Цитаты из книги «Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе»

На образном языке мифологии, утверждает Кэмпбелл, женщины представляют собой «всеобщность того, что может быть познано». Он интуитивно верно чувствует, что мифологическое мировоззрение связывает женщину со знанием, зачастую в скрытой форме. Герой же, добавляет он с некоторым лукавством, — «это тот, кто приходит, дабы познать».

Я не хочу менять одну иерархию, чтобы установить другую… Интереснее понять, как вообще возникает интеллектуальное господство, как знание проходит путь от нашествия и завоевания к откровению и личному выбору. Тони Моррисон. Игра в темноте

«Писательницы ориентируются на матерей», — писала Вирджиния Вулф, и эти матери, как мы уже видели, главенствовали в той социальной сфере, которая воспринималась как домашняя, прозаичная, глубоко укорененная в обычной, повседневной жизни и вместе с тем проникнутая сентиментальностью и чувственностью

Молчание — это изоляция, и оно не менее ужасно, чем само насилие»

Тони Моррисон: «Попытки обнаружить или отметить западное влияние на афроамериканскую литературу, безусловно, ценны, но если ценным в результате объявляется лишь то, где это влияние было выявлено, такой подход оказывается губительным»

«Мифологическое» воображение известно склонностью к утрированию и преувеличению. Оно преподносит свои истории сырыми, неподслащенными, позволяя нам соприкоснуться с темной стороной человеческой души, с пороками столь жуткими, что даже философы не решаются о них задуматься, поскольку считают их выходящими за рамки рационального.

(«Ты только посмотри на себя. Черная. Нищая. Некрасивая. Да еще баба. Черт побери, да ты вообще ничто», — говорит ей Альберт) и заняться чем-то созидательным, Сили начинает шить брюки — то есть берется за работу, которая объединяет в себе женское и мужское: она использует женское мастерство шитья для создания предмета одежды, который традиционно носят мужчины.

традиционный женский труд — прядение, ткачество, изготовление тканей — исторически был связан со сказительством, служил героиням средством для борьбы и обличения и давал им возможность поднять завесу молчания.

напутственной речи, произнесенной перед выпускницами Колледжа Брин-Мор (Bryn Mawr College) в 1986 г., Ле Гуин рассказала им о двух разных языковых регистрах: «отцовском языке» — голосе силы и разума, и «материнском языке» — языке историй, общения и отношений. В этой идеологической дихотомии материнский язык обесценивается как «неточный, невнятный, грубый, ограниченный, обыденный и банальный». «Он однообразен, — добавляет Ле Гуин. — Одно и то же повторяется снова и снова, до бесконечности — как и в работе, которую называют "женской"». Она же призвала своих слушательниц (почти так же, как Кэмпбелл, когда говорил о силе художников) использовать третий языковой регистр — голос песен, поэзии и литературы: «Мне надоело женское молчание. Я хочу вас услышать… Я хочу услышать, как вы говорите об очень многих вещах»52.

Причина была не в том, что я не могла «идентифицировать себя» с Ахиллесом, Гектором или Приамом, а в том, что Гомер даровал нам историю, которая держится на злобе, войне, насилии, убийствах, побоищах и «героических» деяниях. Женщины, говорит нам Вольф, живут в «другой реальности», и мир «Илиады», если взглянуть на него глазами жрицы и прорицательницы Кассандры, может предстать в новом свете и по-новому увлечь читателя.