– Арина Ивановна, дорогая моя! – услышала она за спиной и обернулась. Помахивая программкой, к ней приближался холеный господин во фрачной двойке – Арнольд Михайлович Каратов. Балетный агент, театрал – он часто мелькал на разных московских тусовках, приходил и к ним на презентацию «Лемешева». Они были знакомы давно, но не слишком коротко.

– Добрый вечер, рад вас видеть, Ариша. Вы, как всегда, очаровательны. О! Вы с подругой! Представьте нас, пожалуйста. Юлия. Очень приятно. Арнольд. Будем знакомы. – Сверкнув обаятельной улыбкой, Каратов церемонно приложился к ручкам обеих дам.

Его подчеркнутая светскость была родом из прошлого, великого театрального прошлого, когда театр – храм, спектакль – событие, а актеры – небожители. На фоне нынешней случайной зрительной массы он и сам выглядел ретрообразно и в то же время на удивление естественно.

– Вы тоже на Вареньку пришли взглянуть? Хороша! Слышал про ваши неприятности в музее, ох, кинжал в грудь по рукоятку… Очень сочувствую! Все эти сплетни действуют на нервы. Вот вам моя визитка, вдруг случится позвонить. А ваш телефон не черкнете? Покорно благодарю. Приятного вам вечера. – И Каратов с поклоном удалился.

– Савинова! Он тебя клеит! – с лукавой улыбочкой заметила Юлька, одержимая идеей устроить личную жизнь подруги.

– Ничего подобного.

– Ну-ну, рассказывай… – И, оставшись при своем мнении, она сменила тему. – Слушай, а что там с вашим преступлением века? Вора нашли?

Арина громко вздохнула:

– Умоляю тебя, Беляева, не надо об этом, а то меня уже тошнит.

– Да я что, я ничего… Я вот смотрю, что люди на билеты потратились, а на цветочки уже не наскребли.

– Здесь цветы приносят к администратору заранее, внутрь вкладывают записочку «для кого». А может, не только записочку… – объяснила Арина. – Мой знакомый рассказывал, что его поклонницы вкладывали ему в букеты… вообрази, облигации трехпроцентного займа!

Юлька прыснула, потом, вдруг что-то вспомнив, принялась рыться в сумке и, достав оттуда театральный бинокль, нацелила его на знаменитый потолочный плафон. Но Аполлон с танцующими по кругу музами стал меркнуть – свет в зале медленно угасал, в оркестровой яме пришли в движение музыканты, над центральным пультом показалась лысоватая голова дирижера. Прозвучали одинокие хлопки – заработали клакеры. Мгновение спустя по залу прокатились общие аплодисменты. Началась увертюра.

Эту новую постановку «Спящей красавицы» под редакцией Григоровича Арина уже видела и мнение свое вынесла. Из лучших побуждений, чтоб подчеркнуть значимость события, мэтр пригласил к работе над спектаклем итальянского художника-сценографа Эцио Фриджерио. И тот весьма старательно представил на сцене театр той эпохи, в которую, собственно, и разворачивается действие: и задник, и кулисы, и костюмы (над ними работала супруга Фриджерио) были типичны для XVII–XVIII вв. Однако Арине сценография итальянца показалась чересчур помпезной, тяжеловесной и перегруженной^[12]. С ее точки зрения, декорации затмевали хореографический рисунок, сам танец. А вот танец-то как раз стоил того, чтобы остановиться на нем отдельно. Молодая прима Варвара Ливнева была действительно хороша. К слову сказать, партия Авроры в «Спящей красавице» – одна из самых технически сложных, в любой редакции, какую ни возьми, и Ливнева справлялась с ней отлично. Все было выполнено настолько четко, чисто и уверенно, что и придраться не к чему. В знаменитой сцене с четырьмя женихами «апломб» молодой примы, устойчивость на полупальцах, сорвал бурные аплодисменты зала. К ним, перестав наконец вредничать, присоединилась и сама Арина. Ох уж эти критики: вроде сами делать ничего не умеют, а ругать горазды.

* * *

В антракте Юлька потащила Арину в буфет:

– Бокальчик шампанского и бутерброд с икрой! Обязательно, для поддержания традиции! Я угощаю!

– Да брось ты, тут такие цены, что не подступишься! – попробовала возразить Арина, но подруга, заявив, что без шампанского не уйдет, встала в очередь.

– Помнишь, тут в буфете раньше стояла удивительная ваза в виде хрустального павлина, в него конфеты складывали? У него еще хвост серебряный был?

– Не помню.

– Видно, он тоже пал жертвой реконструкции. Но в этом случае жалко не только птичку, – проворчала Арина, когда они устроились за свободным столиком.

Юля подняла бокал:

– Я вот что тебе скажу, эта Ливнева – очень классная! Я не знаю, что там у нее с техникой, но, на мой невооруженный взгляд, она просто летает по сцене! А ты чего скажешь?

– Скажу, что техника тогда и хороша, когда ее не видно, – откусывая бутерброд с икрой, ответила Арина.

– И музыка – просто божественная!

