На Сухом мосту, несмотря на разгар августовской войны, вошедшей в историю, как «русско-грузинский конфликт», сидели рядком постоянные продавцы. Пройдешь, посмотришь, все, как один пенсионного возраста, еще с развала Союза люди, выкинутые из жизни.
Импровизированный базарчик на тротуаре по обеим сторонам моста возник здесь еще с 90-х годов. Тогда здесь по выходным торговали книгами. Потом, когда интерес к русским изданиям резко иссяк – большинство потенциальных читателей покинули Тбилиси в поисках лучшей доли, здесь, на клеенках стали продавать вынесенную из дома посуду, побрякушки, советские медали, значки и прочее.
Сегодняшний жаркий день не принес ничего нового. Продавцы, сидя на складных табуретках, лениво переговаривались друг с другом в ожидании покупателей.
Тут же, нагло заняв два метра тротуарно-торговой площади, развалился пьяный бомж. Время от времени он открывал мутные, ничего не видящие глаза и оглашал окрестности песнеподобным ревом. Причем репертуар менялся без объяснения причин.
Сперва с надрывом.
– … Тавс моиклавс тетри геди ама хам…10
Затем внезапно включался русский блок.
– … Мои мысли, мои скакуны…
И так далее.
Рядом сидел абсолютно седой продавец и, поблескивая грустными карими глазами, говорил соседу.
– … Вся наша жизнь – это хорошо забытое старое. Нам только кажется, что каждый день приносит новые сюрпризы. На самом деле это все когда-то уже было.– И заботливо поправил край простыни, на которой была водружена начищенная до блеска медная люстра и самовар.
– Это что вы имеете в виду, уважаемый? – переспросил его сосед слева, перед которым красовались скупленные у ветеранов медали и «почти новые» суповые тарелки. От нечего делать он протирал суконкой орден Ленина, переворачивая его в разные стороны тонкими бледными пальцами.
– Говорят, вселенная развивается по спирали, – развивал свою мысль Гурам, автоматически следя глазами за полировкой лика вождя мирового пролетариата.
Нодар издал носовой звук. Видимо, не любил метафизических прений.
– У меня из головы не выходит одна семейная история, продолжал Гурам, доставая дешевые сигареты «Army».
Над музейным самоваром пополз сизый пахучий дымок.
– … Детство мое прошло в Сололаки11. Обитали мы большой семьей в старом доме с резными деревянными балконами. Вместе с нами жили 2 незамужние тети отца: Тина и Рипсиме (последнюю, для краткости, звали во дворе Рипой).
Главной семейной ценностью считалось дореволюционное пианино с бронзовыми подсвечниками. Иногда, в качестве особого поощрения мне с сестрой позволяли побренчать на этом ненастроенном клавесине. При этом делалось педагогическое вступление типа:
– Ты хорошо себя вел, – говорила Рипа, открывая заветную крышку, – и теперь можешь немного помузицировать.
Среди соседей об этом трухлявом инструменте ходило немало легенд, объединявших в единое целое пианино и двух тетушек. Поговаривали даже, что в его недрах сестры хранили фамильные драгоценности.
Но, как выяснилось потом, семейную тайну надежно хранил совсем другой предмет.
– И вот однажды (было это в 1985 году) тетя Рипа отозвала меня в свою комнату, плотно закрыла дверь и, сильно волнуясь, сказала: «Цаца-джан, я хочу доверить тебе тайну всей моей жизни». После чего она вытащила из-под своей тахты что-то тяжелое, завернутое в ситцевую тряпку с цветочками: «Вот моя тайна!». Я, конечно, подумал, что это и есть хваленные фамильные драгоценности, о которых столько говорят соседи. Рипа торжественно развернула тряпку, и я охнул от неожиданности…. Передо мной лежал артиллеристский снаряд. «Вот, – повторила тетя, нежно поглаживая его металлический бок. – Я эту бомбу храню уже много лет». – «Как она сюда попала?». – «Ее принес в 18-ом году с гражданской войны мой старший брат. Потом он снова ушел на фронт, погиб, а бомба осталась». – «И все эти годы вы ее храните? Зачем?!» – «А что с ней делать? Мы с сестрой боялись, что нас арестуют или она сама взорвется. Вот я и хочу попросить тебя: избавь меня от этих мук. Твой отец ничего не знает. У него больное сердце».
