даже, как Вам объяснить. Я еще вызываю у мужчин желание, хотя мне осталось недолго. Но меня это как-то все меньше радует. Не возбуждают меня их дурацкие желания – одинаковые у всех. Как-то наш интеллектуальный разговор перешел в откровенный – Вы не пугайтесь, Миша, – так мало людей, с которыми хочется поговорить.

– А что Вас возбуждает? Извините. Можете не говорить.

– Не к чему извиняться – это я Вас вызвала на разговор. Вы же думали: Ну что она от меня хочет. Думали?

– Думал.

– И что надумали? Что я хочу уложить Вас в постель?

– Если бы это было Вашей целью – уже давно попытались бы. Хотя, может быть, Вы любите помедленнее. Сам процесс передвижения в спальню. Хочу Вам напомнить, что у меня Белка.

– Я помню, Миша. Обещаю, что не буду «тащить» Вас в постель.

– Тогда что? Я не верю, что мы здесь для простого чаепития.

– Вы проницательны. Хотя с Вами интересно и просто поговорить.

– А что входит в «не просто»?

– Вот знаете, французы – известные гурманы. Я как-то видела гастрономическую передачу, так там был салат – из анютиных глазок.

– И где же… глазки?

– Я хочу, чтобы Вы на меня посмотрели. Согласны? Хотите?

– Да я и так… уже…

– Нет. Не так, – Анна Сергеевна взяла в руки пульт, переключила телевизор на медиаплеер, поискала нужный файл, нажала «плей», – я подержу Вас за запястье, хорошо, Миша?

– Хо… ро…

На LCD-экране телевизора возникло дергающееся изображение – камеру навели на двуспальную кровать и закрепили на штативе. В центре кровати лежала женщина, одетая в черные чулки и красные туфли, на глазах у нее была черная бархатная повязка, больше ничего не было. Руки ее были подняты и заложены за голову, груди смотрели в потолок, колени согнуты и сдвинуты, она ими неспешно двигала в ритме старинных часов. Михаил быстро повернулся налево – Анна Сергеевна смотрела прямо на него, пальцы ее правой руки лежали на вене его левого запястья. Пульс его забился в ритме африканских барабанов. Господи, хоть бы зиппер выдержал. Он вернул взгляд к телевизору. Слева к изголовью кровати подошел мужчина, он был одет в брюки и рубашку, в руке у него была роза на длинном стебле. Он склонился к женщине, провел бутоном по ее губам, по шее, между грудями и по соскам. Потом положил розу женщине на живот и взялся руками за ее колени; она немного посопротивлялась, но позволила раздвинуть себе ноги. Михаил судорожно глотнул. Мужчина взял розу и повел ею по животу вниз, дошел до черного треугольника волос, медленно вернул бутон розы наверх и проделал это несколько раз. Женщина задышала глубже, она уже не сдвигала ноги, поднимала живот навстречу цветку. Тогда мужчина повернул стебель и коснулся шипом коричневого соска – женщина вздрогнула. Теперь по ее коже бродили шипы, она дергалась и непроизвольно выгибала спину. Когда шип добрался до вершины треугольника, она заметно напряглась, потом бедра ее резко поднялись, она опустила руки, отбросила розу, сжала ноги, перевернулась на бок и свернулась калачиком, спрятав ладони между бедер. Мужчина вернулся к камере, экран погас. Михаил забрал свою руку, повернулся – Анна Сергеевна пристально вглядывалась ему в глаза.

– И в чем для Вас кайф? Сейчас? Вы эксгибиционистка? Или Вам уже мало розы – нужны шипы?

– В Вашем пульсе, Миша. Я так никогда раньше не делала, это был эксперимент. Я получила огромное удовольствие, спасибо. Выпейте чаю.

– Мне нужно покурить.

– Конечно. Вы не сердитесь?

– Нет. Я сам люблю эксперименты. Только хочу понимать их механизм.

– Спрашивайте.

– Что Вас так возбудило?

– Ваша реакция, прежде всего.

– А еще?

– Момент переступления порога – внутри себя. На это ведь еще надо было решиться. Я ведь Вас почти не знаю.

– Да, это как с парашютом прыгнуть.

– Никогда не пробовала, но, наверное, похоже.

– Шаг к свободе. К жизни. Или смерти.

– Точно. У Вас удивительно точные формулировки.

– И Вы совсем не боялись? Перед этим. Когда нажимали кнопку пульта.

– А Вы прыгали с парашютом?

– Да.

– И не боялись?

