Витязи

– Значит, говоришь, воины подвалили, – проворчал Светел.

Кайтар улыбнулся:

– А то! Ялмаковичи! Наши, кто девок привёз, уже по шатрам всех попрятали.

– Почему?

– Так пялятся, дурёхи. А те и рады. Один Крыло…

Вот гусляра не надо было даром поминать. Светел сразу помрачнел, плотнее натянул куколь, вспомнил, что, вообще-то, ему к дружинным пока идти незачем. Ну разве издали посмотреть.

Ага, на Крыла напороться. Чтобы тот опять показал, кто на купилище гусляр.

Светелу хотелось и не хотелось идти туда, где под низким туманом виднелись недавно поставленные палатки. Ноги сами замедляли шаг, глаза метались по сторонам, искали повода зацепиться.

– А что тебе витязи? – любопытно спросил Кайтар. – Ты же не уходишь пока?

Светел ответил прямым словом:

– Та́к просто. Поглядеть.

Между тем на краю зеленца хватало своих развлечений. Может, не таких ярких и шумных, как посерёдке, но чем уж богаты. Калашники бойко торговали с рундуков и вразнос, ревновали, чьи калачи лучше. Витые, плетёные? Кармашками, как у Репки?

– Налетай, народ!

– Ойдриговичи ели, животы заболели, а нам как раз, покупай у нас!

Ещё кто-то удосужился наморозить ледяных глыб, сплотить их в этакую лохань пяти шагов в поперечнике. Наполнили до края водой, пустили плавать толстых скользких линей.

– Торопись, люд мимохожий! Кто рыбку выхватит, подарок любушке унесёт!

Светел придержал шаг. У ледяного пруда было не протолкнуться. Ребята красовались перед девчонками, ревновали друг дружку. Лини, позабывшие обык тихих прудов, метались, прыгали, припадали ко дну. Вот упустил слизистую рыбину Зарник. Девки с визгом отворачивались от брызг, парни тешились, смеясь чужой неудаче. Вот явился взрослый дядька, опрокинувший лишний жбан пива. Рожа красней красного, взгляд бестолковый. Этот не мелочился. Перелез высокую окраину, пошёл туда-сюда вброд. Оскальзывался, загребал расставленными руками. Грянуло веселье.

Светел тоже решился испытать ловкость. Вгляделся в плещущий холод. Даже рукав начал закатывать – левый. Спохватился, взялся за правый.

…Крики за спиной, стук и гром! Светел с Кайтаром вмиг забыли рыбную ловлю, бросились смотреть за шатры. Следом подоспел Зарник.

Там, оказывается, творилась всем забавам забава. Светел увидел широкую площадку, огороженную подтаявшим снеговым валом. На перекладине раскачивался бочонок, внутри голосил живой селезень. Охотники в очередь становились к черте. Принимали на глаза глухую повязку. Брали в руку топор. И – на слух, по наитию метали в бочонок!

Кто разобьёт, кто выпустит селезня, тому будет награда.

Прилюдный поцелуй души-девицы.

Светел сразу нашёл взглядом славёнушку, усаженную на престол из запасных бочонков. Ох, хороша! Нарядная, щёки от волнения то вспыхивают, то гаснут. Вороная коса, повитая синей лентой. Своевольная прядь, выбившаяся пружинкой на лоб… Светел вроде уже видел девчонку. Мельком, на палаточной улице. Только тогда она не показалась ему даже вполовину такой красивой, как ныне.

Всё прочь! Корзины, лапти, сравнения гусляров, пруд со скользкими линями! Вот истинный дар, достойный борьбы!

Это не с чужой бабой под личиной мужское дело вершить…

Светел увидел Гарку, внука твёржинского большака. Гарко вышел к охотникам, сунулся в череду.

– Молоко утри, – погнали его взрослые парни.

– За ухожами целуйся, пока мамка не видит!