Потрясенный, я взял этот уникальный предмет и стал читать надписи: «Erfurt, 1914. 76 mm». То есть снаряд, изготовленный в Германии в 1914 году, пролежал под тахтой тети Рипы 67 лет. Она получила его 23-хлетней девушкой, а рассталась с ним 90-летней старухой. Она все эти годы спала на нем. Этот снаряд полностью изменил жизнь обеих сестер: они прожили всю жизнь в страхе, не выходили замуж, не имели детей…
Я отнес в отделение милиции заявление с просьбой забрать снаряд. Дежурный майор долго смотрел на меня изучающим взглядом. Наконец мое удостоверение замдиректора всесоюзного института убедило его в моей вменяемости. Примерно через час у нас дома появился капитан артиллерии и двое в штатском. Мне было сказано: «Ваш снаряд, вы и выносите!». Я завернул снаряд в газету, сунул его под мышку и вынес его к их машине. Офицеры скептически осмотрели находку. Один из них предположил: «Не могут люди столько лет хранить в доме бомбу. Это, наверное, тайник, а внутри – драгоценности». Я не стал их слушать, попрощался и пошел домой. Рипа обняла меня и заплакала: «Дорогой, ты спас меня от этой проклятой бомбы. Дарю тебе пианино, забирай его!» Клавесин мне был без надобности, и я отказался. Потом я узнал, что незадолго до смерти тетя Рипа подарила его соседке по балкону.
Вдруг во дворе кто- то крикнул: «Эй, у кого здесь бомбу нашли?» Через секунду все балконы в итальянском дворе были забиты соседями, глазевшими на молоденького лейтенанта из штаба ЗакВО. Я подлетел к нему и зашипел: «Скажите, что вы ошиблись адресом!». Но было уже поздно. Дом наш гудел, как растревоженный улей: «Люсик-джан, цаваттанем, ра мохда?»12 – «Ар вици, генацвале, бомби уповиато!»13, «Куро варе! Что случилось?!» – «Бомба, говорят, взорвалась где-то!» – «Вай – вай, подальше от нас!»….
Гурам загасил окурок о парапет и подвел итог:
– Просто раньше люди не знали, что такое взрывы, а сейчас этим никого не удивишь. Все каким-то образом повторяется.
Нодар слушал эту длинную повесть без комментариев. Потом, думая о чем-то своем, неожиданно сказал.
– Сын моего одноклассника вчера под бомбежку попал. Когда на Тбилисский радар налет был. Обгорел сильно. Сейчас в Арамянц-больнице лежит.
– Что вы говорите? – мгновенно вскинул брови Гурам.
– Да, тоже ирония судьбы. Этнический русский от русской бомбы пострадал.
– Жалко… – протянул обладатель самовара, глядя куда-то поверх моста.
В этот момент со стороны бомжа снова донесся утробный рев
– …Батяня комбат, ты сердце не прятал за спины ребят…
На вид невозмутимый, выдержанный Нодар почему-то подскочил со своей детской табуретки и, сжав кулаки, заорал на захватчика торговой площади.
– Нашел, что петь! Давай, мотай отсюда, комбат недоделанный! Тут война, понимаешь ты, идет! А он поет неизвестно что!..
Бомж на минуту замолчал, повел мутным взором на источник шума и, что-то бормоча, перевернулся на другой бок спиной к крикуну.
Нодар устало опустился на свое место, поглядел на часы и невесело заключил:
– Скоро сворачиваться пора. Напрасно сидим. Ни одного клиента на подходе. – Вздохнул, морща лоб. – Итак торговля на нуле, а тут эта идиотская война всех туристов распугала.