– Боялся. Но перебороть свой страх, прыгнуть – это просто улетный кайф.

– Ну вот, Вы сами себе и ответили.

– Жаль. Лучше бы Вы рассказали. Ладно, пойду покурю.

– На балконе, если не возражаете. Вернетесь – я буду в той комнате, – Анна Сергеевна махнула рукой в сторону закрытой двери, которая была видна через холл. Михаил вышел на балкон, закурил. Что за дрянь! Сигарета горела, подожженная с фильтра, он выбросил ее и закурил новую. Ну и кино ты сегодня посмотрел. Аж крыша едет. И так все пристойно сначала было. Чай. А потом так непристойно. Так только в кино бывает. Торч до сих пор не прошел. Какая удивительная женщина. Редкая. Черт, даже жаль… Он докурил, вернулся в комнату, хлебнул холодного чаю, оглядел комнату и вспомнил, что Анна Сергеевна ушла в другую. Он пересек холл, повернул бронзовую дверную ручку, вошел и остолбенел.

Перед ним возник интерьер спальни с широкой кроватью с высокой спинкой, состоящей из золоченых трубок, она была застелена алым шелковым покрывалом, на котором лежала Анна Сергеевна: платья на ней уже не было, его заменил черный атласный корсаж с красной оторочкой, полностью открывающий грудь; черные чулки и туфли остались. Она опиралась плечами на подушки и закрывала груди ладонями.

– Хотите на них посмотреть?

– Вы и сами это знаете, зачем Вы спрашиваете.

– Я хочу, чтобы Вы это сказали.

– Нет. Я же Вам сказал: у меня Белка.

– Я Вас и не зову в постель. Не хотите говорить – сделайте для меня одну вещь.

– Какую?

Анна Сергеевна отняла руки от грудей, повернулась и коснулась пальцами блестящих наручников, которые свисали с крайних трубок спинки кровати, – наручники зазвенели, Михаил аж застонал, но стиснул зубы.

– Пристегните меня. Пожалуйста.

– Зачем это Вам?

– Хочу так просто полежать. А Вы постоите. Или посидите рядом. Посмотрите на меня. Такое во мне возникло желание. Новое. Это так редко бывает. Прошу Вас. Что Вам стоит – Вы меня уже видели. Это ведь не измена. Ключи вот, на тумбочке.

– Эксперимент? Опять?

– Да.

Михаил подошел к левой тумбочке, наклонился, вставил запястье Анны Сергеевны в кольцо наручника и защелкнул его, потом обошел кровать и так же пристегнул левую руку, зачем-то посмотрел на свои часы. Ладно, будет тебе эксперимент. Он снял свои часы и застегнул их на запястье женщины, достал смартфон, поднял EmoRecPlayer и включил запись.

– Зачем мне Ваши часы? Каждая секунда и так проходит сквозь меня как стрела. Вы что, хотите меня заснять? Фото на память? Или видео?

Жар залил голову Михаила, рука с телефоном дрожала.

– А Вы? Вы хотите этого?

– Наверное… да. Я об этом не думала… но сейчас захотела. Только что. Когда Вы достали телефон.

– А если я выложу видео в инет?

– Нет, Миша, не выложите.

– Почему?

– У Вас же такой… опыт… впервые?

– Ну да.

– Ну вот. Вы его оставите себе. И никому не покажете.

– Может быть. Но есть ведь вероятность…

– Есть. И это очень возбуждает. И будет возбуждать потом. Долго.

– Чем?

– В неизвестности всегда таится риск, опасность, а это возбуждает. Я сейчас Вам отдаю себя. Это в природе женщины – отдавать. Это необычайно приятно, Вы не можете это понять. Вы сейчас можете сделать со мной все, что хотите. Но не будете. Я так и думала. Но запись Вы включите. Вы ее заберете с собой, будете смотреть, Вы не можете от этого отказаться. Вы хотите этого. Вы хотите меня, и не спорьте. Вы хотите, чтобы я была у Вас в телефоне – вот такая… как сейчас. Вас возбуждает потенциальная возможность. И меня тоже. Не возражайте мне. У Вас дрожат руки. Снимайте уже.

