«Еще как пролезают. Только дохнут, не успев мутировать до размеров человека, как на поверхности», – думала Марина. И молчала. И кто бы знал, когда веселая, неугомонная Маринка, которую усадить и заставить замолчать можно было только интересной книжкой, стала вдруг мрачной, суровой и жесткой. И что творилось у нее в душе.

На нижнем этаже бункера проходила ветка Метро-2. Она тянулась на северо-восток, в сторону Кремля, и дальше, на юго-запад, к военным базам, где пересекалась с еще одной линией, идущей от Парка Победы. Со стороны Раменок, метрах в двухстах от станции-бункера, темнел завал. Обитателей последнего подземного пристанища чудом не затопило двадцать лет назад – грунтовые воды текли почти параллельно туннелю, небольшой тектонический сдвиг после взрыва – и все, хана, последний путь. Со стороны Центра стояли гермоворота, массивные, мощные. И не открывающиеся со стороны бункера. Нужные, полезные в этой жизни ученые – физики, химики, геологи, медики, даже если и выжили в корпусах соседнего МГУ, то все остались там, по ту сторону ворот. Если еще остались. Что там – никто не знал. Их, никому не нужных в послевоенном рухнувшем мире, замуровали в полной изоляции подыхать. Но они жили. Вопреки всему – жили.

Марина размышляла, вспоминала. Давно-давно, двадцать лет назад, они с историческим клубом отправились в поход. Хлестали осенние дожди, мокрая одежда не просыхала у костра. Тогда девизом стала фраза «Будем превозмогать!». Эх, знали бы они все, что мокрая одежда – всего лишь мокрая одежда, и когда-нибудь покажется она самым незначительным, самым легкопреодолимым препятствием в этой череде превозмогания…

«Интересно, хоть кто-то выжил из тех, кого я знала раньше?» – в который раз за все эти годы подумала Алексеева.

– Ты прости меня, Петя… – шептала она, глядя на изуродованное, искалеченное тело. – Прости, что подвела, что подставила, я же знаю, ты меня спасал, потому и погиб. Ты возмужал за эти годы. Стал совсем другим. Прости меня за то, что говорила двадцать лет назад. Прости, если что-то не так говорила недавно. Ты мне дорог, очень дорог. Петенька, Петя… Но я тебя не любила. Привязалась, но любила не тебя. Женьку любила. И сейчас люблю, ты ж теперь умер и сам все видишь и знаешь, лучше всех нас знаешь. И про нашу авантюру знаешь теперь, наверное. Если бы ты чудища не испугался, оно бы само от тебя летело, поджав хвост. Они такие вещи чуют. Мы сами еще не поняли, не осознали, кто мы такие есть. А они уже все поняли. И ты понял. А Жени моего уже в живых нет. Поди, Симферополь разбомбили в первую очередь, столица же… Петя, сколько я тебе всего сказать не смогла. Не поведала нашей тайны, а ты мог и должен был знать. Я расскажу тебе… Послушай…

Шепот Марины прервал тройной стук во внутреннюю дверь.

– Марин Санна, мы чудище забрать и Петра Васильича, – раздался из-за двери голос Кирилла.

«Держится мальчик. Дети бункера к смерти относятся проще. В мирные дни кто-нибудь согласился бы с разделанным на кусочки трупом оказаться в тесной комнате? Да и «философ» мало похож на Телепузика. Мы меняемся. А их генофонд, их полезное по нынешним меркам наследство – притупленные эмоции».

– Кирилл, прикрой монстра тряпкой. Несите его к завалу, огородников не подпускайте, панику не сейте. Труп Пети – в мешок, похоронить у завала.

– Марин Санна, так ведь запрещено хоронить в бункере, тела не разлагаются толком, это ж так скоро тут кладбище будет.

– Это лично мой приказ. И пусть Паценков попробует его оспорить. Выполнять, – устало ответила Марина. – Я подежурю. Свободны.

В тишине между дверями хорошо было размышлять и вспоминать. Алексеева вспоминала, как совсем молоденькой студенткой оказалась не в нужном месте, не в нужный час…

* * *

Всеобщая паника улеглась только спустя две недели. Первые дни в бункере были кошмарны, просто катастрофически ужасны. Перепуганные студенты жались у стен группками, преподаватели и сотрудники не могли установить порядок. В подземельях стояла невыносимая духота – на поверхности несколько дней подряд пылали пожары.