– Между прочим, Чайковского ругали за то, что он взялся писать «музыку для ног».

– Почему?

– Балет тогда считался жанром условно музыкальным, в котором за редким исключением работали посредственные композиторы.

– Ты серьезно? Я – в шоке!

– Да-да… сюжет не ахти какой, музыка так себе – все это было вторичным, потому что на первом плане пухлые полуобнаженные нимфы выписывали акробатические кренделя, – продолжила Арина, чувствуя приятное головокружение от шампанского. – «Летают ножки милых дам; по их пленительным следам летают пламенные взоры…» Пушкин про ножки и писал.

– Не может быть! А как же мировое признание? Шедевры русского балета?

– Ну, вот со «Спящей» они примерно и начались. Первая постановка была в 1890 году. Тогда, по сути, Чайковский, Петипа, Всеволожский, он либретто писал, создали не просто шедевр, а целый новый жанр, тот балет, который мы теперь знаем и любим.

От выпитого Юлька впала в восторженное состояние:

– Ох, как же здорово, как славно! Спасибо тебе, Аришка. Только ты меня и вытаскиваешь. Честно говоря, я закисла. Работа – дом, дом – работа, муж – ребенок. Тот еще паразит, ничего делать не хочет. А сегодня просто чудесный вечер!

* * *

После спектакля подруги решили не расставаться, продлить вечер. Юлька предложила зайти в кафе.

– Да ну, теперь там даже покурить нельзя, – возразила Арина и предложила пойти к ней.

За пятнадцать минут и 350 рублей таксист домчал подруг до Замоскворечья, где на углу Малого Татарского они зашли в магазин.

Арина направилась в гастрономический отдел, а Юля – в винный:

– Сначала взяла одну, но вторая прямо сама в руки прыгнула! – выходя с двумя бутылками шампанского, заявила она. – Слушай, а Царица Тамара нас не осудит?

– Если нальем, то нет…

Тамара их с удовольствием поддержала. Они устроились на кухне под старой гэдээровской лампой – болтали, пили, веселились, закусывали и немного грустили, вспоминая Ивана Петровича и обоих Юлькиных родителей, тоже, увы, ушедших.

Женскую компанию в меру сил поддерживал Генка. Попугай деловито расхаживал по столу между тарелками, что-то с них склевывал, глядел на свое отражение в крышке металлической сахарницы и кричал в нее, как в рупор, все слова, которые знал: «Моло-детс, Гена, хо-рошчая птичч-ка! Здрасс-твуй!», «Тосс-ка з-зеленая! Прри-вет, прри-вет». Раньше, до Савиновых, Генка жил в детском саду, где получил серьезное нервное расстройство, поэтому первое время он был пугливым и нелюдимым. Но спустя год он все забыл, пообвык и, к радости обеих хозяек, начал говорить.

Юлька стала рассказывать про сына Степана, который стал вредным и прыщавым, потом про ленивого мужа Михаила, который второй год не мог найти работу.

– Удивительно. Михаил такой знающий человек, с таким широким кругозором, – заметила Тамара. – Я такого не ожидала.

– Что делать – работать ему негде. Негде, незачем, да и некогда, – подытожила Юлька.

– А я ожидала чего угодно, – невпопад вставила Арина, – но только не того, что когда-нибудь мне будет сорок лет.

– Так тебе еще целый год до сорока! – отозвалась Юля. – Кстати, скажи, Анатолий тебе звонил? Я думала, ты мне что-нибудь про него расскажешь.

– Какой Анатолий? – тотчас заинтересовалась Тамара.

– Вот именно, что никакой, – ответила Арина. – Твои усилия, Беляева, оказались напрасны.

Разумеется, это Юлька познакомила Арину с Анатолием, который когда-то учился с ее мужем. Встреча произошла у Беляевых на семейном празднике. «Очень толковый мужик, кстати, недавно развелся», – по секрету сообщил Арине Юлькин муж. Однако собеседником Анатолий оказался неважным, говорил он мало, мало ел и не пил ничего спиртного, объяснив, что недавно бросил. Когда Арина вышла на кухню покурить, он покорно поплелся следом, но лишь для того, чтобы сообщить ей, что курить он тоже бросил.

– А вы не хотите? – спросил он ее и для поддержания увлекательной беседы стал рассказывать про какую-то книгу, после прочтения которой у нее тоже «пропадет всякое желание курить».

– Ну а что вы еще бросили? – поинтересовалась Арина.

– Вам, наверное, со мной скучно, – подытожил «толковый мужик» и замолчал. Правда, в конце вечера вдруг вызвался отвезти ее домой и, прощаясь, церемонно попросил разрешения позвонить, но так и не позвонил.

«Зануда!» – решила тогда Арина и думать про него забыла, но сейчас, когда Юлька напомнила, ее вдруг укололо.

– Да нечего рассказывать, – повторила она, размышляя, обидно ей или нет.

– Постой, он же потом Мишке звонил и про тебя расспрашивал…

– Видишь ли, Юлия, когда невесте сорок и она страдает ожирением… Короче, залежалый товар пристроить непросто. – Арина улыбнулась веселой хмельной улыбкой.

