I'm such a star
Queen boulevard
Blaze through the dark
And never stop, it's how we ride
Comin' up until we die.
“Break the rules” Charlie XCX
Сиэтл зажег вечерние огни, освещая сонным бродягам дорогу к дому. Все спешили с работы, метро стремительно опустошалось, никому не хотелось заставлять их семьи ждать.
Дама в черном зашла в магазин. От нее явно несло трауром.
– Мадам, – вышел из-за стойки пожилой продавец цветов, – могу я чем-нибудь помочь Вам?
– Я удручена…
– Чем? – перебив леди, вставил почувствовавший неподдельную женскую печаль, старик. – Горем, быть может?
Женщина еле слышно вздохнула, уныло отводя взгляд. Ее голубые глаза, полные тоски и печали, говорили об усталости от всего мира. Ей хотелось уединенья.
– Одиночеством? – тихим голосом спросил продавец, будто бы боясь спугнуть и, как видно, не прогадал.
– Да, конечно! Одиночество! Дайте мне те цветы, которые заговорят со мной!
– Сию минуту, мадмуазель, – цветочник унесся, женщина осталась ждать.
Когда старик вернулся через пять минут с букетом алых, бардовых, ярко-красных роз, эстетично гармонирующих друг с другом в приятной цветовой гамме, почти скрывающей острые шипы, женщина отреагировала не так, как ожидал цветочник.
– Они полны крови. Я так устала от крови. Принесите мне свежих, будто только что сорванных летних цветков. Розы грубы, они не умеют ласкать. А вот антуриум… совместите их с гортензией! Они прекрасно смотрятся вместе!
– Конечно, мадам.
Садовник вернулся через семь минут с несущим за несколько метров пряным запахом. Запах травы был особенно свеж. Цветы были перевязаны синей лентой.
– Эта лента отлично подойдет к вашим глазам.
– Правда? – с каплей восторга спросила женщина, поднося цветки к лицу, – Вы мастер. Настоящий художник! – восторженно воскликнула она. – Какова цена этого чуда?
– Чуда, – скромно посмеялся цветочник, – Вы бескрайне добры, я не возьму с Вас денег. Для цветочника лучшее – это признание и огонь в глазах заказчика.
– С огнем вы угадали.
Дверь прощально хлопнула. Женщина, теперь уже молодая девушка, сняла шляпку с вуалью, закрывающей темный властный макияж, кладя ее в сумочку, придающий ей лет двадцать старый кардиган, закрывавший все это время худые белоснежные плечи и длинные красивые руки, скинула сандали на низком толстом каблуке и достала из фирменного бумажного пакета туфли на высоком каблуке с бархатной поверхностью.
– Ну и грязь же этот ваш Сиэтл, – ворча себе под нос, проговорила она, связывая черные маслянистые волосы в низкий пучок, даже не обращая внимания на то, куда идет.
Продавец дешевых бургеров изредка поднимал на нее презрительный заинтересованный взгляд, обильно намазывая котлету горчицей. Девушка посматривала на часы.
– Вы не знаете, где тут можно снять приличный номер в отеле с видом на бухту Эллиотт?
– Есть тут один, но там с хорошим номером можно состояние оставить. «Парк Уолтер» называется. На самом деле достойное место.
– То, что нужно, – девушка вытрясла из кошелька мелочь и ссыпала бургерщику. – Сдачи не надо.
– Спасибо… – еще посмотрев ей вслед, удивленно сказал парень.
Свет зажегся в огромном номере из пяти комнат на двенадцатом этаже. Полный набор удобств: компьютер с интернетом, две спальни, зона для отдыха, даже офис с панорамным видом на город. Живи и радуйся, хоть это и не про гостью.
– Так, Пенелопа Айзенберг в розыске за… ого! – женщина села за компьютер, – Вот это преступления! Как можно было так напортачить в свои двадцать четыре! – удаляя с сайта объявление, недовольно проговорила она. – Пока, Пенелопа. Теперь я Гинзберг.
***
Школа после восьми последних уроков стояла полупустая, если не считать задерживающихся двоечников и баскетболистов, некоторые из которых не редко входили в число отстающих по учебе.
– Гомес! – окликнула Бетти физичка, Элизабет вытащила наушники из ушей, – Зайди ко мне на неделе, у тебя опять двойка за тест.