Кайтар, Светел и Зарник молча подступили, расправили плечи. Злословы примолкли, отвернули головы смотреть, как прокидывались топорами другие. Бочонок прыгал, вращался. Посечённый, но не нарушенный.

Впереди друзей у черты оставался всего один человек. Всякий на Коновом Вене метко бросит топор. Светел лучше многих, пожалуй. Вот сейчас он примет повязку. Отведёт руку… прислушается…

Из-за шатров неспешно вышли трое мужчин.

Светел мельком глянул на них… Вмиг забыл состязание и душу-девицу. Забыл руку опустить, протянутую к топору. Смех и голоса отдалились, умолкли. На свете существовали только три чужака. Явно не торгованы, не гости.

Ялмаковичи!..

Один шёл чуть впереди. Пышная борода на две стороны. Волчья безрукавка, распахнутая в посрамление холоду… Как так получается? Человек ничего особенного не творит, а ты нутром чувствуешь в нём страшную силу. Лютую, хищную, стремительную. Неужто сам Ялмак? Лишень-Раз?..

У второго левая скула выглядела словно бы вмятой и выправленной, но не очень добротно.

Третий был Крыло.

Железная дружина пришла гулять на купилище.

Ялмак с одного взгляда понял суть забавы. Усмехнулся, шагнул к черте. Для него не существовало вереницы охотников, Светела с друзьями. У таких людей своё высшее право, им ли всякую мелюзгу замечать. Коновод протянул повязку. Ялмак отрёкся презрительно:

– Тех повивай, кто без чести подглядывает.

Голос был низкий, размеренный, глуховатый. Воевода закрыл глаза, взял топор:

– Ярн-яр!

И метнул.

Если Светел ещё не всё понял про этого человека, бросок ему досказал. Рука Ялмака словно простёрлась вперёд на все двадцать шагов. Рубанула бочонок. Так люди растинают на колоде полено.

Брызнули окровавленные дощечки. Пущенное лезвие даже не ощутило помехи. Спорхнули наземь утиные крылышки. Блеснули синими зеркальцами, упали врозь: левое с шеей, правое с гузкой. К ногам души-девки подкатился уцелевший обруч. Покрутился. Упал.

Ещё несколько мгновений прошло в тишине. Люди с усилием постигали увиденное. То, в чём состязались природные лесомыки, захожий воин проделал, как верёвочку завязал. Да не прихотью рокового везения. Не удачей слепой.

Потом все как-то разом вдохнули.

Уши заложило от крика, свиста, хлопков.

Ялмаку дела не было до рвавших глотки торжан. Не такое, поди, слыхал. Он поглядывал на престол, застланный меховыми плащами. Там как будто ждало его лакомство, неожиданное, мимолётное… но не упускать же?

Девка меж тем струсила. Чаяла ровнюшке пригожему губы подставить, а тут – суровый чужак! Заметалась, жалко поджала ножки в вырезных башмачках, словно от внезапной стужи спасаясь. Поискала в толпе готовых вступиться семьян, не нашла. Беспомощно зацепилась взглядом за Светела.

Опёнок чуть не ринулся к черте. Завладеть топором! Всем напомнить, что состязание не окончено!..

Заробел, остался на месте. Кто послушает юнца, кто поверит, будто возможно перебить бросок Ялмака? «А вдруг впрямь осрамлюсь…»

Воевода кивнул Мятой Роже. Верный кметь сходил и вернулся, ведя чернокосую. Вестимо, не силком приволок. Сама шла. От уговора пятить ну никак не рука.

Ещё шаг – под общий хохот девка исчезла в распахнутом плаще Ялмака, в его гнедой бородище. Вот как берут своё вольные воеводы, не обязанные ни царям, ни вечу общинному! Тут тебе, дурёха, не увалень деревенский, сам робеющий до дрожи в коленках. Другим шалуньям урок!

Позоряне помалу оставили хохотать. Переминались, роптали…

Ялмак меру знал. Выпрямился, отпустил. Зарёванная девка бросилась прочь. Покинула синюю ленту у Мятой Рожи в руке. Полетела растрёпанной птахой, не чуя ног.