Она, конечно, лукавила. Во-первых, никаким ожирением она не страдала, хотя, возможно, была чуть-чуть склонна к полноте, самую малость, и потому регулярно сидела на разных диетах. А во-вторых, выглядела она моложе своих лет.

После слов дочери Тамара горестно вздохнула, будто согласившись со всем сказанным, и оседлала свою любимую тему:

– На мой взгляд, Арине надо сменить прическу, – произнесла она, призывая Юлю в свидетели, но той позвонил муж.

Тут и Арина вспомнила про свой мобильный. Звонок она отключила еще в театре, а включить забыла. Как назло! На экране высветилось несколько пропущенных вызовов. Звонила Вика, ее заместитель, и, не дозвонившись, отправила смс. «Чего не берешь трубку? Срочно отзовись!», «Сегодня у нас была буря! Кабулов катит на тебя бочку».

Перезванивать Вике, когда на часах за полночь, было поздно. Арина нахмурилась, впрочем, новость легла на почву, обильно удобренную шампанским:

– В конце концов, я – в отпуске! – пробормотала она, а поскольку Юлька все еще болтала по телефону, пошла к себе в комнату дочитывать письмо из Германии.

Предложение госпожи фон Паппен было весьма щедрым, однако при повторном прочтении кое-что в письме Арину смутило. «Какие странные выбраны объекты поиска, особенно тот, что указан третьим…» – размышляла она, стараясь отогнать от себя хмель. Перстень Петипа – то, что она о нем припомнила, относилось скорее к области каких-то сплетен, слухов и легенд…

Минут через десять она вернулась в кухню, но дамы так увлеченно беседовали, что даже не заметили ее появления.

– Тамара Павловна, ну вы-то видели мамины украшения, вы его точно должны помнить! – под хрустальный звон бокалов вопрошала разгоряченная Юлька. – Может, знаете, откуда он появился?

– Нет, деточка, камень я, конечно, помню. Он совершенно роскошный! Но у кого она его купила… – Тамара покачала головой. – И потом столько времени прошло.

– Ты о чем? – напомнила о себе дочь.

– Понимаешь, подруга, очень странная история, – ответила ей Юлька. – Лет десять назад мама подарила мне рубин, рубин-кабошон, большой, красивый. Сама знаешь, мама цацки любила и умела их выбирать.

– А ты будто бы нет, – вставила Арина.

– Так вот, про этот рубин я и думать забыла, а недавно открываю сейф, достаю шкатулку… и вижу. Он меня просто позвал! Да-да, не смейся! Короче, я на него долго так смотрела и решила заказать оправу… Кольцо типа серебряной корзиночки, очень красиво, но сейчас не об этом… Короче, оправу мне сделали. А вот здесь начинается самое интересное. Представь, стоит мне надеть это кольцо, как со мной что-то странное происходит. Такое неприятное ощущение, мысли какие-то дикие в голове роятся, и я делаюсь страшно агрессивной, злой, будто бы в меня Чингисхан вселился. Я это просто физически ощущаю! – Юлька сделала эффектную паузу. – И тогда меня озарило! Я подумала, а кому, собственно, этот рубин раньше принадлежал. Может, судьба у этого камня ужасная. Понимаешь?

Подруга кивнула.

– Ты в такие вещи не веришь?

– Верю или не верю – сейчас неважно, – приняв важный вид, произнесла Арина. – Лучше обратимся к опыту прошлого, к фактам. А они нам говорят что?

– Что? – переспросили дамы.

– Что некоторые известные, вполне себе реальные украшения и камни, в силу непонятных науке причин, имели крайне несчастливую судьбу. Буквально «след кровавый стелется по сырой траве». Возьмем, к примеру, проклятое колье Марии-Антуанетты.

– Это же все художественный вымысел, – отозвалась Тамара.

– Ладно, тогда сапфировые серьги Параши Жемчуговой? Про них уже чистая правда.

– А что с ними не так? – спросила Юля.

– Ни сама Жемчугова, ни те, кому достались ее сапфиры потом, не дожили до 30 лет. Энергетика камня, магия или банальное стечение обстоятельств – назовите как угодно. Между прочим, когда у меня дома хранилась та самая галстучная булавка Петра Ильича, то я за неделю накатала пять финальных глав диссера. А до этого сидела – ни в зуб ногой.

– Потому что взялась за ум, – объяснила мать.

– Э-э-эх! Потому что Чайковский со мной вдохновением поделился.

– Да… – протянула Юля. – Интересное дело…

– Вот я им и займусь! Буду искать брошку Чайковского, кальсоны Мариуса Петипа, библиотеку Ивана Грозного и Священный Грааль! – воскликнула Арина, осушив бокал. – Похоже, вскоре это будет мой единственный заработок!

Несколько минут назад она отправила ответ Наталье фон Паппен, согласившись сотрудничать с их фондом. И теперь все ее музейные неприятности бултыхались в искрящемся озерце шампанского.