– Марина, вы-то что думаете? Когда уже обратно?

Один из студентов, тихонький отличник Вася, перепуганный до смерти, вымазанный землей и кровью, осторожно тронул девушку за рукав. Он был студентом на кафедре, которую курировала девушка.

Алексеева подняла усталые, заплаканные глаза.

– Вась, я не знаю. Ты думаешь, после того, что случилось, мы выживем и выберемся? Страшно…

Сквозь толстые стены бункера внешние звуки не проникали. Студенты сидели на втором этаже, у двери дежурили преподаватели и один из сотрудников охраны.

Поначалу было очень тяжело. Два дня ничего не ели, нужду справляли за углом. Запасы влажных салфеток быстро кончились, драгоценная, на вес золота минералка, чудом сохранившаяся в чьих-то сумочках, подходила к концу. Григорий Николаевич со старшими коллегами быстро сориентировался в ситуации и в спешном порядке исследовал бункер. Запасы консервов и тушенки были немаленькими, но прокормить сто пятьдесят человек спасшихся студентов, аспирантов и сотрудников долгое время было невозможно. Нужно было устанавливать единое командование.

На второй день раздали сухой паек – банку рыбных консервов и по два хлебца на человека. По кругу ходила чашка с застоявшейся, чуть горьковатой водой из найденной канистры.

Каждый час в разных концах большого зала бункера вспыхивали истерики, лились слезы, сбивались в кровь кулаки о бетонные стены. Запасы транквилизаторов в походном чемоданчике врача заканчивались, буйство грозило выйти из-под контроля.

А на третий день прозвучало страшное слово «смерть». Одна из девчонок, видимо, наглоталась стеклянной пыли, когда трескались окна. Ее рвало кровью, бедняжка непрерывно кашляла. Медик оказалась бессильна. Через час девушка скончалась.

В стенах бункера вновь запаниковали. Кто-то кричал, матерился в голос. Девочки плакали.

Марина сидела у стены на корточках, сжавшись, съежившись в комочек, и боялась поднять голову.

Бесконтрольная массовая истерика нарастала. Среди всего этого гомона и крика прогремел выстрел. В замкнутом помещении хлопок «калашникова» прозвучал неожиданно громко. Воцарилась тишина.

На бортике, шедшем вдоль стен, стоял Григорий Николаевич. В его руке дымился автомат. Заведующий кафедры поднял мегафон, и по убежищу раскатился его голос.

– Немедленно призываю к порядку! Прекратить панику и истерику! На нижних этажах бункера обнаружены рельсы линии Метро-два. Мы отправим отряд и попросим помощи. Нас спасут.

И будто в подтверждение его словам снизу загромыхали стыки рельс, раздался гудок.

Марины в этот момент в зале не оказалось. Она, перепуганная, при звуке выстрела побежала, не разбирая дороги, и не заметила, как попала на нижний ярус бункера. В кромешной тьме, дезориентированная, трясущаяся от страха, девушка вдруг увидела мощный луч прожектора. По наитию она спряталась в нише в стене и постаралась не дышать.

На рельсах показалась моторизированная дрезина, яркий луч прожектора облизывал стены.

Вниз уже торопливо спускались Григорий Николаевич и двое факультетских сотрудников.

С дрезины соскочили три человека с автоматами наперевес, в военной форме.

Смысл беседы ускользал от Марины. Ее перегруженный мозг просто отказался воспринимать информацию. Словно из-под воды до нее долетали гулкие, оборванные фразы:

– …фильтры в этом бункере не работают. Именно поэтому вам удалось сюда пробраться. Технический персонал мы вывели еще три года назад, когда здание НИИ выкупили под создание института. Система жизнеобеспечения вышла из строя и восстановлению не подлежит. Радиация постепенно проникнет в убежище, и вам от нее уже не спастись. Мы завалим туннель. Со стороны Центра предупреждены, что бункер заражен, поэтому гермозатвор они не откроют. Система связи отсутствует, так что не пытайтесь выйти на контакт. Можете попробовать выжить, но мне очень сомнительно, что у вас получится, – сухо изложил человек с четырьмя звездочками на погонах, держа Григория Николаевича на прицеле.

