8. Праздничная трапеза

Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.

В комнату бесшумно вошел слуга и подбросил в камин поленьев. Элинор замолчала и долго глядела на огонь.

– Бабушка! – окликнула ее внучка.

– Да, душенька, прости, я задумалась. Скажи, где ж твое рукоделие? Я вижу, ты его отложила, хотя уверяла меня, что закончишь работу к Пасхе. Неужто ты забыла, кому хотела подарить эту вышивку?

– Нет, миледи, не забыла… – Румянец залил щеки девушки. Присутствующие рядом тотчас оживились и захихикали.

– Вот и славно. Тогда продолжим. Итак, первый Адвент начался по обыкновению с торжественной мессы. Когда же та подошла к концу, процессия наша, к слову сказать, преизрядная, считая прибывших в Помар гостей, покинула церковный двор и вернулась к замку. Близ него, на поле перед Лебяжьим ручьем, его милость предложил сеньорам состязание в меткости стрельбы из кулевринов^[16]. Подскажи-ка, Жакино, как их называют теперь?

– Аркебуза, миледи, а также говорят еще серпантин^[17].

– Благодарю, дитя. И как вы сами можете судить, аркебуза эта отняла у нас довольно времени, так что иные благородные дамы, замерзнув, стучали зубами, другие же с трудом подавляли зевоту. Начавшийся дождь, по счастью, прервал состязание, и все поспешили в дом.

Надо сказать, что праздник в тот день, к великому удовольствию его милости, удался. Перед тем как все расселись за столами, граф на большом еловом венке зажег первую свечу Адвента. И собравшиеся воздали должное кушаньям, напиткам, а также представлению аллегорий и игре на музыкальных инструментах. Отведав яств, присутствующие начали славить хозяина, превознося его до небес. Затем настал черед господина Вийона с его балладами. Он, вопреки моим опасениям, в действительности оказался весьма хорошим поэтом.

Супруг же мой, прежде не расположенный к высокому искусству поэзии и неспособный оценить ни точной рифмы, ни стройного размера, радовался более сквернословию и богохульству, чего в стихах господина Вийона, увы, было в избытке.

Наконец, вдоволь нахохотавшись, граф подал знак музыкантам, те заиграли па де бас, и гостей пригласили к танцу. Помнится, мне пришлось встать в паре с младшим братом моего супруга Анри де Рабюсси. Сам же граф вынужден был отказаться от танцев. Виной тому послужил его новый туалет. Прежде я, кажется, уже говорила о пристрастии сиятельного графа во всем следовать моде бургундского двора. Что ж, в тот раз он, вероятно, понял, что перестарался. И если бы на ногах у его милости были пулены^[18] с носками чуть покороче, а упленд^[19] не свисал почти до пят, как носили бароны в Дижоне, то он не лишил бы себя удовольствия принять участие в танцах.

– А какое платье было на вас, бабушка?

– О, признаться, я уже забыла, какой туалет составила себе для того праздника. Но, как бы то ни было, оголять грудь подобно Агнессе Сорель я не стала. Вы, вероятно, слыхали, что некогда при дворе его величества Карла VII в Париже жила красавица фаворитка, выставлявшая свои формы всем напоказ. Не по нраву мне пришлись и многосложные туалеты дижонских фрейлин, с высокими, точно сахарные головы, энненами. Я всегда стремилась, чтоб костюм мой сочетал и подобающую случаю парадность, и разумную скромность, и удобство, что, как водится, вызывало недовольство моего супруга.

Прости, Жакино, я опять увлеклась, забыв о главном предмете моего рассказа.

Итак, праздничная трапеза уже близилась к концу. В условный час согласно ритуалу я поднялась и подала знак другим дамам с тем, чтоб покинуть собрание. Наши мужчины в соответствии с тем же правилом почтили нас вставанием и продолжили застолье. Ох, этот притворный помарский этикет. Сколько в нем фальши, лицемерия, и как отличался он от того, к чему я привыкла в замке Фуар, в родительском доме.

