Когда мне было примерно шестнадцать, я встретила Пьера Лоти, выдающегося французского писателя. Помимо других официальных обязанностей, мой дядя должен был посетить французскую эскадру, стоявшую на рейде в Вильфранше и только что вернувшуюся с Дальнего Востока. Адмирал пригласил его на вечерний чай с танцами, и я вместе с двумя кузинами поехала с ним. Адмирал был исключительно приятный человек и принял нас весьма любезно, представив нам одного из своих старших офицеров, г-на Жюльена Вио. Флагманский корабль был впечатляюще украшен, а когда мы прибыли, оркестр играл вальс.

Капитан Вио тут же закружил меня в его ритме. У него было весьма интересное лицо с большими блестящими глазами. Как только танец закончился, он спросил меня: «Мадемуазель, вы бывали когда-нибудь в Японии? Это самая пленительная и очаровательная страна».

Он рассказал мне много любопытного; с ним было исключительно приятно беседовать: его голос был так мелодичен, а французский – безупречен. Перед тем как нам сойти на берег, он поинтересовался, собираемся ли мы на танцы у князя Монако в честь французской эскадры, которые должны состояться на следующий день. «Скорее всего, да», – ответила я, а он продолжал: «Не уделите ли вы один танец мне, мадемуазель? Вы не забудете, не так ли – капитан Жюльен Вио? Тогда до завтра».

А на следующий день на дневном спектакле у князя Монако, когда раздавали программки на бал, он написал на моей: «Первый вальс, Пьер Лоти».

Вернувшись домой, я рассказала об этом моим кузинам и сделала при этом совершенно естественное замечание (как мне казалось): «Но почему Пьер Лоти, когда, в конце концов, его зовут просто Вио?»

«Ты маленькая простофиля! – воскликнули мои кузины. – Жюльен Вио и есть Пьер Лоти. Это его литературный псевдоним. Это он написал романы «Мой брат Ив» и «Мадам Хризантема», от которых ты была в таком восторге!»

А теперь можете себе представить, как я была горда.

Несмотря на строгость моей тетушки, мы вовсю наслаждались прекрасными солнечными днями и цветами Ривьеры, особенно Ниццей с ее разнообразной жизнью и космополитическим скоплением людей. У нас было много интересных экскурсий по окрестностям, овеянным легендами и фольклором, и мое воображение часто рисовало мне африканские орды, переплывающие синее Средиземноморье, или северных вандалов, переходящих через Альпы, чтобы стать лагерем на здешних берегах.

На мой семнадцатый день рождения, 5 апреля (по старому стилю), мне устроили праздник в Монте-Карло. Мы поехали по живописной горной дороге, ведущей из Генуи в Ниццу вдоль Средиземного моря, в большом фаэтоне. Как только мы успели пообедать в отеле «Париж», в зал вошли три очень молодых человека. Один из них поздоровался с моей тетушкой и поцеловал ей руку, а потом присоединился к своим друзьям, стоявшим неподалеку. Мне особенно приглянулся один из них, которого я нашла очень симпатичным, несмотря на его весьма небрежную и, по правде сказать, безобразную одежду. Моя тетя заметила, что говорившего с ней зовут Ваня и это сын ее двоюродного брата, графа Воронцова-Дашкова, министра императорского двора. «А кто остальные двое?» – спросили мы хором. Моя тетя засмеялась: «Я полагаю, вы более всего имеете в виду того симпатичного! Один из них – молодой князь Анатоль Барятинский, но который из них, я не знаю».

Потом муж признался, что запомнил нашу первую встречу, а мое лицо заворожило его именно в тот день моего рождения.

По пути домой, когда на небе не было видно луны, а дорогу освещали только светлячки, один французский господин, чье сватовство пришлось очень по душе моей тетушке, сделал мне предложение выйти за него замуж. Я была очень удивлена и определенно не была в него влюблена. Тем не менее я отослала его к моей тете.

По прибытии домой нас ожидал приятный сюрприз. Неожиданно из Санкт-Петербурга приехал мой брат, которого мы не видели два года. Теперь он был офицером полка конной гвардии, в котором вот уже несколько поколений служили мужчины нашей семьи, – фактически это стало семейной традицией.