Вот так кино, блин. Ты сегодня прямо Тинто Брасс, Майкл. Это тебе уже не на LCD ее видеть, от нее прямо жар пышет, всего-то метр до нее, руку протяни… Михаил вытер пот на лбу, открыл на смартфоне камеру и клацнул красный кружок – на экране появилась Анна Сергеевна, она подвигала плечами, попыталась высвободить руки, вытянула ноги, согнула их в коленях и развела в стороны, потом опять сдвинула. Твою ж мать! Хоть бы батарейка не сдохла! Он включил зум и обследовал все части тела женщины, медленно двигая телефоном. Анна Сергеевна следила за движением камеры, двигала ногами, то открывая, то пряча пушистый Бермудский треугольник; поиграв так с минуту, она широко раздвинула ноги, глаза ее не отрывались от лица Михаила. Он мог различить каждый волосок на ее атласной коже. Два красных кружка мигали в низу экрана смартфона: EmoRecPlayer и камера бесстрастно делали свое дело. Ты ж хотел совместить два файла в один, сделать видео с записью эмоций, вот тебе и материал для работы, вот и будет первый шедевр, первый блокбастер. Черт, но ты же никому это не покажешь, она права, запрешь в сундук и закопаешь под дубом на необитаемом острове. Но сама мысль, что он там есть, будет греть тебя. Господи, не урони телефон, сил нет, руки дрожат.

Михаил оторвался от экрана и посмотрел на Анну Сергеевну – грудь ее ритмично поднималась.

– Мне пора уже, Анна Сергеевна, я пошел.

– Уже? Так быстро? Мне так жаль. Расстегните меня тогда.

– Муж расстегнет. Я спешу, – он развернулся и пошел прочь из спальни.

– Миииша!!! Что Вы! Ну подождите! Не уходите!

Михаил прикрыл за собой дверь, пересек холл, открыл английский замок и хлопнул дверью, потом досчитал до шестидесяти, глядя на мигающий кружок Эморека, и вернулся в спальню.

– Ну что – Вы удовлетворены?

– Боже, Миша! Это было ужасно! Так неожиданно, так остро! Как будто Вы мне туда, – она повела глазами в низ живота, – вставили перец, длинный красный перец. Это было просто восхитительно! Я Вам так благодарна!

– Так что – закончим?

– Ну подождите. Еще немножко, прошу Вас! Я еще не всё.

– Что еще?

– Я думаю, Вам это тоже будет интересно. Мы с Вами очень похожи в чем-то. Я хочу Вас попросить еще об одной вещи.

– Какой вещи?

– Видите – комод. Откройте верхний ящик. Только не пугайтесь.

Михаил развернулся, увидел комод с двумя бронзовыми канделябрами и зеркалом над ним, подошел к нему и открыл ящик. Ёпсель-мопсель, это же весь наш раздел Love gadget! В ящике лежали фаллоимитаторы разных цветов и размеров, металлические зажимы для сосков на блестящей цепочке, а в центре развалилась длинная плеть, состоящая из множества кожаных ремешков.

Он вспомнил стебель розы с шипами в недавно виденной записи, взял в руку плеть и покрутил ею в воздухе.

– Вы этого хотите? Серьезно?

– Да.

– Я не могу бить женщину.

– Вы и не будете меня бить. Отнеситесь к этому как к медицинской процедуре. Это будет такой массаж. Я ведь Вам делала.

– Массаж, говорите.

– Да. Ну пожалуйста!

Господи, ну разве можно от этого отказаться… когда такая женщина… так лежит… и так просит… Прости меня, Господи. Михаил подошел к кровати и легонько поквецал кончиками ремешков по роскошной груди Анны Сергеевны. Сердце его бухало, пот стекал по вискам.

– Не бойтесь! Сильнее!

Тогда он слегка крутанул плетью и опустил ее хвост на правую грудь женщины – она вздрогнула и судорожно вздохнула. Ну ладно, хочешь – на тебе массаж. Он несильно вертел в воздухе плеть и опускал ее на кожу Анны Сергеевны: на грудь, живот, бедра. Она дергалась, выгибала спину, охала и потом улыбалась; когда плеть дошла до низа ее живота, она широко раздвинула ноги и посмотрела на Михаила.

– И там?!!!

– Да.

Михаил глянул на экран смартфона – у батарейки светилось одно деление, но оба красных кружка записи мигали. Он легонько махнул плетью и опустил ее между ног женщины – бедра ее судорожно сдвинулись.

– Еще! – Анна Сергеевна опять широко развела ноги, – сильнее!

Михаил вертанул плеть и направил кончик ее хвоста в устье Бермудского треугольника, женщина вскрикнула, сжала ноги, засучила ими по покрывалу так, что слетели туфли, цепочки наручников зазвенели; она повернула колени вправо и почти перевернулась на живот, на экране смартфона появились роскошные ягодицы, ноги опять раздвинулись – он взмахнул плетью и от души опустил ее вниз.