– Если доживу, – ответила сухо Бет и стремительно спустилась по лестнице вниз. Библиотека была открыта. Нередко оттуда можно было уловить сладкий запах зеленого чая, эвкалиптового эфирного масла, пиццы, которой увлекались ребята за компьютерами или приятных успокаивающих ароматов библиотекарши. Зал был большим, огромным. Стеллажи хоть и занимали самое большое количество места, директора все же нашли место для читального отдела. Он был в глубине, поэтому над стойкой регистрации и выдачи книг висела карта, чтобы было легче ориентироваться в шкафах и зонах.
– О, мисс Гомес, – привычным тихим для библиотекаря голосом, сказала мисс Тэвис, снимая очки с носа, – давно Вас не видела, уже прочитали Крапивина?
– Прекрасный рассказ, – вытаскивая из рюкзака книгу, ответила Бет, – но американская классика мне ближе.
– «Динка» не такой простой рассказ, в нем много смысла, не лежащего на поверхности. То, что Вы дочитали его до конца – дорогого стоит. Что предпочтете в этот раз?
– Пожалуй, выберу что-нибудь сама. Люблю полагаться на название.
– Библиотека в Вашем распоряжении.
Каждая книга имела свой запах, по тому, как шуршат станицы, насколько состарены листы, как хрустит переплет, можно было узнать не только ее возраст, сколько раз ее читали, насколько она интересна. Зачастую Бетти не вчитывалась в предисловие от автора или об авторе, не читала случайные абзацы, не вглядывалась в имена героев, она просто открывала и вдыхала историю, несущую ей автором. Если в запахе ощущалась новизна, Бет откладывала, новые книги были ей не по душе, если переплет встречал ее букетом пыли, значит, книга давно заброшена, это нравилось ей больше.
«Тайна Британской Пристани». Ничем не примечательная, обычная книга 70-х годов. Скорее всего, фантастика, или детектив. Следующим, что взяла Бетти, была историческая книга, из нее выпала фотография баскетбольной команды 80-го года, не взять ее было бы ошибкой. После этого Бетти уже собралась уходить, как заметила краем глаза какое-то движение слева от себя. Она удивилась, узнав в любителе книг капитана баскетбольной команды. Не придав ему большого значения, она двинулась к выходу, но тут он заметил ее.
– Гомес, Бетти Гомес!
Бет обернулась.
– А ты Уилл Блексмит.
– Меня все знают, – подходя к Бет, сказал он. В руках у баскетболиста была стопка толстых книг, в основном об успешных людях, редко встречались о фантастике и попаданцах. – ты тут давно, не проведешь меня к разделу биологии?
– Биологии? В медики решил податься? – удивилась Бет, но пошла в сторону биологии.
– Идея неплохая, но нет. Хочется помогать команде, когда кто-то повреждается или что-то такое.
– «Что-то такое», – усмехнулась Бет, пока Уилл без разбора скидывал себе книги, – все?
– Нет, постой, – Блексмит как будто прервал себя на полуслове, но решился договорить, – ты любишь восточную кухню?
– Это на другом конце Сан-Диего?
– Ну, в общем-то, да, но… если ты не хочешь, можешь зайти в забегаловку напротив школы и поесть дешевых бургеров.
Уилл оказался настойчивым, но в голове Бетти не было мыслей пытаться отнекиваться, ей было интересно. Даже не то, как поступают с девочками мальчики, когда приглашают их в кафе, а то, как поступит Уилл Блексмит.
***
Дин устало открыл дверь и с порога хотел развернуться и пойти дальше умирать в зале, как только услышал доносящуюся с кухни нарочно корявую русскую речь Джейн. Заходить он не торопился, ему было интересно, что она будет втирать его отцу, а при виде ребенка все взрослые разговоры, как правило, заканчивались. По заинтересованным вопросам папы Дин понимал, но активно отрицал, что отец заинтересован и думать о другом отказывается. Все, как и хотела Джейн.