Не знаю, догадались ли наши благородные гостьи, что означает сие продолжение застолья. Мне же было все известно доподлинно. Лишь одно оставалось для меня загадкой: кто вместо убитого Гальгано возьмется доставить в замок для графа и его баронов этих… скверных женщин.

Однако в тот раз все пошло не как обычно. Мы еще не успели покинуть парадную залу, как мажордом объявил о приезде гонца из Дижона, и в распахнутые двери вбежал запыхавшийся человек, с ног до головы покрытый дорожной грязью. Он с поклоном передал письмо графу, при этом едва удержался на ногах от усталости. Пробежав глазами текст послания, граф нахмурился и отдал его брату. Тот в свою очередь тоже нахмурился и стал что-то шептать на ухо соседу. Мужское общество пришло в движение.

«Ваша милость, – уже стоя в дверях, спросила я, – быть может, нам следует задержаться, если в этом послании содержатся новости, предназначенные для наших ушей?»

«Для ваших ушей, мадам, лучше подойдут жемчужные серьги, а не депеши», – с надменной усмешкой ответил мне супруг, не упустив возможности посмеяться надо мной, тем более при большом скоплении людей.

Но кузен Анри, так по-родственному называла его я, поспешил сгладить его глупую шутку, не в пример родному брату он был лучше воспитан.

«Полученная новость весьма печальна и, без сомнения, к вашей светлости также имеет касательство. Наш сюзерен и благодетель, герцог Филипп Бургундский, тяжко заболел…»

– Бабушка, скажите, в тот ли раз в Дижон пришла английская потливая горячка? – спросила внучка.

– Нет, дитя. То случилось много позже, когда бургундский трон занял его сын, Карл Смелый, последний герцог Бургундии.

– А что за болезнь сразила тогда доброго герцога Филиппа?

– Имя ей старость, ибо Господь уготовил ему очень долгую жизнь. Только на троне он провел более сорока пяти лет, укрепляя власть и преумножая свои владения. Что же касается доброты герцога, то я, Элинор, пожалуй, с тобой не соглашусь… Будь он и в самом деле добрым, как его называли, то не отдал бы на поругание англичанам блаженной памяти Жанну Орлеанскую^[20]. Впрочем, Бургундия заплатила за то сполна, и не будем более об этом.

– Да, матушка говорила нам, что в наказание за то предательство на бургундские земли была ниспослана чума.

– Может, и так. Однако я продолжу.

«Что ж, плохие вести не стоят на месте, – перед тем как покинуть залу, заметила я. – Будем уповать на Божью милость и на скорейшее выздоровление нашего сеньора».

Расставшись с гостьями, которые стараниями мажордома Боншана были размещены подобающим образом, я поднялась в свои покои. Признаться, после праздника я чувствовала себя уставшей и нуждалась в отдыхе. А там меня ждала верная Татуш, которая обо всем уже позаботилась – и о воде для умывания, и о теплой постели, и о глотке горячего меда на сон грядущий… Ах, как давно ее нет со мной! Моей доброй, славной Татуш. Мир праху, царствие небесное ей и светлая память, – окинув взглядом притихших слушателей, пожилая дама улыбнулась.

Однако отдыха в ту страшную ночь мы с ней так и не получили – убийство оруженосца Гальгано стало лишь первым звеном в роковой цепи… – Заметив опустевшую фруктовницу, старая дама прервалась и позвонила в колокольчик.

В дверях возник слуга.

– Пусть нам подадут еще орехов, груш и засахаренных фруктов. Впрочем, вы, должно быть, проголодались? Не так ли, друзья? Тогда неси еще хлеба, сыра и сладкого вина из моих запасов.

Слушатели заметно оживились – сладкое вино подавали лишь по большим праздникам.

Когда слуга вернулся с подносом и расставил на столе угощенье, старая Элинор взяла бокал и вдохнула аромат вина. Оно всколыхнуло воспоминания, и лицо ее, сразу помолодевшее, озарила светлая улыбка – меньше всего в этот момент она походила на старуху.