Даже приятно было, кто бы мог подумать, а, Майкл. Тебе ведь было приятно лупасить ее плеткой, сукин ты кот. Признайся. Так ты и во вкус войдешь. Не, ну ты шо. Никада! И что же это, что это с тобой было. Да все очень просто: ты доставил женщине удовольствие, которое она хотела получить, и ее наслаждение передалось тебе. А ей точно было хорошо? Да ты что – она кончила только-что – прямо в твой Эморек, прямо в камеру – чтобы ты потом не сомневался, что такое возможно. И она хотела, чтобы ты с ней это сделал. И записал. И унес собой. А она еще говорит про смерть желаний! Ну и женщина! Просто пи…ц!

Анна Сергеевна перестала вздрагивать и стонать, постепенно затихла, развернулась на спину, сдвинула ноги и вытянулась, выдохнула и посмотрела на Михаила.

– Я даже не помню, когда мне было так хорошо.

– Правда?

– Да, Михаил. Благодарю Вас. Расстегнете меня теперь? Уже все.

Михаил взял с тумбочки ключ, отстегнул правый наручник, обошел кровать, отстегнул левый и снял с запястья женщины свои часы, потом остановил запись. Анна Сергеевна поймала левой рукой его запястье и прижала палец к вене.

– Сделайте мне приятно – скажите, что Вам понравилось. Это со мной делать.

– Не скажу.

– Ну и не говорите. И правильно. Помните итальянский фильм – «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Не все нужно говорить. Мы теперь связаны… цепью.

– Какой?

– Мы знаем друг о друге то, чего не знают другие. У нас есть общая тайна. Я уверена, Вы ее сохраните. И не только у Вас есть – и у меня. Хоть Вы и не хотите это признать. Я знаю, что Вам понравилось. И что у Вас это в первый раз сегодня. Я Вас, в определенном смысле, лишила невинности. Это так приятно – сделать из юноши мужчину. Вы не можете себе представить, как приятно.

– Прощайте, Анна Сергеевна. Спасибо за чай. Замечательный был… микс.

– До свиданья, Михаил. Спасибо Вам за все.

***

Михаил открыл ключом дверь своей квартиры, разулся: в комнате горел свет, Белка сидела в кресле, держала в руках книжку вверх ногами и смотрела на него.

– Ну Мииишка! Ну ничего не говори!

– Я и молчу.

– Ага, знаю я твое молчу! Щас будешь кричать на меня.

– А не за что?

– Ну я не хотела! Я не буду больше!

– Чего не хотела? Что не будешь?

– Ну ничего не хотела! Я ничего и не делала!

– Хвостом вертела?

– Ну немножко совсем. Не специально. Оно само так вышло!

– Снимай трусы – получишь по заднице.

– Ну Мишутка, ну не надо!

Михаил зашел в комнату, устало опустился на диван и похлопал по колену.

– Ложись сюда.

– Ну мне будет больно!

– А ты как хотела. Давай.

Белка картинно вздохнула, встала с кресла, с гордым видом королевы в изгнании подошла к дивану и, опустив до колен трусики, улеглась животом на колени Михаила. Он поднял подол юбки и положил ладонь на розовую попку, погладил ее и опустил вниз, между ног.

– Нет, Белка, не буду я тебя наказывать.

– Так ты меня совсем не люуубишь?!!

– Вот ты дурында моя любимая, вертихвостка голопопая. А чего ты мокрая уже?

– Ну я не знаю, Мишка. Я не виновата. А чего ты мне в живот уперся?

– Ну чего-чего. Целый день руки чесались по заднице тебе надавать. А теперь все в него ушло.

– Так и хорошо. Давай его сюда. Вот, щас я его почешу, приласкаю. Чувствуешь?

– У тебя язык шершавый, Бельчонок.

– Ну и шершавый, и что, ему же нравится, я вижу. Давай, он меня накажет. Давай? Как ты хочешь?

– Давай ты побудешь лошадкой.

– Давай!

Девушка встала, опустилась рядом на колени, подняла юбку и положила руки на диван. Михаил соскользнул с дивана на ковер, запустил левую руку между ног Белки и стал целовать ее спину, опускаясь все ниже, пуская в ход зубы, захватывая ими упругую розовую плоть, потом поднялся, вошел в нее, ухватил за рыжий хвост левой рукой и двинул свои бедра вперед.