Дин с теплотой вспоминал старую хореографическую студию, в которую поступил еще до школы. Никакой одержимостью танцами и тому подобного у него не было, преподаватель вообще не увидела в нем тогда таланта, но именно она привила ему любовь к искусству. Уезжать из России ему не хотелось. Это единственное, что напоминало ему о детстве, матери и любви к себе. В последнее время он стал как никогда больше противиться себе. Не только в понимание балета, но и во всем. Он считал себя глупым, бездарным, ничего не умеющим. Он не знал, что должно такого произойти, что бы он полюбил жизнь.
Думая об этом, Дин не заметил, как подошел к набережной. Темнело уже рано, бледнеющее небо отражалось в ледяной, шепчущейся с волнами, воде. Каменные ступени были особенно холодными. Чем дальше было к зиме, тем холоднее было все вокруг, а особенно сердца людей. Одиночество зашкаливало.
Внезапно для самого себя Дин спустился ближе к воде, и резко опустил в нее ноги, незащищенные ничем, кроме кроссовок из тонкой кожи. Ноги, а потом и все тело обдало ледяным потоком поднимающегося вверх неприятного ощущения. Оно пробрало все, до костей. Ноги беспорядочно болтались, онемевая все сильней.
В конце концов, он вытащил их и понял, что отхватит от отца. Но это было последним делом, о котором он будет волноваться. Дома его еще ждали уроки.
Проболтавшись по городу три с лишним часа, мальчик все же вернулся домой, кроссовки еще не высохли. Он положил их на батарею, машинально придумывая тупую отмазку для отца, как вдруг услышал кое-что посильнее холодных ног:
«Можно еще чая?» – голосом Джейн.
Отчаянье нахлынуло волной и захлестнуло с головой.
Он тихой мышью пробрался в свою комнату и провел там остаток вечера, вслушиваясь в разговоры уже о жизни Джейн и отца. Боже, как же он сейчас всех ненавидел. Мать, за то, что родила и умерла, отца за то, что так и не научился выбирать себе женщин, Джейн за то, что она существует. Может, на тот момент Бетти была и не самым плохим выходом? Может, именно она способна что-то изменить и убивать в Дине каждый раз не его самого, а его ненависть? Дин надеялся на это, зная, что напрасно, но мечтать никогда не было грешным. Хотя бы это не отнимало у него веры, хотя… когда как.
***
Утренние лучи солнца… хотя погодите, не было никаких утренних лучей! Был жуткий визг будильника из-под подушки и нарастающая с каждой секундой головная боль.
– Плохо выглядишь, Денис, – заметил отец, насыпая в кофе сахар.
Дин сидел за столом, стараясь вообще не смыкать глаза, дабы не заснуть прямо за столом.
– Голова не болит? – снова спросил отец.
– Нет.
Голова раскалывалась.
Мальчик встал, как только отец сел. Ловцов сердито вздохнул и продолжил читать утреннюю газету. Дин не любил тот кофе, который пил отец, сваренный с молоком и сделанный с потрясающей пенкой сверху, он любил жесткий, оседающий, до ужаса горький из кофейника. Ценность кофейника была в том, что его отец привез аж из Америки, после какой-то там экспедиции. С тех пор Дин спокойно может позволить себе не спать до утра, а встав, выпить чашку черного и жить, как ни в чем не бывало, но все это до поры до времени, пока действует кофеин, докидываться приходится дешевым из кофеен по пути в студию, иначе там можно умереть.
– Вчера приходила женщина с американской балетной студии, ну думаю, что тебе это интересно, но выслушай. Тебе предлагают обучение в элитной студии у двух балетмейстеров. Они хотят взяться за тебя.
– Дорого?
– Деньги я найду. Проживание, сказали, оплатит школа. Дин, только представь!..
– Я согласен, – быстро выпалил Дин. Меньше всего ему хотелось сейчас играть в раздумья, интерес и вслушивание во впервые услышанное заявление.
Отец секунду помолчал.
– Что, вот так просто, не подумав и с полгода, просто согласишься уехать в другую страну?
– Америка, – пожал плечами он, повернувшись. – Там у меня больше шансов, да и от Питера я маленько устаю. Еще и школа, наверняка лучше.
– Да, кстати, твоя классная говорила, что у тебя тройки по всем предметам.
Дин отвернулся к окну.
– Гнилой человек всегда пытается замарать гнилью других, главное, отрицая свою поганость.
На выходе Дин дотронулся до кроссовок. Они оставались холодными.
О проекте
О подписке