– Дурочка ты! Ты что, думаешь, я ублажаю нашего главврача в койке за то, что она держит меня на работе? Так ты меня прости, но это она меня должна каждый день по три раза ублажать, что я еще не послал подальше эту работу! Ты лучше меня знаешь, что у нас медом не намазано. Я сам не понимаю, почему до сих пор не уволился, – заключил Ян с тяжелым вздохом.

– И все-таки, – упорствовала Вера, – она пригрела тебя в трудное для тебя время. А если это любовь?

Ян покрутил пальцем у виска.

– Ты что, Ананас, женщин не знаешь? Взяла она меня на работу, чтобы в полной мере насладиться моим унижением. Я же был таким, как она, а теперь стал подчиненным. Заведую самым кошмарным отделением во всей больнице. Каждый раз, когда она видит меня среди бомжей, измотанного, а иногда и поддавшего, сердце ее переполняется тихой радостью. Поэтому она меня и подвезла на днях. Ткнула меня носом в мое убожество, в то, что я даже на машину заработать не способен.

– Слушай, Ян, так, может быть, мы в таком загоне из-за тебя находимся? Может, она так мстит? Специально устроила нашему отделению экономическую блокаду? А?

– И мстит, конечно, тоже. Но главное – это все-таки финансовые соображения. Она показывала мне распечатки из бухгалтерии: доход, расход… Мы – убыточное отделение, нравится тебе это или нет.

– Что б ты понимал! Ян, она тебе мозги пудрит, а ты как ребенок! Какой расход, сам посуди? Что нам больница выделяет? Кашу? Шприцы? Перевязочный материал? Все остальное больные сами покупают. Она пользуется тем, что ты в бухгалтерии ничего не понимаешь, и втирает тебе.

– Может, и так.

Колдунов уже давно отчаялся добиться справедливости, понял, что спорить с главным врачом – все равно что идти на медведя с перочинным ножиком. Но Вера еще питала какие-то иллюзии, ругала его за пораженческие настроения и пыталась вдохновить на борьбу.

– Ян, может, тебе стоит ответить на ее заигрывания? Стань снова ее любовником, представляешь, какие на нас тогда милости прольются?

Колдунов грустно посмотрел на нее. Непонятно было, говорит Вера серьезно или шутит.

– Ты что, совсем меня не любишь?

Операция прошла успешно, но Колдунов со Светланой Эдуардовной остудили Катину радость. Они сказали, что вздохнуть спокойно можно будет только через пару недель, не раньше. Около двух часов Маргарита Матвеевна провела в реанимации, а потом ее привезли в палату и передали под Катин надзор. Увидев окутанное какими-то непонятными проводками тело, Катя пришла в ужас. Ей казалось, что любое ее неосторожное движение может привести к страшным последствиям. А главное, она боялась, что не уследит за всем, обязательно прозевает, когда кончится капельница, когда Маргарита Матвеевна начнет ворочаться… Да мало ли еще что она могла натворить по незнанию! А что будет ночью? Вдруг она заснет и не заметит, что пора менять капельницу? Тогда в вену Маргариты Матвеевны попадет воздух и она умрет. По Катиной вине! Ну хорошо, эту ночь она сможет не спать, а следующую?

Скрепя сердце Катя поделилась своими страхами со Светланой Эдуардовной. Та задумчиво пожевала жвачку и успокоила Катю соображением, что от пропущенной капельницы у них пока еще никто не умер. «Часов в одиннадцать капельницы кончатся, ей сделают укол, и спите себе на здоровье», – сказала врач.

Обещанный укол сделали только в половине первого, и то лишь потому, что Катя разыскала медсестер и напомнила про него. Томная сестра неприязненно посмотрела на Катю и сказала:

– Зачем вы просите укол? Бабушка же не жалуется.

Спорить сил уже не было, и Катя заснула прямо на стуле, уронив руки и голову на тумбочку Маргариты Матвеевны.

Утро принесло новые заботы. Умывание, перевязка, снова капельницы… Однако Катя уже освоилась: научилась закрывать систему для внутривенного вливания и обнаружила большинство тайных уголков, в которых можно найти медсестру, если в ней возникает необходимость.

Чтобы не сидеть сложа руки, она вымыла пол, протерла устрашающего вида тумбочки, а на окно повесила прихваченные из дома старые тюлевые занавески, отчего палата сразу приобрела почти уютный вид.

Около двенадцати наведался с обходом Колдунов. Катя как раз пыхтела возле стокилограммовой женщины, пытаясь постелить под нее свежую простыню.

– Что же вы в одиночку-то? – всполошился заведующий. Он подбежал и с поразительной легкостью повернул больную на бок. Вдвоем они быстро управились.

– Какая вы молодец! – сказал Ян Александрович, ласково глядя на Катю. – Редко встретишь, чтобы человек и за своим родственником ухаживал, и о других больных заботился. А какой порядок вы тут навели! Я, знаете, просто восхищен.

Катя смутилась. Целый день после этого она летала как на крыльях, в душе ее раздавалось пение райских птиц и сияло солнце. Ею восхищаются, надо же! Нашелся человек, который оценил ее, пусть даже это беспринципный Колдунов.