Мы сразу же заметили, что моя тетя питает надежду женить его на одной из своих дочерей. Хотя мой брат был очень богат и считался завидным женихом, он скоропалительно объявил о помолвке с нашей кузиной Лалой, второй дочерью тети, несмотря на то что мы выражали ему свое тайное несогласие (но вначале просто отделывался смехом, говоря, что любит одну девушку в Санкт-Петербурге). Он женился на Лале следующим летом, и мы все отправились в Россию на его свадьбу, остановившись в Стрельне, неподалеку от Санкт-Петербурга.

В Стрельне у нас случилась беда. Нашу любимую мисс Уолтон хватил удар, и она была парализована. Это событие косвенно привело меня к несчастливому первому браку^[5]. Во время моей помолвки я вновь встретилась с молодым князем Барятинским, когда направлялась в город со своим женихом. В этот раз он уже был камер-юнкером при императоре и весьма красивым мужчиной. Он взглянул на меня, а потом рассказал мне, что узнал меня.

Вскоре после заключения первого брака я вернулась на несколько месяцев в Ниццу, поскольку здоровье мое было неважным. По правде говоря, старый афоризм «Кто в спешке женится, у того в избытке времени, чтобы раскаиваться» был слишком справедлив в моем случае. Мой муж не был приспособлен к обычной домашней жизни, и я подолгу оставалась одна. Мы вернулись на Рождество в Санкт-Петербург, где, надо признать, его семья меня очень тепло приняла. В январе меня представили императрице Марии Федоровне на большом придворном балу, устроенном в Зимнем дворце. Я чувствовала себя очень стесненно среди всего этого великолепия. Роскошные залы и комнаты с их впечатляющими украшениями, изысканные наряды и блестящие мундиры произвели на меня такое впечатление, что мне почти казалось, что я оказалась в стране чудес.

Пока я делала реверансы и целовала руку ее величества, я услышала, как император Александр III спросил дядю моего мужа, который в тот вечер был генерал-адъютантом при императоре: «Кто эта девушка с большими изумрудами?» – «Это моя новая племянница, ваше величество», – ответил генерал. В то время я была очень тонкой и похожей на девочку, а ключицы мои, должно быть, напоминали две куриные косточки, выступающие из-под декольте по русскому этикету. Впоследствии мой дядя сообщил мне, что император не мог поверить, что я уже замужем, и посоветовал мне поменять стиль одежды молодой девушки на другой, более соответствующий моему замужнему положению.

Прошло два года. Мне с горечью пришлось признать тот факт, что мое замужество оказалось ошибкой, и ранней весной я приняла неоднократно повторявшееся предложение моего дорогого брата навестить его в загородном доме. Он также жил один, поскольку жена его часто проводила время у своих родителей в Ницце, а он не мог уезжать вместе с ней, поскольку был предводителем дворянства и не хотел оставлять свои имения в Тамбовской губернии.

За месяц до того, как я уехала из Санкт-Петербурга, я приняла участие в благотворительном базаре, устроенном в Дворянском собрании в помощь голодающим. Мне в киоске помогала графиня Бобринская. Старший брат моего будущего мужа князь Саша Барятинский тоже был там, очень забавляя нас своим смехом и шутками. Вся императорская семья посетила базар; среди них был великий князь Сергей Михайлович, а с ним приходил и мой будущий муж, ныне офицер личной охраны императорской семьи. Я как раз говорила с его братом, который был большим моим другом, когда ко мне подошел великий князь Сергей и сказал: «Позвольте мне представить вам князя Толи Барятинского, брата Саши Барятинского?»

Хотя Саша Барятинский был весьма привлекателен внешне, брат его был много красивее, в высшей степени занимателен и остроумен. Он припомнил нашу прошлую встречу в Монте-Карло и довольно долгое время оставался на базаре. Перед уходом он обернулся ко мне и произнес: «Мой брат говорит, что завтра обедает с вами. Можно мне прийти вместе с ним?» – «Конечно», – быстро ответила я. Не прошло и дня, как мы влюбились друг в друга.