Гурам примиряюще улыбнулся.
– Раз идиотская, значит, скоро кончится. Любая глупость тоже имеет свой предел возможного с математической точки зрения. Я так думаю….
Однажды ночью женщине-художнице приснился ангел. Он начал ей описывать, что ее ждет счастливое будущее: у нее будут возможности выйти замуж за достойного мужчину, который будет любить ее и носить на руках, о том, что она родит ему троих замечательных детей, как она будет вести активную и обеспеченную жизнь и как она сможет реализовать себя в искусстве.
Всю свою жизнь женщина прождала исполнения обещаний, но, так и не дождавшись, умерла в нищете и одиночестве.
Когда она подходила к вратам рая, она увидела того же ангела, который снился ей ночью. Она с негодованием сказала ему: «Ангел, ты обещал мне счастливое замужество, прекрасных детей, обеспеченную жизнь и самореализацию в искусстве. Я всю жизнь ждала, но ничего так и не произошло. Зачем ты меня обманул?»
На что ангел ответил ей: «Я не этого тебе обещал, а возможности создания счастливой семьи с мужчиной твоей мечты, получения огромного богатства и высокого положения в обществе. А ты их пропустила».
Женщина была смущена и озадачена. Она ответила ему: «Я не понимаю, о чем ты говоришь».
Ангел сказал: «Вспомни: у тебя была возможность послать твою картину на выставку в Париж, но ты побоялась, и не стала ничего предпринимать».
Художница кивнула.
«Из-за того, что ты не стала ничего осуществлять, эта идея пришла в голову другой женщине, которая не дала страхам взять верх, она эту идею воплотила в жизнь, и стала одной из самых богатых и уважаемых женщин на земле.
А теперь вспомни мужчину с голливудской улыбкой, который был не такой, как все и очень тебе нравился. У тебя была возможность изменить свою жизнь, но ты посчитала, что у вас ничего не получится.».
Женщина кивнула, а в ее глазах стояли слезы.
«Вот видишь, дорогая, а ведь это был мужчина твоей мечты, ты бы родила ему троих прекрасных детей и была бы с ним по-настоящему счастлива всю жизнь».
Притча об упущенных возможностях.
В доме на улице Каргаретели жили две соседки-ровесницы Нана и Элене. Обе родились в СССР, в далекой юности закончили русские школы (тогда это считалось хорошей зацепкой на будущее) и обе – единственные дочери у своих матерей.
90-ые годы никого не пощадили в своем танковом напоре, а соседок этих и подавно.
Нана в свое время закончила ин. яз, выполняя волю матушки. Та, видите ли, хотела, чтоб ее дочь в подлиннике Дюма читала. Но никак не учла, что будущее за языком прагматиков – английским, а книжки отца трех мушкетеров будут продаваться за 1 лар среди прочего хлама и никто их не будет брать, так как у новых поколений чтение будет не в почете. В итоге Нана, окончив институт, быстро обнаружила, что ее французский никому не нужен. И с превеликим трудом устроилась в школу на другом конце города лаборанткой.
Элене, по совету родительскому, окончила художественное училище и тоже обнаружила, что ее работы, как кистью, так и пряжей, интересны только иностранцам, которых еще предстояло выловить, сидя на Сухом мосту среди прочих таких же мастеров искусства. Чтобы продать один шедевр, надо было дневать и ночевать в этой арттусовке конкурентов месяцами, а вечерами рисовать новое.
Нана ходила пешком на работу в период энергокризиса, лишь бы сохранить за собой место, как источник возможных учеников. И со временем- таки приобрела себе пятерку туповатых, но платежеспособных бездельников.
Словом, у двух подруг были кислые стартовые позиции и никаких перспектив на будущее.
Не успели оглянуться, как обеим стукнуло по 32. Верующая соседка Нино посоветовала обеим креститься. Чтоб привлечь удачу в дом. Мол, хуже точно не будет.
– … А что, все бывает. Вот моя троюродная сестра недавно крестилась и сразу у нее дела хорошо пошли. Замуж за богатого вышла и двойню родила. Милое дело.
