Эти слова с полным правом можно отнести и к «Дневникам» Людвига, о которых и упоминать бы не стоило, если бы не одно обстоятельство: эти «документы», в отличие от того же «Дневника Вырубовой», имевшего лишь «кратковременный успех», до сих пор (!) рассматриваются некоторыми не особо компетентными «исследователями» в качестве первоисточника, доказывающего безумие и аморальный облик короля. А между тем и у «Дневника Вырубовой», и у «Дневников» Людвига была, повторяем, вполне конкретная задача: манипулируя сознанием читателей, максимально очернить и оклеветать членов свергнутой монаршей династии. Общеизвестно, что запачкать гораздо проще, чем отмыть. И как же обидно бывает, когда легковерные умы принимают клевету за чистую монету и распространяют ее. Анне Александровне Вырубовой повезло больше, чем Людвигу II. Обилие доступных материалов, связанных с царской семьей, и имеющаяся у историков возможность работать с соответствующими архивными фондами позволяют заинтересованным лицам легко отделить зерна от плевел. Что же касается упомянутого выше архива Дома Виттельсбахов, хранящего не только личные письма Людвига II, но и многие официальные документы, то он и сегодня практически закрыт для исследователей.

С одной стороны, официальная версия объясняет это просто: неблаговидные эпизоды биографии царственной особы не подлежат широкой огласке. Но с другой стороны, сам факт сокрытия от общественности ряда важнейших документов наводит на «крамольную» мысль: видимо, есть что скрывать. Значит, узурпация власти всё же имела место и предки нынешних Виттельсбахов происходят по прямой линии как раз от узурпатора. Неужели с целью сокрытия, а вернее оправдания этого преступления распространялись грязные клеветнические сплетни и кропались фальшивки, лживость которых так трудно доказать, не имея на руках должного количества подлинных документов? Право, уж лучше было бы Виттельсбахам, чтобы снять с себя подобные обвинения, предать гласности пресловутые «неблаговидные эпизоды биографии» (так и хочется спросить: какие же еще более неблаговидные, после всей той грязи, коя потоками безнаказанно лилась в адрес Людвига II?) и тем самым оправдаться самим. Однако этого не происходит. Почему? Очередной вопрос вновь остается без ответа.

Под гриф секретности попали даже материалы расследования гибели Людвига II. Правда, некоторая часть их увидела свет в двухтомном издании каталога и пояснительных очерков к выставке «Сумерки богов»^{14}, подготовленной в 2011 году к 125-летию со дня смерти последнего короля-романтика.

Само название двухтомника отсылает нас к роковой личности в жизни Людвига II – Рихарду Вагнеру. В настоящем труде нам придется довольно долго останавливаться на вопросе их взаимоотношений. Венценосные особы априори лишены такого счастья, доступного простым смертным, как дружба. Людвигу выпало это исключительное счастье: он смог найти человека, которого называл другом. Правда, и этой поддержки Людвиг вскоре был лишен и оставлен в полной изоляции. На этом фоне сразу становится совершенно очевидно, что именно разрыв – вернее, отлучение Вагнера от короля – стал той роковой точкой отсчета, после которой Людвиг окончательно порвал с окружающим миром, так и не сумев его перестроить согласно своим идеалам. Раз мир такой несовершенный, что он не принял Вагнера, то и Людвигу в нем больше делать нечего. Парцифаль^[8] не смог сохранить свой Грааль; Лоэнгрину^[9] пришлось покинуть этот мир – лейтмотив вагнеровской музыкальной драмы, лейтмотив жизни Людвига II! Ему казалось, что именно он не сумел «сохранить» и «защитить» Вагнера. А значит, непонятый и отвергнутый подданными король отныне будет в одиночестве служить великому Искусству, словно Парцифаль и Лоэнгрин – Чаше Грааля. А, как известно, «рыцарей без страха и упрека» со времен Дон Кихота общество признавало сумасшедшими…

Сначала король возненавидел Мюнхен и даже хотел перенести столицу Баварии в Нюрнберг. Но очень скоро он понял, что это не выход. Чтобы обрести душевный покой, нужно построить себе убежище (а может, и не одно) вдали от любых столиц и скрыться в нем. Что это – развитие душевной болезни или трагедия личности – той личности, в которой, перефразируя Фридриха Ницше, слишком человеческое начало возобладало над слишком королевским?

На самом деле это было начало ухода в Ночь…

Духовное одиночество приводит к одиночеству физическому. Людвиг не создал семьи, замкнулся в себе; его всё более тяготило общество, которое его не понимало (и, соответственно, отвергало); он стал самодостаточным. Только наедине с собой он был способен ощутить душевный комфорт. Любое вмешательство в его личную жизнь воспринималось им как посягательство на его монаршую власть, которая, как это ни парадоксально, являлась первой и главной причиной развивавшегося душевного надлома.