После обеда он рассказал нам забавную историю. Начал следующим образом:

– В тот же день, когда я повстречал вас в Монте-Карло, – возможно, вы это помните, потому что всякий, кто меня хоть раз увидит, уже никогда не забывает, – скромно добавил он, – я купил билет до Ливорно. Оттуда я намеревался отплыть на Корсику, чтобы посетить великого князя Георгия Александровича (второго сына царя Александра III. – Авт.), который находился там по причине своего слабого здоровья. Меня по ошибке приняли за самого великого князя, поскольку губернатору Ливорно была послана телеграмма, в которой говорилось, что великий князь Георгий путешествует инкогнито под именем князя Барятинского. В то время я ничего об этом не знал и, к своему удивлению, добравшись до Ливорно, удостоился государственного приема со стороны важных сановников.

Я прослушал длинную речь, в которой часто упоминалась высокая честь, которую я оказал этому городу своим личным визитом, и, наконец, меня провели к большому внушительному ландо. Я хотел избежать дальнейших почестей, и так как шел сильный дождь, я быстро забрался в карету, сел на место у окна и поспешно закрыл дверь, надеясь, что губернатор поймет, что церемония подошла к концу. Но – увы! Несмотря на проливной дождь, он, обогнув карету, подбежал к другой двери, вскочил в карету и уселся рядом со мной. Я сразу же увидел, что он не понимает моего французского, на котором я отчаянно пытался объяснить ему, что я вовсе не его императорское высочество великий князь. Наконец, я оставил свои попытки, и мы поехали в отель, где я увидел, как он заговорщицки шепчется с привратником. Я очень устал, и мне хотелось спать, но скоро мои сновидения были потревожены оркестром, заигравшим под окном российский государственный гимн.

Это оказалось последней каплей! Я вскочил и неистово попытался разъяснить ситуацию. Но повсюду видел сияющие лица и склоненные фигуры! Ничто из сказанного мною не могло изменить их уважительного отношения, поэтому я отказался от попыток доказать мою истинную личность и в конце концов пошел спать.

Та же программа продолжилась наутро и на борту корабля. На это я мог не обращать внимания, так как был неважным моряком. Море штормило, будто присоединилось к заговору против меня, а потому я провел все время в одиночестве в своей отличной каюте. Когда мы прибыли на Корсику, капитан и пассажиры построились в два ряда, через которые я прошел, чувствуя себя очень глупо и неловко. Наконец, благополучно добравшись до места назначения, я рассказал всю эту историю великому князю, отчего он хохотал от всей души.

Сообщение во всех газетах о моем «императорском визите» гласило, что великий князь Георгий благополучно прибыл в Аяччо, а чтобы избежать церемоний, приличествующих его положению, он путешествует инкогнито под именем князя Барятинского.

Эту вырезку из газеты мой супруг послал своему отцу, который показал ее императору Александру III, а когда мой муж вернулся в Россию, его величество, улыбаясь, поинтересовался о происшествиях в ходе этой забавной поездки.

Мне понадобилось очень короткое время, чтобы понять, что Толи был действительно моей первой любовью. Примерно в середине марта князь Барятинский сообщил мне, что собирается вместе с друзьями поехать на охоту на медведя, к которой у него была большая страсть. Это достаточно опасный вид спорта. Медведи все еще спят в глубоких берлогах и приходят в ярость, когда их будят ищейки. Полусонных, их надо убивать прямо на месте, иначе раненый медведь становится страшным соперником в поединке с человеком.

Я сама как-то видела трагические последствия одного неудачного выстрела. Полковой друг моего мужа, лейтенант Нефф, выстрелил в медведя, и тот упал. Считая, что зверь мертв, он подошел к нему, и тут, к его ужасу, медведь вдруг поднялся и зажал его в тиски. Лейтенанта спасли лишь друзья, застрелившие медведя, но зверь до этого успел отгрызть большую часть его ноги и бедра.