9. Аньес

Франция, г. Помар. Пять лет назад

И ни при каких обстоятельствах язык не повернулся бы назвать Аньес старухой, хотя Ольгина свекровь была дамой пожилой, даже очень пожилой.

Худощавая, для обычной мелкотравчатой француженки довольно высокая, с идеальной осанкой. Наблюдая за тем, как она движется, как сидит, Ольга вспоминала советских балерин. Ее всегда поражала эта удивительная способность Аньес держать спину прямо – никакой возрастной сутулости, которую не скроет даже безупречно подобранный туалет. Узкая юбка, мягкий вязаный кардиган, нитка жемчуга, блузка с высоким воротом или шелковое кашне под цвет глаз. А глаза голубые, ничуть не поблекшие, внимательные, цепкие, с паутинкой морщин вокруг них, они будто бы не возраст подчеркивают, а статус. Ну и, конечно, роскошные, слегка вьющиеся седые волосы, постриженные по моде. Редкий тип лица, который не портит старость. Вот она, порода, голубая кровь. Никакие революции и коммуны ее не забьют. Филипп был очень похож на мать, а Денис – на Филиппа.

Впервые Ольга увидела Аньес, когда родился Денис. На ее вопрос, почему не раньше, Филипп уклончиво отвечал, что у него с maman «непростые отношения». Другим родственникам из ныне живущих Ольгу, кстати, тоже не представили, ограничились могилами на кладбище Пер-Лашез. Итак, свекровь приехала в Париж посмотреть на единственного внука. Накануне Ольга немного дрейфила. Редкая невестка не робеет перед встречей со свекровью. И когда Аньес как олицетворение всей аристократической Франции переступила порог их жилища, Ольга совсем растерялась. Но стоило свекрови произнести слова приветствия и улыбнуться, как тотчас какое-то внутреннее женское чутье подсказало Ольге, что Аньес ей не враг. Чувство это окрепло, когда она увидела ее, склоненную над кроваткой, где, безмятежно посасывая палец, спал Денис. На французский манер Денни, имя, данное внуку, свекровь, как ни странно, одобрила. Оказалось, он был не первым среди Помаров, кто носил имя небесного покровителя французских монархов.

– Comme il est beau. Comme il ressemble ‘a…^[21] – Ольга так и не услышала, на кого похож Денис, – Аньес говорила довольно тихо, но в голосе ее звучали и гордость, и радость, и еще какое-то умиротворение. Будто бы она хотела сказать: «Вот мой наследник, теперь я могу спокойно умереть».

Несмотря на Ольгины протесты – у них дома имелась весьма комфортная комната для гостей, – свекровь остановилась в гостинице (Ольге это сразу показалось странным, но выяснять почему было неловко). Однако каждый день из той недели, что Аньес провела в Париже, она приходила к ним и по нескольку часов общалась с внуком. Появлялась она ровно в два – первую половину дня графиня посвящала друзьям, родственникам, с которыми давно не виделась, в соответствии с традицией.

«Светские новости за чашкой кофе, сигарета где-нибудь на аллеях Тюильри, поцелуйные обряды под марципановое печенье или Coup de champagne с тарталеткой». – Филипп не без иронии рассказывал о привычках матери.

Ольгу поражала невероятная пунктуальность свекрови – она ни разу не опоздала к заранее определенным двум часам дня. По ней можно было засекать время.

А однажды Аньес даже осталась с внуком одна и отпустила счастливых родителей в ресторан. Для Ольги это был настоящий подарок, потому что Филипп ее никогда не подменял. Аньес вообще любила делать подарки. Таких Ольга не получала ни от родителей, ни от мужа.

– К твоим пепельным волосам очень подойдут эти мушки, – с улыбкой сказала свекровь в день их знакомства и протянула атласный мешочек, из которого буквально выпорхнули две изящные золотые сережки в виде мушек с бриллиантовыми глазками.