Казалось бы, бремя монаршей власти должно было оказаться для Людвига непреодолимой преградой, не позволявшей ему уйти от действительности, но на самом деле подтолкнуло его к этому уходу. С одной стороны, статус как бы ставил короля над законом и критикой, утверждал его непогрешимость перед подданными. Правление Людвига, как мы уже отмечали, пришлось на самый закат эпохи «классической» монархии. Кто бы посмел возразить своему государю? Оставалось лишь благоговейно подчиняться, иначе можно было лишиться головы по обвинению в бунте. С другой стороны, эта же «вседозволенность» возлагает на монарха огромную ответственность и связывает цепями условностей дворцового этикета и международной политики. Публичная личность, а монарх особенно, всегда лишается права на неприкосновенность личной жизни. Правило «что можно Юпитеру, того нельзя быку» начинает работать в обратном направлении: что позволительно простому смертному, совершенно не дозволено монарху. Таким образом, та свобода личности, к которой так стремился Людвиг, была для него совершенно недостижима именно вследствие того, что он был королем, а потому в этом плане оказывался гораздо менее свободным, чем самый последний из его подданных.

Но этот непреложный закон «несвободы монарха» в отношении Людвига II как раз и не работает! Он поставил себя над законом: монаршее служение государству он понимал как служение государства самому монарху. Именно царственное положение дало ему возможность воплотить в реальном материальном мире фантазии и грезы, наполнявшие его внутренний мир.

Многим из нас свойственно прятаться от окружающей действительности, которая часто бывает жестока и несправедлива, в мир, созданный воображением. Уход в такой мир – будем называть его виртуальным – является для любого человека своеобразным щитом, защитной реакцией, помогающей справиться с неизбежными неприятностями, подстерегающими в реальности. Виртуальный мир так же индивидуален и неповторим, как и человеческая личность. Мало кого мы пускаем в этот мир, он принадлежит только нам, в нем властвуем только мы, в нем воплощаются любые, самые смелые наши фантазии, и он не доступен никому из посторонних – если, конечно, мы не писатели, не художники, не актеры, не музыканты. При этом необходимо помнить, что любая творческая личность выносит на суд публики лишь часть своего виртуального мира, к тому же сильно измененную – так сказать, переработанную и интерпретированную.

Именно благодаря последнему обстоятельству – недоступности для окружающих нашего внутреннего мира – большинство из нас и считаются «нормальными» людьми. А вот если бы кто-то смог проникнуть в наше подсознание… Наше счастье в том, что мы не только не хотим, но и не можем, даже при желании, перенести собственный виртуальный мир в мир материальный. Когда же редким индивидуумам такое удавалось, их тут же безоговорочно объявляли сумасшедшими. Вспомним известный фильм Марка Захарова «Формула любви»: «Барин наш бывший заставлял всех мужиков латынь изучать; желаю, говорит, думать, будто я в Древнем Риме». Вот классический пример попытки переноса виртуального мира в реальность.

А король благодаря власти и исключительному материальному положению имел большие возможности воплощать свои мечты. Причем не только имел, но и воспользовался этими возможностями. Королю, как никому другому, была необходима психологическая разрядка – более нервной работы, чем у монарха, представить себе трудно. Кроме того, управление страной с некоторых пор дисгармонировало с внутренним миром Людвига. Он всячески стремился вернуть себе абсолютную «средневековую» власть, но лишь для того, чтобы никому не давать отчета в своих действиях. Он четко разделял свои интересы и интересы государства; более того, эти понятия для него вообще вступали в противоречие друг с другом. Ах, если бы он только сумел либо примирить в себе эти противоречия, либо полностью подчинить собственные желания благу страны! Увы, к такому монаршему подвигу Людвиг был неспособен – он, как мы уже отмечали, подчинил интересы страны собственным интересам.

Но по-другому и быть не могло: он уже жил в своем виртуальном лунном мире и пытался заставить окружающих жить в нем. Если простой человек вдруг во всеуслышание объявляет себя Наполеоном и начинает вести себя в соответствии со своими фантазиями, его помещают в психиатрическую клинику. Но если он, в душе считая себя Наполеоном, никому об этом не говорит, откликается на свое обычное имя, спокойно работает, а волю фантазиям дает, лишь оставаясь в одиночестве, его никто даже и не заподозрит в каких-либо психических отклонениях. Людвиг же «объявил себя Наполеоном» в масштабах целого государства.

При таком положении вещей его царствование не могло не закончиться трагически: король был признан недееспособным и душевнобольным, а регентом стал принц Луитпольд, его дядя, младший брат отца.

Конечно, необходимо учитывать, что к печальному финалу Людвига привел целый ряд объективных предпосылок. Его окружала абсолютно чуждая ему, если не сказать враждебная, среда. Он – средневековый рыцарь в царстве циничной корысти; тонко чувствующий романтик в сетях приземленного материализма; абсолютный монарх Средневековья на троне маленькой Баварии второй половины XIX века. Людвиг II Баварский – не только самая загадочная, но, пожалуй, и самая трагическая фигура столетия!