Туда полетела, где заступники померещились.

Светел подхватил её, убрал за себя, передал с рук на руки Гарке.

Пожалел, что не добрался до топора.

Представил, насколько смешон бы стоял.

Ну а Ялмак со своими без спешки двинулся гулять по купилищу дальше. Себя в людях похвалять, товары смотреть… забав новых приискивать…

На широкой площадке витязям понадобилось пройти именно там, где стояли ребята.

Не заметили со своей высоты, как прежде череду состязателей? Вздумали почтению научить? Светелу было равно. За спиной встал забор Житой Росточи. Навстречу шёл Лихарь, по-прежнему огромный, страшный, уверенный. Не ждущий, что серый от ужаса десятилетка распрямится нынешним Светелом. «Других пугай, не меня!»

А ведь собьёт, шептало что-то внутри. Перешагнёт и пойдёт. «А плевать! Сам рядом не ляг!» Светел чувствовал дыхание Кайтара, Зарника, Гарки. Всё ближе видел прищур Ялмака. Воевода дёрнул волосок из меховой безрукавки. Сдул с пальца…

Крыло вдруг прянул вперёд. Подоспел к Светелу.

– Погоди! Это ты, что ли? – удивился он чуть громче потребного. – Ты, говорю, у плетуханов в гусли бренчал?

Опёнок выдохнул, на плечи словно мокрый войлок свалился.

– Ну я…

– А я второй день тебя повсюду ищу, – продолжал Крыло. – Показать хочу наконец, как гусли на колено кладут.

Ялмак остановился. Что-то сказал Мятой Роже. Отвернул мимо.

Крыло сгрёб Светела за руку, потащил за собой. Прочь от ристалища, от кровавых щепок и своих братьев по дружине.

– Ты на кого, олух, попёр?

Крыло и Светел стояли за торговым шатром. Внутри бойко продавали рогожи, далеко славившие Затресье. Простые и натянутые на обечайки, чтобы сеять муку. Сшитые в накидки от снега. Стачанные в опрятные кули для хозяйства.

«Ну… на Ялмака», – хотел буркнуть Опёнок, но счёл за лучшее промолчать. Он вправду чувствовал себя дурнем, только не знал отчего.

– Тебе, смотрю, жить вовсе наскучило, – как-то устало продолжал гусляр. – В заглушье своём страха не ведал?

Светел ощетинился:

– Твой Ялмак, знать, всех в свете страхов страшнее!

Крыло даже глаза закатил. Синие-синие, глупым девкам на бессонные ночные заботы.

– Ты, гвоздь ершёный, по которой весне?

Светел на всякий случай грозно свёл брови:

– По шестнадцатой…

– Вот это и видно. – Гусляр вновь глянул прямо, вздохнул, задумался. – Может, и не надо тебе знать, какие на свете люди бывают.

– Какие?

– Ялмак тебя, сопляка, жить оставил. И других оставлял, я сам видел. Сколько раз ждал: шею свернёт! А он – отпускал. Посмеётся, рукой махнёт да забудет. А назавтра ему точно шилом в гузно, и не угадаешь. На ровном месте, ни за что. Я вот сколько с ним хожу…

Светел и так уже понял, какая лавина мимо прошла. Но не то было главное, что жив увернулся. Он сам себя чувствовал дурой-девкой, чаявшей поцелуя. Тошно вспомнить, как захлёбывался тревожным восторгом: подвиг ратный, братство геройское! Дружину себе выбирал. Воевод сравнивал.

Он скривил губы:

– Ой, напугал.

Крыло безнадёжно посмотрел на него. Отвернулся.

– Ты, дикомыт, ещё глупей, чем я думал. Беги к мамке, о чём с тобой рассуждать.

– Сам чего ради с Ялмаком держишься? Не боишься?

Крыло пожал плечами. В расписном чехле тихо отозвались струны.

– Я-то загусельщик. Меня всякий воевода приветить рад.