Он трогал языком клитор, втягивал его в рот и сосал, с наслаждением слушал стоны девушки, ощущал начинающуюся дрожь ее бедер. Внезапно что-то щелкнуло у него в голове, он взял розу и опустил ее на венерин холмик так, что шип уперся прямо в клитор. Белка дернулась, закричала, он убрал цветок, девушка сжала бедра, перевернулась на бок, но он с силой развернул ее на спину, раздвинул ноги и опять стал трогать клитор языком и сосать его. Голова его ощутила снизу ураган оргазма, Белка кричала и сучила ногами, брыкалась, извивалась всем телом; цепочки наручников звенели серебряным звоном.

– Все, Мишутка, не могу больше! Пусти, а то щас умру! Ой, боже, как мне хорошо! Иди, ляг на меня. Поцелуй меня в губы. Как я тебя люблю. Ты мой сладкий мучитель. Сумасшедше просто было. Никогда так раньше не было.

– Не больно?

– Еще как больно! Как молния через меня прошла! Но потом как лавина во мне рухнула. Плотина прорвалась. Я думала, что я умру. Послушай мое сердце.

– Бубухает.

– Прямо выскакивает. Расстегни меня. Я хочу тебя обнять. И задушить хочется. Вот так розы ты мне подарил. Я хочу эту сохранить. Ее потом надо будет подвесить головкой вниз, и она засохнет, но будет стоять засушенная долго. Я хочу, чтобы она тут была все время, в спальне.

– И она будет пахнуть тобой.

– И тобой. Она будет пахнуть собой и нами.

– Это и есть запах любви. Тот, что искали все великие парфюмеры. А формула так проста. Все великое просто.

– Ты знаешь, за что я тебя люблю?

– Нууу… наверно, я такой себе Геракл в постели. И Аполлон тоже еще тот.

– Геракл твой, по-моему, дурак был. А тут мало конем скакать. Как в дурной порнухе. Ты у меня умный. И ты меня чувствуешь. И знаешь, что мне хочется. Или угадываешь. Поэтому мне так хорошо с тобой. И никто другой мне не нужен.

– Так это сейчас. А ты говорила, что с детства меня любила.

– Вот ты глупый у меня. Любовь и возникает как предчувствие того, что будет. Это всегда ожидание волшебства.

– Но бывают же и разочарования.

– Конечно. Но мне повезло. А ты меня когда…?

– А ты была простой девчонкой во дворе. Маленькой. Такая себе писюшка с хвостиками. А потом ты вдруг как-то незаметно изменилась. А я все никак не мог…

– Так тебе хвостики не нравятся?

– Нравятся. И ты мне нравилась. Знаешь, иногда мечтаешь… о заморских странах, о чудесных садах… о волшебных гуриях… не замечая ромашку на краю дороги. А в ней и есть вся красота мира. Такая она простая… настоящая и родная. Когда это понимаешь, не хочется уже никаких орхидей.

– Спасибо, родной. Так ты красиво говоришь иногда. В душ надо сходить.

– Ну иди. Я покурю.

На кухне Михаил глубоко втянул в себя душистый дым, задержал его в себе, потом открыл рот и дал ему свободно выйти. Дым не особо рвался на свободу, складывался в воздухе в причудливые облака, менял форму, расплывался. И дух божий витал над водой. Дым над водой. Бессмертная вещь. Хорошее утро. Пошли в душ заглянем. Ну пошли.

В ванной он сбросил с себя одежду и зашел в душевую кабину, обнял Белку за плечи, она прижалась к нему всем телом, губы их блуждали по коже друг друга, упругие струи горячей воды смывали следы утренней страсти, давая место новой, обновляя тела для неизведанных еще наслаждений.

В спальне Белка присела к трельяжу, прикоснулась ладонью к бутонам, расчесала волосы и заколола их в узел на затылке, Михаил подошел сзади и опустил ее халат, обнажив плечи.

– Не хочешь примерить?

Он положил на трельяж черную плоскую кожаную коробку с золоченой застежкой, девушка глянула в его глаза в зеркале и открыла крышку: на белом атласе лежала черная бархатная лента, перехваченная золотой петлей, с которой свисала жемчужина величиной с лесной орех, она была неправильной формы и слегка похожа на грушу.

– Мииишка! Какая прелесть!!! Спасибо!!! И так оригинально! Все эти ее выступы и впадины… это же она так выросла?

– Да. Это жемчужина-барокко. Маркиза Помпадур их очень любила. Они ценились именно за свою причудливость. Тогда умели ценить необычное. Это сейчас все едят одни и те же гамбургеры, юзают одни и те же айфоны… трахаются как коты в подъезде.

– Ну застегни уже скорей!

Михаил застегнул сзади на шее Белки золотую застежку, она завертелась перед зеркалом, потом развернулась, вскочила и запрыгнула на него, обхватив ногами.

– Так я теперь буду маркиза?!

– Конечно. Ты и была ею всегда. Дело ведь не в титуле. Ты же помнишь, она была из среднего класса, но сумела представить себя особенной, отличной от других. Это и сделало ее королевской фавориткой. А попа у тебя даже и лучше, так что…

– А где ты ее попу видел?!

– А мы с тобой картину видели, Буше ее написал для короля обнаженной, лежащей на животе. Смартфонов тогда ведь не было…

– Ну все! Я хочу портрет! И с розами! Прямо тут.

– В халате?

– Без.

– С голыми плечами?

– Да.

– В фейсбук?

– Ну не мешай, изверг, веселиться бедной девочке! Над которой ты только что надругался страшным образом. И это ведь опять ошейник, Мишка, хоть и бархатный. Ты меня маркизой хотел сделать или рабыней? Или маркизой в рабстве? Буду как Анжелика у пиратов? Или ты хочешь сказать, что ты об этом не думал?

