Горы были не такими крутыми, как казалось снизу. Кроме того, в горах были протоптаны тропинки. Тонкий в два счета забрался на самую высокую и очутился в подсолнуховом поле. Подсолнухи были что надо: размером с детский зонтик, на толстых стеблях выше головы. Вспомнился мультик про тигренка на подсолнухе. Тонкий раньше думал, что это так, выдумки, ан нет – на таком подсолнухе вполне мог бы поместиться маленький худенький тигренок. А еще за зарослями ничего не было видно.
Тонкий продирался сквозь них, стараясь держать направление. Вперед и вперед. Солнце жгло даже сквозь большие подсолнуховые шляпы, и на пятой минуте мальчик был зажарен и готов к употреблению. «Сейчас еще на дерево лезть, – уныло подумал Тонкий. – Если не свалюсь, это будет чудо». Через полчаса подсолнухи кончились, и его взору предстала деревня.
На первом плане гордо возлежали коровы и козел. Они спасались от жары в луже и поэтому все были одного цвета – маренго. Коровы лежали спокойно, бултыхая в грязи носами. А козел, видимо, выполнял роль пастушьей собаки, которая охраняет стадо от волков и жареных мальчиков. Увидев чужака, он выскочил из лужи, по-собачьи отряхнулся, обдав брызгами охраняемых, выставил вперед немаленькие рога и двинулся на Тонкого.
Шел он медленно, и у Сашки было добрых тридцать секунд, чтобы сообразить, как себя вести с рогатым пастухом. «В конце концов, козел – не бык, – рассуждал Тонкий. – Он маленький и легкий. Если поймать его за рога, как в кино, то ничего он мне не сделает». Не дожидаясь, пока противник подойдет, Тонкий первым шагнул к козлу, спокойно взял его за рога и повел.
– М-ме? – спросил козел, упираясь.
– Сейчас дойдем до того дома, спрошу, чей ты, и отведу тебя домой, – ответил Тонкий. – Нефига бросаться на мирных граждан!
Козлу домой не хотелось. Он выворачивался, блеял и пытался пнуть врага игрушечными копытцами. Тонкий уворачивался. До ближайшего домика грязно-белого цвета, с окном, явно спертым из вагона электрички, оставалось не больше десяти шагов. На восьмом козел вывернулся и с победным: «Мээ!» – больно пнул Сашку рогами пониже спины. Тонкий охнул и резво перемахнул через полутораметровый забор, отделяющий домик от внешнего мира. Козел, как порядочный, вошел в калитку и набросился на Сашку. Тонкий попытался схватить его за рога, не успел и получил рогами в живот. А козел отскочил в сторону, чтобы разбежаться для следующего броска.
– Росинант! – откуда-то из-под земли послышался старушечий голос. – Рога пообломаю, скотина!
Козел, нервно покосившись в сторону дома, на цыпочках уковылял прятаться за низкую косматую алычу. Из дома послышалась возня, и на пороге возникла маленькая старушка с огромной скалкой в руке.
– Росинант! – рявкнула она, не обращая внимания на Тонкого. – Росинант! Тебе с коровами велено быть, да? Чего ты тут хулиганничаешь?! – И она уверенно направилась в сторону алычи, размахивая скалкой.
Поняв, что его засекли, козел выскочил из укрытия и, отчаянно блея, побежал назад, к коровам. Старушка погрозила ему вслед скалкой:
– К коровам иди, домой не суйся! – Обернувшись, она наконец заметила Тонкого. – А тебе чего, молока, да?
Тонкий объяснил, чего ему надо, и у старушки сразу поднялось настроение:
– А, помощнички из Москвы приехали! А я уж думала, пропал урожай! Внук по заграницам теперь отдыхает, и помочь некому Зое Карапетовне.
– Кому? – переспросил Тонкий.
– Мне, кому еще! Зоя Карапетовна я! А тебя как звать?
– Саша.