Людям свойственно недолюбливать власть, так сказать, в реальном времени. При этом в «неблагодарной» памяти потомков прочнее всего остаются как раз те правители, во времена которых случались различные войны, перевороты, массовые казни и т. д. Из всех коронованных властителей в российской истории обыватель в первую очередь назовет Ивана Грозного (комментарии излишни), Петра I («зубы, мол, лично драл у подданных, в Голландию ездил почем зря и бороды боярам рубил; ах да, еще Петербург на костях построил») и Екатерину II (опять же, заметьте, не за ее реальные заслуги перед Отечеством, а в связи с пресловутыми любовниками). И почти никто, к примеру, даже и не вспомнит – и это, несмотря на Русско-шведскую и Семилетнюю войны! – двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны, при которой не было казнено ни одного человека!

Есть, правда, еще один способ прочно остаться в исторической памяти: как только человек, облеченный властью, ее лишается – тем более при каких-нибудь трагических обстоятельствах, – его начинают активно жалеть, прощая и забывая всё то, что еще совсем недавно поднимало бурю негодования и недовольства. Умри Людвиг II в своей постели, оставаясь королем, – и никакие построенные им замки не были бы способны вызвать ни всеобщей народной любви, подогреваемой поисками таинственных, скрывшихся от справедливого возмездия заговорщиков, ни романтического флера невинно пострадавшего мессии, «распятого» неблагодарной циничной толпой.

Итак, истории не интересны благополучие и спокойствие; потрясения и трагедии – вот пища для ума, творчества и памяти людской.

Безумие монарха тоже является верным козырем для «вхождения в историю». Но был ли Людвиг II в прямом смысле слова психически больным человеком? На этот вопрос однозначного ответа нет. Историки и психиатры расходятся в диагнозах – от маниакально-депрессивного психоза (чередование фаз возбуждения и депрессии, что в той или иной степени наблюдалось у Людвига) и паранойи (кстати, королю однозначно поставили именно этот диагноз) до так называемого пограничного состояния, другими словами – сильного невроза, безусловно присутствовавшего у короля, или психопатии – то есть индивидуальных, не вполне обычных, особенностей характера, которые ни в коем случае не являются психическим заболеванием.

Нам кажется, что последнее определение – пограничное состояние – наиболее верно характеризует реальное положение вещей. Был ли король экстравагантным? Да. Безумным? Нет!

Что же касается пресловутых «архитектурных чудачеств» Людвига II, то Бавария обязана ему тремя новыми дворцами – в полном смысле слова шедеврами зодческого искусства. Это наиболее известный величественный Нойшванштайн (Neuschwanstein), построенный в горах над пропастью на высоте 1008 метров; очаровательный уютный Линдерхоф (Linderhof) в горах недалеко от австрийской границы; наконец, «баварский Версаль» Херренкимзее (Herrenchiemsee) на острове Херренинзель (Herreninsel) на озере Кимзее (Chiemsee). Каждый из них – воплощение одного из главных идеалов своего создателя, и все они – самые яркие спектры в калейдоскопе «отраженного» света его личности: Нойшванштайн стал символом средневековой рыцарской романтики, Линдерхоф – памятником Людовику XIV и Рихарду Вагнеру, двум кумирам Людвига II, а Херренкимзее – олицетворением абсолютной королевской власти.

Замки Людвига II, посещаемые в год миллионами туристов, приносят в бюджет Баварии наиболее стабильный доход по сравнению с другими финансовыми притоками. Благодаря своему королю Бавария теперь могла бы безбедно существовать, имея лишь туристический бизнес. Можно сказать, что Людвиг, вопреки всем обвинениям, не разорял казну своей страны, а инвестировал капитал в будущее, благодаря чему казна не только давно вернула долги короля, но и получает колоссальные проценты от этих инвестиций. Жаль только, что оценить по достоинству эту грандиозную «финансовую операцию» могут лишь далекие потомки, а современники не хотели терпеть лишения во имя «светлого будущего».

Правда, если уж быть честными до конца, следует признать: если бы Людвигу II приснилось, что по его покоям будут ходить миллионные толпы любопытствующих «простолюдинов», это был бы, наверное, самый ужасный его кошмар. Ирония судьбы…

Сказать, что современные баварцы боготворят своего короля, относятся к нему как к национальной святыне, – не сказать ничего. Достаточно упомянуть, что до сих пор ежегодно в день смерти Людвига на Штарнбергском озере устраивается торжественная поминальная служба, в которой принимает участие огромное количество не только баварцев, но и туристов. В Баварии действуют общества памяти и клубы Людвига II. А уж количество сувениров – от алебастровых бюстов и фарфоровых тарелок до футболок, зонтиков и открыток с портретом короля – просто не поддается исчислению! В «Баварии хмельной» существует даже пиво «König Ludwig», пользующееся неизменной популярностью не столько за вкусовые качества (справедливости ради, весьма неплохие), сколько из весьма своеобразного уважения к памяти несчастного монарха.

И всё-таки во всём этом присутствует элемент театральности, шутовства, китча, кривого зеркала «трагедии наоборот», лживости Дня, о которой мы говорили выше. По-прежнему гиды будут твердить про «безумного короля-самодура», а в конце экскурсии туристы приобретут магнитик на холодильник с его портретом…