– Но там же люди! Там дети! – крикнул начальник бункера.

– Я повторяю еще раз. Радиация может распространиться по правительственной ветке, поэтому мы должны взорвать этот туннель, – отрезал мужчина.

– Мы все погибнем! Неужели вам мало жертв?! Попросите университетских впустить нас, мы их коллеги!

– Коллегами вы были в мирное время. Теперь силы ученых нацелены только на выживание. Вы все гуманитарии, ничего не умеете. Кормить лишних людей – пустая трата времени и ресурсов. Если кому-то понадобится написать историю, это сделает и физик, а вот вы никогда не сможете разработать новые лекарства и запустить генераторы. Лучше вам сдохнуть сразу и не мучиться, – хладнокровно посоветовал военный.

– Пожалуйста, помогите нам, не бросайте! – беспомощно умолял Григорий Николаевич.

Вдруг у одного из сопровождавших начальника сдали нервы. Пальцы сами нажали на спусковой крючок. К счастью, пули просвистели мимо. Военные тотчас вскинули автоматы и открыли ответный огонь. На поражение.

Девушка осторожно высунулась из своего укрытия. Двое сотрудников факультета лежали на шпалах лицом вниз. Григорий Николаевич отступил на несколько шагов, закрывая глаза от слепящего прожектора.

– Не надо! Я прошу вас, я умоляю вас, помогите нам, просто спасите нас, откройте гермоворота! Мы готовы сделать все что угодно, только пожалуйста, не надо изоляции! Нам не выжить! – беспомощно уговаривал заведующий.

– Мне плевать. Вы – биомусор, чем раньше сдохнете – тем вам же лучше. Сможете выжить – флаг в руки, значит, мы ошиблись. Дела правительства – не вашего ума дело!

Григорий Николаевич застыл, осененный внезапной догадкой.

– Правительства больше нет! Город заражен радиацией, на поверхность не подняться еще много лет, а вы просто бандиты! – крикнул он.

Эхо скакало от стены к стене, словно мячик.

– Какие догадливые. Даже жаль. Хочешь жить – стой на месте! Вам и так очень повезло, в хозотсеке на верхних этажах – противогазы, химзащита и фильтры. На всех не хватит, но можете попытать счастья. Жратвы хватит на пару месяцев, а там, может, одумаетесь и перестреляете друг друга сами, чтобы не мучиться. В капитанской рубке есть оружие и радиоаппаратура. Если повезет – наладите. И заметь, мужик, мы сегодня добрые, ничего не стали забирать.

– Я доктор исторических наук, профессор, а не мужик! Помогите нам! Здесь дети! Они ни в чем не виноваты.

– Профессор – х… – срифмовал военный. – Дерьмо ты, а не профессор. На кой хрен вы, историки, нам нужны? Что вы умеете? Да ни черта.

– Всего два дня прошло! Какого лешего вы так озлобились?! Вы можете нам помочь! – крикнул заведующий.

– Мы всегда такие были. Тьфу, святоша, мля. А теперь отвали! – Военный толкнул Григория Николаевича прикладом, и тот со стоном упал на рельсы. Дрезина тронулась в сторону Раменок, где ветка соединялась с той, что шла к Кремлю. К спасению. Или все же к смерти?

В туннеле глухо громыхнуло, казалось, весь бункер содрогнулся. Григорий Николаевич сел на рельсах, глядя, как в луче карманного фонаря из туннеля выбиваются клубы пыли. Мужчина выругался. Потом еще и еще. Обернулся на грохот. Руки Марины соскользнули по холодному металлу, девушка полетела из ниши вниз, на рельсы. Григорий Николаевич, вскочив, подхватил ее под локоть.

– Все слышала?

Марина торопливо закивала. Она была испугана, бледна, губы прыгали – казалось, девочка вот-то заплачет.

– И что мне с тобой делать? Расстрелять, выставить наружу? Ты же понимаешь, что никто об этом не должен знать…

Марина не выдержала и заревела.

– С другой стороны… – Григорий Николаевич будто беседовал сам с собой. – Мне сейчас как никогда нужен помощник. А с тобой мы сработались. Ты верная, ответственная… Ты будешь мне помогать, поняла?