– Лезай на дерево, Саша-джан. Я те ведра принесу, да?
Тонкий по-обезьяньи вспрыгнул на ближайшую алычу и удобно устроился верхом на ветке. Листья дерева надежно закрывали его от солнца, так что, выходит, зря он боялся. Поданное старушкой ведро он повесил на сучок и стал бодренько срывать упитанные желтые алычины. Странные у них имена – и у козла, и у бабульки. Надо же додуматься, назвать козла Росинантом в честь коня Дон Кихота. Хотя «росинант» – значит «кляча»… Ну, допустим. А у бабульки что за имя? Зоя Ка-ра-пет… Украинское, что ли?
Алычи было много. Тонкий набрал ведра три, освободив от ягод всего одну ветку. Правда, самую толстую, что утешало. За работой Тонкий не заметил, как начало смеркаться. Когда он опустошил наконец одно дерево, было уже почти темно. Тонкий слез и полюбовался длинным рядом ведер с желтыми ягодами.
– Куда нести?! – крикнул он, не решаясь назвать старушку по имени: вдруг переврет?
– В дом заноси, да? – последовал ответ.
Тонкий прилежно потащил ведра в дом. Споткнулся на подгнившем крыльце, миновал сени с длинной шеренгой резиновых сапог и оленьими рогами на стене и попал на кухню. Большая грязная печка уходила трубой в потолок, на столе, как матрешки, стояли чугунки всевозможных форм и размеров. Бабульки не было.
– Сюда давай, – раздался голос из-под земли.
Тонкий огляделся:
– Вы где?
– Да здесь же, в подполе, да? – ответила бабулька со странным именем. – Давай сюда, Саша-джан.
Тонкий увидел люк в полу и торчащие оттуда руки.
– Не на жаре же хранить, да? – объяснила старушка. – А тут прохладно.
Тонкий аккуратно подал ведра ей в руки. «Прохладно? Вот куда я спрячу труп!»
– А он у вас большой? – осторожно спросил Тонкий.
– Большой, – гулко прозвучало из подпола. – Все бабы местные влезли бы. Только не полезут. Холодно, да? – И она гулко захохотала, как Фредди Крюггер из ужастика.
– Да мне не прятаться, – промямлил Тонкий.
– Арэндовать хочешь? – поняла бабка. – Это пожалста: вот прополешь мне завтра огород, и храни хоть корову до конца лета. Ты ж, поди, дикарем приехал – ни холодильника, ни подпола?
Тонкий радостно закивал, не соображая, что бабульке из подпола не видно. Но та догадалась:
– Договор, да?
– Будет сделано! – рявкнул Тонкий.
– Ну и хорошо, да?
У калитки бабулька вручила ему честно заработанное ведро алычи («Тару завтра занесешь»), распрощалась и стала звать козла:
– Росинант! Давай домой, да? Спать пора.
Тонкий неторопливо брел к своим, разгребая подсолнухи свободной рукой. Первый день в Крыму! За этот день он успел обнаружить следы браконьеров, найти место для хранения ценной улики и еще здорово обгореть. Хотя солнце давно скрылось, плечи жгло, как горчичниками. Но это мелочь. Завтра с утра он прополет огород и получит место в подполе. Только дельфина до этого времени может спалить солнце, и ценная улика будет потеряна. Тонкий решил сперва спуститься к морю и хоть ветками дельфина прикрыть, а потом уже возвращаться к Ленке с тетей Музой.
Сказано – сделано. Бежать с горы в сто раз проще, чем в гору. Тонкий за пятнадцать минут добежал до берега, нашел место, где лежал дельфин…
Сперва ему показалось, что он заблудился: морской берег везде одинаковый – песок да камни. Но когда на глаза попалась забытая Ленкой бейсболка, сомнений не осталось.
ДЕЛЬФИНА НЕ БЫЛО.
