Цитаты из книг автора «Михаил Агеев»

Уже через месяц я остыл к войне, и если с подогретым восхищением читая в газете о том, что русские побили где-то немцев, приговаривал при этом – так им и надо, сволочам, зачем полезли на Россию, – спустя еще месяц, читая о какой-нибудь победе немцев над русскими, точно так же говорил, – так им и надо, сволочам, не лезли бы на немцев. А еще через месяц вскочивший у меня на носу чирь – бесил, заботил и волновал меня если не больше, то уж во всяком случае искреннее, чем вся мировая война. Во всех этих словах, как – война, победа, поражение, убитые, пленные, раненые, – в этих жутких словах, которые в первые дни были столь трепетно живыми, словно караси на ладонях, в этих словах для меня обсохла кровь

А вы, кажется, господин Штейн, – сказал он, – испугались здесь антисемитизма? А напрасно. Антисемитизм вовсе и не страшен, а только противен, жалок и глуп: противен, потому что направлен против кро

Ты должен знать, что мой муж не ревнив. Это отсутствие в нем чувства ревности объясняется избытком самоуверенности и недостатком воображения. Однако эти самые чувства, которые воздерживают его от ревности, побудили бы его к чрезвычайной жестокости, узнай он о моей измене.

Евреи перестанут быть евреями только тогда, когда быть евреем станет невыгодно не в национальном, а позорно в моральном смысле.

Испытывая счастье, достаточно было только подумать о том, что счастье это ненадолго, как оно в то же мгновение кончалось. Кончалось ощущение счастья не потому вовсе, что внешние условия, создавшие это счастье, обрывались, а лишь от сознания того, что внешние условия эти весьма скоро и непременно оборвутся.

не коварство, не хитрость, не подлость разума, а только Человечность, Справедливость и Благородство Души принуждают нас негодовать, возмущаться, приходить в ярость и мстительно свирепеть. Поймите, Пророки, что механизм наших человеческих душ – это механизм качелей, где от наисильнейшего взлета в сторону Благородства Духа и возникает наисильнейший отлет в сторону Ярости Скота.

Так, в бульварных потемках, шли мы рядом, враждебно настороженные и все-таки как-то нужные друг другу, и я говорил слова, влюбленность которых казалась тем более правдоподобной, чем менее она была правдива.

глотнув какой-нибудь кислоты из аптекарского пузырька, – начавшейся болью остановить жизнь, и тут же в корчах свалиться на спину, навзничь, так – чтобы еще раз, в последний раз, увидать над собой это жидкое, московское небо. Уже было лето, выпускные экзамены давно были кончены, – но кипятить в себе восторг по причине того, что я наконец студент, становилось все тяжелее, и заметно я начинал еще больше тяготиться наступившим бездельем, чем теми волнениями, которым оно являлось наградой. И только раз или два на неделе, когда у меня случалось несколько рублей, – примерно так, чтобы хватило заплатить за извозчика и за номер, – я выходил.

Бульвары были как люди: в молодости, вероятно, схожие, – они постепенно менялись в зависимости от того, что в них бродило.

близость цели нисколько не означает большую непременность ее достижения