– Поняла… – прошептала Марина.

До нее наконец доходил ускользнувший смысл беседы военных, взорвавших последний туннель к спасению, и заведующего.

Фильтры бункера…

…На следующий день Григорий Николаевич и несколько студентов отправились осматривать завал. На сотом метре чернела груда обломков вперемешку с землей. Под ногами хрустела бетонная крошка, в воздухе до сих пор стоял тяжелый пыльный запах.

В завал уходили рельсы, путь к спасению и завершению изоляции. Новые жители убежища стояли у земляной стены и молча смотрели на непреодолимую преграду. Лучи фонарей облизывали полукруглые своды.

– Надо бы копать, – мрачно подвел итог Кошкин, снимая с плеча саперную лопатку.

– Бесполезно, – мрачно возразил Ваня Волков, студент-историк, рослый парень, заросший за несколько дней под землей темной щетиной.

– Надо попробовать, – повторил самопровозглашенный начальник.

Григорий Николаевич первым воткнул лопатку в нагромождение обломков, подавая пример.

Несколько часов подряд студенты разбирали казавшуюся бесконечной земляную стену, но не продвинулись дальше полуметра, лишь сбили руки в кровь, пытаясь вытащить крупные куски бетона.

Две плиты упали друг на друга и встали вертикально, перегородив проход. Копай – не копай, бесполезно. Без специальной техники с места не сдвинешь.

– Кажись, докопались, – печально заметил Ваня, отирая со лба пот. На его лице остались грязные разводы, волосы были густо припорошены пылью. Парень был похож на шахтера-рудокопа, не хватало каски и вагонетки. Волков сплюнул на пол и в сердцах швырнул лопату в стену.

– Докопались, – подтвердил Кошкин, глядя перед собой. Задумчивый, растерянный, руководитель чувствовал себя старым и никчемным. – Без экскаватора тут не обойтись. Да только вот где его взять теперь…

Последний возможный путь к спасению был отрезан. Остался только гермозатвор, стальная стена, спрятавшая их последнее пристанище от остального мира…

* * *

«Тук-тук-тук». Марина вздрогнула, вынырнув из своих мыслей. Внутренняя дверь. Слава богу.

– Приказ выполнен, Марин Санна. Все в порядке. Петра Василича закопали в завале, монстр ваш там же валяется, под тряпками. Никто не узнал.

– Молодец, Кирилл. Занимай свой пост. Через полчаса пришлю смену.

– Марин Санна…

– Ну? – Алексеева нетерпеливо повернулась.

– Марин Санна, что с разведчиками нашими? С братиком моим что, с Лешкой? – спросил Кирилл, опуская взгляд.

Женщина вздохнула. В такие моменты она проклинала себя и весь мир. Терять своих близких – дико больно. Сказать об этом – тяжело. А сообщить о смерти чужого родственника – невозможно и вовсе.

– Леши больше нет. Его сожрал «философ». Прости, Кирюш… Мне очень жаль.

Марина так и не смогла встретиться с мальчиком глазами. Почему-то она не сразу вспомнила, что это – младший братец разведчика Леши. Пятнадцатилетний юнец Кирилл.

– Марин Санна, почему так случилось? Почему он, почему он погиб? Мы же сироты, у нас никого нет…

– У вас есть я, Кирюш. Я помогу. В любой беде.

Слова звучали глупо, странно. Да и мир, в котором не осталось и трети вещей, которые обозначались прежними словами, не мог доверять такой эфемерной субстанции… «Глаголом жечь сердца людей» безвозвратно кануло в прошлое. Теперь это был мир действия, мир жестокого конкурентного выживания. «Допрыгался, царь природы?» Мир четырех стен, мир, где нет неба. Этого ли ты хотел, человек?

Кирилл понуро поплелся к внешней двери. Да, эмоции притуплены, иначе в этом бункере все бы давно сошли с ума, но ведь и у волка есть чувства, чувства любви и верности. «А мы… Мы хуже волков…» – скользнула чужая, отрешенная мысль. Марина закрыла внутреннюю дверь и медленно побрела в сторону медпункта. Ей еще нужно было проведать Ваню.