«Может, его волной унесло?» – размышлял Тонкий. Однако больших волн днем не наблюдалось, и сейчас море тихое. Они с Ленкой специально оттащили дельфина подальше от воды. Нет, господа, это не волны. Труп кто-то унес. Иного объяснения быть не могло. Кто? Ясен пень, браконьеры. От улики избавились. Дельфин, судя по всему, больной. Они сначала не разобрались, а когда его подстрелили и рассмотрели, то бросили беднягу в море. Наверное, погнались за другими. А после вернулись за ним, чтобы не оставлять следов… Кстати, следы все равно остались. Следы волочения тела – вот они, пожалуйста, ведут к морю. Значит, дельфина увезли в лодке.
Тонкий опустился на четвереньки. Да, все так. Только рядом обнаружились еще следы шин. Значит, дельфина увезли на машине?
– Сашка! Саш! – Ленка выскочила, как из-под земли, и сразу кинулась к ягодам. – Желтенькие! – Она загребла полную горсть и похвасталась с набитым ртом: – А мы мешто клашное нашли в тенешке. Захащаешься!
– А тетя где? – спросил Тонкий.
– За пресной водой поехала. – Сестра махнула рукой куда-то на горы. – Вот-вот вернуться должна… А ты здесь чего? Купаешься без спроса? Типа крутой? Пошли, пока тетя Муза не засекла!
– Погоди, тут следы! – попытался объяснить Тонкий, но сестра решительно вцепилась ему в руку.
– Иди уж, следопыт! А то знаешь, что тетя нам устроит?
– Знаю. Шаг вправо, шаг влево считается за побег, прыжок на месте – провокация, – вздохнул Тонкий и подхватил ведро с алычой.
– Покажу, как мы устроились, – сразу успокоившись, заурчала Ленка и потащила его с берега.
Тонкий с сожалением оглянулся на следы. Море еле плескалось, высоких волн не было. Надо вернуться сюда поздно ночью, когда Ленка с тетей Музой уснут. Следы не должно смыть к тому времени.
Тетя с Ленкой поставили палатку под тремя низкими, но густыми деревьями, торчавшими в середине Лысой горы. Тени от них вполне хватало, чтобы прогуливаться в радиусе полутора метров от палатки, не боясь получить солнечный удар. Чуть дальше, уже у подножия Ничьей горы, тянулась полоса не то шиповника, не то каких-то других, не менее колючих, кустов. С другой стороны был обрыв, а под ним – море.
Ленка первая нырнула в палатку и посветила фонариком, чтобы Тонкому лучше было видно, как они устроились.
– Смотри!
Он посмотрел. Из палатки выскочил верный крыс в щегольской черной кепке, с резинкой под подбородком. Если бы Толстый был чуть постройнее, он бы смахивал на маленького жокея. Кажется, Ленка тоже так считала:
– А лошадью будешь ты! – Она ткнула брата в бок и спряталась в палатке.
Тонкий юркнул за ней. Первым делом он отвесил сестренке подзатыльник за «лошадь», а потом огляделся. Палатка была большая, свободно разместится человек пять, а если они не будут брыкаться, то в ноги можно положить и шестого. Себе Ленка с тетей постелили в одном углу, Сашке – в противоположном. Между матрасами еще оставалась куча места для всякого хлама, и Ленка им воспользовалась по полной программе: там уже образовалась приличная перегородка из Ленкиной одежды, котелков и большого мехового жирафа, которого сестренка притащила с собой из Москвы. Жирафа подарила Тонкому одна художница, а Ленка у него отобрала, сказав, что Сашка уже вышел из того возраста, когда играют в игрушки. Тоже, маленькая нашлась, Тонкий старше ее всего-то на год!..
По стенкам палатки мелькнул свет фар. Тетя Муза вернулась. Тонкий первым выполз на волю и увидел тети-Музины кеды. Один просил каши. Он повернулся к Тонкому и сказал:
– Пришел? Молодец. Пойдем разводить костер.