Первый раз в жизни Катя удостоилась от мужчины таких слов и такого взгляда. Поклонники, которых в ее жизни было не много, не баловали ее подобными проявлениями чувств. Haоборот, они склонны были делать Кате замечания. Мама находила этому логическое объяснение. Она считала, что средний человек, быдло, как она выражалась, просто не способен оценить Катиного очарования, ее ума и душевной красоты. Но, предостерегала мама, такой средний человек подсознательно будет чувствовать Катино превосходство, а значит, непременно попытается подавить ее, внушить ей чувство неполноценности. Мама утверждала, что Катя сможет быть счастливой только с таким же благородным человеком, как она сама, человеком, которому небезразличны душевная чистота и нравственные устои.

И Кате следовало всю жизнь ждать такого человека, не размениваясь на полуфабрикаты.

А вдруг она была несправедлива к Яну Александровичу? Катя вспомнила, каким ловким, сильным, но в то же время ласковым движением он помог ей перестелить постель больной. Накануне, когда она пыталась отдать ему конверт с деньгами, заведующий отмахнулся – сказал, что все денежные вопросы решит перед выпиской. Может быть, он совсем не так ужасен, как считает мама?

Катя тяжело вздохнула. Она думала так про каждого своего поклонника, но потом кавалер оказывался именно так ужасен. Мама, при всех ее недостатках, великолепно разбиралась в людях.

– Катенька, детка, сходи пообедай, – предложила Маргарита Матвеевна.

– Не волнуйтесь, у меня бутерброды с собой. Сейчас чаю вскипячу и поем.

– Нет, Катюша, тебе нужно прогуляться. Ты с ума сойдешь, если будешь сутки напролет здесь сидеть. Да к тому же со мной хотела поболтать Клавдия Ивановна. Иди, деточка, развлекись немного. Прямо напротив больницы есть превосходное кафе. Кажется, это единственное место в городе, где стиральный порошок не является непременным ингредиентом капуччино. Цены там тоже вполне приемлемые. Я бы с огромным удовольствием сама туда пошла, но пока не могу.

– Ничего, недельки через две мы отметим там ваше выздоровление, – улыбнулась Катя.

Тут пришла Клавдия Ивановна и почти насильно вытолкала ее за дверь, сказав, что они с Маргаритой Матвеевной собираются повспоминать своих возлюбленных и лишние уши им совершенно не нужны.

«А мне будет нечего вспомнить», – грустно размышляла Катя, направляясь к разрекламированному кафе. Ее плоть не страдала от воздержания, наверное, она была фригидной женщиной, но было обидно, что есть сфера жизни, о которой она ничего не знает. Что супружество и материнство остаются для нее абстрактными понятиями. Иногда Кате хотелось завести любовника хотя бы в познавательных целях, чтобы не чувствовать себя белой вороной, не теряться и не смущаться, когда женщины-педагоги, оставшись одни в учительской, начинают беседовать о своих мужчинах.

Вспомнив об утренней встрече с Колдуновым, она вновь воспрянула духом. Разве он отозвался бы о ней с таким восторгом, будь она такой же распущенной, как другие? Мужчины очень хорошо чувствуют чистоту женщины.

Катя взяла капуччино и мороженое. Кафе, видимо, пользовалось популярностью не только у Маргариты Матвеевны, свободных столиков не было. Оглядевшись, Катя вдруг узнала в одной из посетительниц Светлану Эдуардовну. Докторша сидела в обществе двух примерно десятилетних детей, а один стул был свободен. Что ж, это лучше, чем подсаживаться к незнакомым людям.

– Не помешаю? – вежливо спросила Катя, подойдя.

– Садитесь, конечно.

Светлана Эдуардовна, насколько можно было понять в полумраке кафе, посмотрела на нее приветливо. Дети оказались симпатичными близнецами женского пола.

– Это ваши? – удивилась Катя.

– Типа того. Оля и Лена.

– Здрасьте, – сказали Оля и Лена.

– А это…

– Катя, – поспешно представилась она. – Очень приятно, девочки, с вами познакомиться. Какие, Светлана Эдуардовна, у вас большие дети.

– Да я и сама не маленькая, – улыбнулась та, – к тридцатнику уже подкатывает.

Катя подумала, что, роди она в таком же возрасте, как Светлана Эдуардовна, ее дети могли бы уже поступать в музыкальное училище. Эта мысль очень расстроила ее. Чтобы не травмировать компанию унылым выражением лица, она немного передвинула свой стул подальше, в тень, и с подчеркнутым вниманием принялась за мороженое. О ней тут же забыли.

– Мам, а я двойку по математике получила, – то ли повинилась, то ли похвасталась одна из девочек.

– Забей, – беспечно произнесла заботливая мать, отпив из стакана, в котором, как с ужасом определила Катя, было пиво.

– Я перепутала, какие числа справа, а какие слева, – продолжила девочка.

– Ну это с какой стороны посмотреть… Я тоже до сих пор путаю. Даже на операции все время боюсь не ту ногу отрезать.

Катя похолодела. Если ей когда-нибудь придется отрезать ногу, Светлану Эдуардовну она к себе близко не подпустит.