Соседки согласились и скоро последовали доброму совету.
И правда, какое-то просветление в мозгах произошло. Нана набрала еще штук пять учеников по-русскому и все охала, как-то она раньше до этого не догадалась. Дело более выгодное и востребованное.
Элене устроилась в обувной цех рисовать модели обуви.
По характеру наблюдалась между ними такая разница. Нана хохотушка и пофигистка, всегда искала легкие пути.
Элене, наоборот, все делала тщательно. Если уборку – то до мелочей. Если суп варить – то на весь день. А уж если новую куртку планировала покупать, то выбирала месяц, обходя методично все магазины в округе. В случае провала планов очень унывала.
Тбилиси – город старых дев и обе соседки это подтверждали своим образом жизни.
И вдруг у домоседки Элене завелся ухажер Гио. Засек ее в том самом обувном цеху. Стал звонить, провожать и проявлять знаки настойчивого внимания.
Элене сразу поставила ему диагноз:
– Примитивен и ограничен.
Родители постарались обратить ее внимание на неоспоримые плюсы жениха:
– Какой хороший парень – сам создал рабочее место.
– Тоже мне «рабочее место» – сыронизировала Элене. – Два ящика, на которых он раскладывает свой секонд хенд. Фирма под названием «Где хочу – там стою», чтоб легче было убежать при появлении патруля.
Гио, видимо, всерьез решил надеть на себя семейные узы и вскоре явился с букетом и бутылкой шампанского – предлагать свою мозолистую руку и немудрящее сердце.
Элене ответила отказом.
– Я себя не на свалке нашла. Нельзя поступаться своими принципами.
Кто б с ней не согласился.
Гио, получив отворот поворот, недолго переживал. Через два дня ровно с тем же комплектом – букетик и шампанское – стучался в двери к Нане, этажом ниже.
Нана дары приняла и через неделю перебралась к Гио на правах законной супруги.
Развелись они через полгода. В общем быту всплыли разные, несовместимые с будущей жизнью, привычки молодожена.
Нана уже была глубоко беременна и, избегая нервотрепки, перебазировалась обратно в отчие пенаты. Пришедшим сочувствовать соседям она рассказывала со смехом:
– А я ни о чем не жалею. Слава Богу за все! Сейчас все разводятся. Век такой. Мужики не годятся. Так что ж теперь, замуж не выходить? Ребенка как-нибудь сама подниму. Ничего страшного.
Элене тут высказала подруге насколько умно она поступила, не связавшись с продавцом переносного секондхенда.
Опять потянулись серые однообразные дни. Потом маленькая вспышка – у Наны родился сын Сандро.
Элене, хоть в очередной раз находилась в финансовой траншее, наскребла-таки на подарок новорожденному. Уж в чем – в чем, а в скупости и необязательности ее нельзя было обвинить. Точно также поступили и остальные обитатели итальянского двора. Ведь счастье – человек в мир пришел.
Жизнь своим чередом мимо бежит, время от времени пинг-понговые шарики в двери соседок бросает. Шансы называются.
Нана собрала деньги, которые люди для Сандро от себя оторвали, и купила старый ноутбук с рук.
– Без информации сейчас никак! – и приступила исследовать интернетную паутину в перерывах между кормлениями.
Элене только нос сморщила:
– Если уж приобретать, то только новое. Мы не настолько богаты, чтоб покупать дешевые вещи.
О компьютерах Элене имела самое отдаленное представление типа экран, а рядом кнопочки.
И вдруг, дядя царский подарок сделал – вынес ей новейшую модель прямо из магазина, все детали по коробкам расфасованные.
Водрузила Элене все эти составные части на письменный стол, прикрыла тряпочкой, чтоб пыль не садилась и оставила до лучших времен.
Нана, в промежутках между выгуливанием сына в крошечном дворе с щербатым асфальтом, успевала вселять в соседку надежду на светлое будущее:
О проекте
О подписке