– Внятно не думал. Может, подсознательно вышло.

– Ну вот. Я у тебя подсознательная рабыня буду.

– Ладно. Заметано.

– Ну пойди покури, я подкрашусь немножко.

На кухне Михаил сёрбнул холодного кофе из кружки и закурил. Ну вот такая она у тебя. Ее радует спальня, что ты ей купил, ей нравятся твои подарки. И ей нравится внимание. И не только твое. Всехнее. И что? Ты, уже забыл, что было полчаса назад? Пусть порадуется девочка. Маленькая девочка со сбитыми коленками, которую ты угощал халвой в песочнице. А ей ее не покупали. А теперь ты можешь купить ей все. И заметь, она ведь сама никогда у тебя ничего не просит. И такая у нее радость искренняя, что тебе хочется сразу побежать и купить ей что-нибудь еще. Все купить, что доставит ей радость. И она любит приносить радость тебе. Вот как сегодня. Пошли к нашей маркизе. Ну пошли.

Он вошел в спальню, Белка сидела на пуфике, она накинула полупрозрачный воздушный белый пеньюар, вдела в уши жемчужные сережки; в сдвинутых створках трельяжа отражалось три букета роз.

– Ну, смотри сюда. Попробуем.

Девушка опустила кружево вниз, обнажив плечи, и положила ладони на груди, томно изогнув запястья, на безымянном пальце ее левой руки переливалось кольцо с тремя переплетенными дорожками, усыпанными маленькими бриллиантами, которое он купил ей в Ницце. Боже, как она хороша. Она даже как бы и одета, но в этом эротики больше, чем во всем «Плейбое». А смотрит она как. За такой взгляд можно жизнь отдать. И заметь, это она на тебя, Дуридома, так смотрит. Так, щелкаем. Еще. Чтоб ноги были видны. И крупный план. Все. Проверяем. Прекрасно получилось. Она у тебя просто жемчужина.

– А ну покажи, Мишка. Да, ничего так. А тебе нравится?

– Хорошо получилось. Ты просто роскошная сегодня. Хочешь повесить?

– Нууу… я уже была сегодня…

– Ну давай я повешу.

– У себя? Ну повесь. А что ты напишешь?

– А вот смотри.

– «Жемчужина барокко: Изабелла в будуаре». Красиво. Меня так никто не называет. Так это у нас будуар? Как у маркизы де Помпадур?

– Ну да. Твой. Место, где твой бутон раскрывается. Где ты расцветаешь. Где проявляется твоя истинная сущность.

– Это когда я кончаю, что ли? Ты шутишь опять?

– Вовсе нет. Женщина должна излучать любовь: формами, запахом и звуками.

– Ну ты меня засмущал прям совсем. Я опять сегодня громко кричала?

– Ты кричала. И лучше этого звука нет ничего на свете.

– Правда?

– Правда. Если я вдруг умру случайно, не нужно мне делать массаж сердца – включи мне запись твоего оргазма.

– Ну Мишка! Ну такому в мединституте не учат!

– Значит, и я внесу что-то новое в науку.

– А ты не хочешь свой университет окончить?

– Зачем? Чтобы вибраторы с дипломом продавать?

– Ну зачем ты так? Ну сделай мне приятно.

– Опять?

– Вот щас сковородкой палучишь у меня! Не придуривайся! Обещай мне!

– Нууу… надо подумать. Буду сообщения клиентам подписывать: МД, магистр исторических наук, специалист по имперскому борделю Калигулы. Тоже круто. Все сразу бросятся лав гаджеты покупать.

– Вот болтун ты у меня ни-ваз-мож-ный!

– Буду ездить на сессии… а научный руководитель у меня будет женщина… в очках. И с пятым размером бюста.

– Ну убью уже щас тебя совсем! Чтоб летом у меня восстановился! А с твоими руководительницами я сама разберусь. Может, тебе еще и некрасивая попадется.

– Слушаюсь, Ваше Сиятельство. Еще приказы есть?

– Есть. Я сегодня готовить не хочу. А уже скоро и обед. Так что ты там придумай что-нибудь.

– Да я там купил всякого-разного. И на всякий случай столик заказал.

– Так ты меня приглашаешь? А куда?

– В «Гранд-отель».

– Ууу, круто! Так туда же платье надо надевать.

– А у тебя и нет ни одного. Бедная ты несчастная.

– Нууу… а какое?

– А какое хочешь. Ты же именинница.

– Я хочу… Под бархотку надо что-нибудь черное…

– Ага, я понял, это ты на «Шанель» намекаешь.

– Нууу… как ты скажешь…

– А ты хочешь.

– Ну давай последний раз. Ты же будешь со мной.

– Ладно. Последний.

– Все! Мне надо собираться! А ты посуду помой!

– Вот, так всегда.

Часа через два Михаил, тыняясь по квартире, столкнулся с Белкой – она была уже при полном параде: волосы подняты в высокую прическу, открывающую со всех сторон бархотку с жемчужиной, строгое черное платье с полупрозрачной вставкой на груди, сквозь которую проглядывали соски, черные чулки и лабутены на высоченных шпильках.

– Ну как?

– Убойно.

– Честно?

– Честно.

– А ты чего голый?

– Да я…

– И пиджак надень!

Михаил влез в черные джинсы и футболку и нехотя надел черный пиджак, обул черные «Nike Air»; они спустились во двор и направились к стоянке.

– Мишка. Давай на моей поедем.

– Ну конечно. Красный «Мустанг» и черная «Шанель». Классика. Стендаль. Только тебе придется босиком на педали давить.

– Не боись за меня – у меня там лодочки есть.