Князь Барятинский признался мне, что если он будет достаточно удачлив и убьет медведя (а у него было девять или десять ружей), то сочтет это хорошим предзнаменованием (Толи был очень суеверен, да и я такая же). Но, несмотря на мои мольбы, он так и не сказал, что имел в виду. Но полмесяца спустя он приехал ко мне и заявил: «Я убил медведя, и вы должны стать моей женой. Это и есть хорошая примета, о которой я говорил две недели назад». Я ему ответила, что все еще несвободна; хотя мой брат, видя мое несчастье в браке, настаивал на разводе, тем не менее это потребовало времени. Я вернулась в поместье брата. Пройдя через многие затяжки и трудности, в 1894 году я вышла замуж за князя Анатоля Барятинского. К тому времени мой первый муж уже умер.

В период моего второго замужества отец моего супруга исполнял обязанности генерал-адъютанта его величества на службе у вдовствующей императрицы; у него и моей свекрови было три сына и три дочери, и к тому времени никто из них не состоял в браке. Наша свадьба была первой в этой семье. Потом мой молодой деверь Владимир женился на актрисе Лидии Яворской; затем моя самая старшая золовка Анна вышла замуж за князя Щербатова, адъютанта великого князя Николая Николаевича. Мой самый старший деверь Александр женился только в 1901 году, как я упоминала ранее, на княжне Екатерине Юрьевской, изумительно красивой дочери императора Александра II от морганатического брака с княгиней Долгорукой. Ей был дан титул княжны Юрьевской.

Из оставшихся двух сестер Ирина вышла замуж за капитана Мальцова, морского офицера (моя свекровь какое-то время противилась этому браку), а другая дочь, Елизавета, стала супругой графа Апраксина, впоследствии назначенного к особе ее величества императрицы Александры Федоровны. Это назначение всех удивило, так как у него было слишком мало качеств для столь высокого поста.

Родители моего мужа были исключительно добры ко мне, и у нас всегда были самые лучшие отношения. Моя свекровь была очень добродетельной и набожной женщиной, чьим девизом в жизни был долг. Несмотря на больное сердце, она редко думала о себе, все свои силы она направляла на то, чтобы помочь окружающим. Когда я вышла замуж за Толи, ее старая мать все еще здравствовала и проживала в том же доме вместе с дочерью и зятем. У нее была своя половина из нескольких комнат. Звали ее графиня Стенбок-Фермор, и она была одной из самых богатых женщин в Европе. Ей принадлежали огромные рудники на Урале и в Сибири, дома, деньги и другая собственность. Она была хрупкой женщиной, одевалась очень скромно, была очень религиозной и помогала многим монастырям.

Однажды она позолотила за свой счет купола монастыря Святого Сергия недалеко от Санкт-Петербурга. Это стоило ей невероятных денег. Она была крайне консервативна во взглядах, не одобряла современных новшеств и никогда не ездила поездом, а также не допускала установки телефона у себя в доме. У нее был уникальный характер; ей был присущ исключительный ум, и своими делами она управляла с огромным искусством. В денежных вопросах она часто совершала неожиданные поступки. Как-то случилось, что ее старший сын Алексей, молодой офицер, влез в долги. Она отказалась уплатить их, и его мебель и другие вещи были объявлены к продаже. Лишь посредничество его величества Александра II вынудило ее уладить дела.

В другой раз, однако, мой деверь, ее внук, Александр сообщил семье, что собирается признаться бабушке, что также серьезно задолжал. «Я попрошу сразу же, если она меня примет», – заявил он. Мы думали, он шутит, но он пошел к бабушке, и, вероятно, его благосклонно выслушали, потому что через полчаса он вернулся, сияя, с чеком на 200 000 рублей. «Бабушке очень понравилось, что я был с ней откровенен», – спокойно рассказал он нам. Но потом он по секрету признался мне, что, когда он вошел к старой даме и начал свою историю, его терзали сомнения. И все же приятные манеры и глубокий ум моего деверя компенсировали его непрактичность.

Когда бабушка умерла в возрасте восьмидесяти трех лет, она оставила после себя огромное богатство в размере примерно 100 000 000 рублей, и, хотя эта сумма была поделена среди очень большой семьи из нескольких