Самым трудным оказалось найти «горючее». Гора, как уже говорилось, была почти лысой, и за сухими ветками пришлось лезть в непролазные кусты. Тонкий исцарапал себе колючками руки, ноги и даже спину. Добытой кучки хвороста должно было хватить, как считала тетя, минут на пятнадцать. Чертыхаясь, Сашка опять полез в дебри и на этот раз притащил целый колючий куст, вывороченный ветром. Куст обошелся ему в еще десяток царапин и порванную футболку, зато тетя успокоилась и решила, что больше «горючего» не надо.
Несколько толстых полешков она поставила шалашиком, в середину напихала тонких веток и сухой травы. Поднесла огонек, и прожаренное на южном солнце сено вспыхнуло, как порох.
– Так-то вот! – похвалилась тетя. – Я еще в пионерках прикуривала с одной спички!
– И напивалась с одной рюмки! – добавила Ленка. Чувство юмора у нее просыпалось нечасто, зато вовремя. Тонкий захихикал в кулак.
– Это почему? – оторопела тетя. – Да я, если хотите знать…
Тут до нее дошло, что не обо всех славных делах пионерии стоит рассказывать племянникам.
– Я в хорошем смысле прикуривала, – сказала она, не объяснив, что это значит.
По правде говоря, грозная оперуполномоченная боялась племянников гораздо больше, чем преступников. У тети Музы не было своих детей. Она не знала, как вести себя с Тонким и Ленкой.
Костер горел, тетя Муза вешала над ним котелок, Ленка устанавливала вокруг складные табуретки, Толстый копошился где-то у палатки, а Тонкий ждал, когда они наконец лягут спать. Надо было спуститься к морю, хорошенько рассмотреть следы. На лодке увезли дельфина или на машине? Если на лодке, то его не найти, на воде-то следов не остается. Если на машине… Он возьмет фонарик и будет идти по следам шин. Может быть, долго, может быть, до утра…
– Саня! – позвала тетя Муза. – Иди присядь, в ногах правды нет.
Тонкий мысленно с ней согласился. Идти по следам машины он будет ногами, и не факт, что узнает правду: куда увезли дельфина? Машина ведь может свернуть с песка на траву, а там следов почти не видно. Да еще ночью.
Он подошел и сел рядом с Ленкой. Ножки складного табурета нагрелись от костра, так что голыми ногами к ним лучше было не прислоняться. Тетя Муза насыпала в котелок суп из пакетика. Мимо шмыгнула тень.
– Ежик! – взвизгнула Ленка и помчалась на охоту. Тонкий не спеша побрел следом.
Ленка с ежом обнаружились у машины. Под колесом валялся открытый рюкзак с едой (тетя Муза в нем копалась и не закрыла). В рюкзаке сидел ежик и, не обращая внимания на Ленку, спокойно уписывал батон.
– Тут, наверное, часто бывают туристы, вот ежи и обнаглели, – понял Тонкий. – Смотри, он оставит нас без завтрака, придется с утра в город переться.
– Не оставит, – оптимистично заявила Ленка. – Он такой маленький, ему за всю жизнь не съесть все, что в рюкзаке! – Только она так сказала, как из непролазных кустов показалась еще шеренга маленьких теней и потопала к рюкзаку.
– Ежиха с ежатами! – умильно запищала Ленка.
Оказалось, она права: впереди шел большой упитанный еж, за ним – три поменьше. Вразвалочку они прошествовали к рюкзаку. Последний задел Тонкого иголкой, повернулся, фыркнул в Сашкину сторону: «Чего мешаешься?!» – и галопом побежал к своим. Все семейство залезло в рюкзак, по-приятельски обнюхало первого ежа и принялось дружно чавкать.
Тонкий смотрел, разинув рот, – ни фига себе наглость!
– Интересно, сколько всего ежей на нашей горе? – мечтательно спросила Ленка.
О проекте
О подписке